Александр Щипков - Религиозное измерение журналистики Страница 7

Идея возникла весной 2012 года. Моя жена Люба как-то вечером в разговоре сказала, что было бы хорошо повесить на институте доску маме. Мы начали это обсуждать, поначалу просто так, несерьёзно. Это несерьёзное обсуждение длилось около недели и стало серьёзным. Я понял, что мы будем это делать. Мы знали, кто это будет делать. У нас есть знакомый замечательный скульптор Александр Дмитриевич Казачок, ученик Сергея Конёнкова. Мы понимали, что обратимся к нему, потому что мы сотрудничали с ним раньше и он по нашему заказу создал два бронзовых портрета в Тарусе – памятник Ивану Цветаеву и памятник генералу Михаилу Ефремову.

К слову сказать, мы стали действовать совсем неправильно. Ни с кем ничего не согласовывали, не брали никаких разрешений, а начали с изготовления доски. Стали думать, что должно быть на этой доске, будет ли это гранит или металл, каким должен быть портрет. А самое главное – что будет написано. Это было самое сложное. В конце концов, мы решили, что напишем так: «Здесь с 1961 по 1978 год преподавала Татьяна Николаевна Щипкова, пострадавшая за православную веру в годы гонений».

Мы хотели выделить два момента. Первый – объяснить, за что мы ей вешаем доску, чем она выделяется, почему именно этому преподавателю этого вуза, ведь там было и есть множество достойных людей, которые проработали по 40–50 лет. Мама была ведущим преподавателем кафедры французского языка и великолепным специалистом, но не была каким-то выдающимся педагогом. Не была Сухомлинским или Макаренко. Ей мы повесили доску не за педагогические достижения, а за её верность нравственным принципам. Мы хотели, чтобы прохожие точно понимали, за что она пострадала. Она пострадала за своё православное вероисповедание, за свои религиозные убеждения. Для нас также был важен и конец этой надписи – «в годы гонений». Этим мы хотели подчеркнуть, что гонения продолжались до самого конца советской власти. Потому что сегодня очень многие утверждают, что гонения кончились в 1953 году со смертью Сталина. Более продвинутые говорят о том, что гонения прекратились во времена Хрущёва, когда действительно было много арестов и закрывали храмы. Мы же хотели показать, что на самом деле религиозные гонения, в том числе и на православных, закончились только с окончанием советской власти.

Когда мы уже сделали макет доски, я встретился с Патриархом и показал ему фотографию нашего макета. Святейший хорошо знает нашу семью уже много десятилетий, поэтому ему не надо было рассказывать, кем была моя мама. Он внимательно осмотрел эскиз, сказал, что макет хороший. «Но удастся ли вам повесить эту доску, сумеете ли вы получить разрешение?» – спросил Патриарх Кирилл меня. Я ему ответил, что буду стараться. «Это будет сложно», – предупредил меня Патриарх. И тогда я ему сказал: «Ваше Святейшество, а если мне всё-таки удастся повесить эту доску?» Он ответил, что если мы повесим эту доску, то тогда он сам приедет её открывать.

И я взял благословение дальше продолжать эту работу. Патриарх, во-первых, вселил в меня уверенность. Во-вторых, архиерейское благословение, в том числе и Патриаршее, – вещь таинственная. Оно работает порой само по себе. Не то что бы независимо от твоей воли, но как бы параллельно ей, и помогает в самых неожиданных местах. И мы с утроенной энергией взялись за это дело, не имея вообще никакого представления о том, как это делается.

Для того чтобы повесить мемориальную доску, нужно, оказывается, иметь положительное решение горсовета, то есть депутатского корпуса. Нужно, чтобы городские депутаты проголосовали и дали разрешение повесить эту доску. Но до этого нужно собрать невероятное количество документов, потому что в каждом городе существует своё специальное положение об увековечивании памяти известных и заслуженных граждан, а затем предоставить все эти документы на топонимическую комиссию, которая собрана из уважаемых людей города – преподавателей, учителей, инженеров, чиновников. Это примерно человек 15–20. Они реально обсуждают, нужно это или не нужно городу, как это будет выглядеть. После этого собирается комиссия горсовета по социальным вопросам. Потому что «повесить доску» – это раздел «культура», а культура относится к социальным вопросам. Затем всё это выносится на обсуждение горсовета. И вынести этот вопрос необходимо не позднее, чем за 30 суток до сессии горсовета.

Прошение на установление памятной доски в Смоленский горсовет от имени Патриархии направил протоиерей Всеволод Чаплин; его Отдел по взаимоотношениям Церкви и общества вёл переписку и передавал мне официальные ответы. Часть документов готовили в Управлении делами Московской Патриархии. Этим занимался архимандрит Савва (Тутунов). И ещё важный момент: необходимо иметь согласие той организации, которой принадлежит здание, где вы предполагаете разместить памятный знак, в нашем случае – разрешение Смоленского государственного университета, бывшего Педагогического института.

Когда Святейший сказал, что он приедет открывать доску, было понятно, что он поедет для этого не специально, а в рамках очередного визита в Смоленск. Я думал, что это случится через год, через два, и у нас ещё много времени впереди. Но он мне сказал, что поездка назначена на 24 июня, потому что ему предстоит освящать новый храм в Катыни, построенный на месте расстрела польских офицеров и огромного количества советских граждан в конце 30‑х годов. А разговор наш происходил примерно 24 марта 2012 года. То есть оставалось всего три месяца. И я понял, что у нас почти нет времени. Я поехал в Смоленск собирать необходимые документы, и дальше начали происходить совершенно необычные и порой таинственные вещи.

Во-первых, я столкнулся с тем, что эта задача вообще невыполнима: по количеству документов, по количеству подписей, по политической ситуации в городе. Потому что горсовет Смоленска состоит из политических фракций. И депутаты фракций находятся в политической конкуренции, что вполне нормально для демократического государства. И мне нужно было каким-то образом убедить депутатский корпус, чтобы они проголосовали «за». При этом был риск, что если я договорюсь с одной частью депутатов, то другая автоматически выступит против. Я прекрасно знаю специфику работы в Госдуме и Совфеде, и технология политической борьбы, политического «торга» мне известна досконально.

Мы начали действовать пошагово. Сначала собрали документы и отдали их в топонимическую комиссию. Когда маму выгнали с работы, а потом посадили в тюрьму, это было настолько резонансное дело в Смоленске, что, несмотря на прошедшие с тех пор 30 лет, старшее поколение это всё ещё хорошо помнит, и многие до сих пор относятся к этому достаточно напряжённо. Некоторые, может быть, даже не хотели бы, чтобы им напоминали об этом. Было понятно, что, так или иначе, этот вопрос коснётся губернатора. И я пошёл к нему.

Алексей Островский стал губернатором совсем недавно, три месяца назад, он только принял дела, знакомился с людьми, менял кадры, только-только начал осваиваться в Смоленске. Я прихожу к нему на приём и начинаю объяснять про маму, про то, что я прожил здесь двадцать лет. Подарил ему мамины лагерные записки. Разговор длился около часа. А. Островский сказал, что в целом поддерживает эту идею, за что мы ему очень благодарны. Для нас это была первая серьёзная победа, потому что, помимо поддержки Патриарха, мы заручились поддержкой губернатора Смоленской области.

Но не губернатор принимает решение. Решает горсовет, голосуют депутаты. А отношения городских советов и губернаторов субъектов Федерации далеко не всегда безоблачны. Это обычная ситуация для любого областного города, и я готовился к трудностям.

Я так подробно рассказываю о деталях для того, чтобы те, кто будут устанавливать подобные знаки в своих городах, лучше представляли себе, что необходимо делать и к кому обращаться. Так что этот рассказ можно использовать в качестве инструкции.

Сначала у нас многое не получалось. Не могли то с одними созвониться, то с другими встретиться. Я ездил в Смоленск каждую неделю как на работу. Кто-то сразу поддержал, кто-то неохотно разговаривал со мной, уклонялся от ответов. В итоге мы не успели на сессию горсовета, которая была назначена на конец мая. Наш вопрос не был включён в повестку дня, и, следовательно, к приезду Патриарха, который собирался посетить Смоленск 24 июня, мы не успевали получить разрешение и повесить доску. А следующая сессия горсовета должна была состояться уже после отъезда Патриарха, 6 июля. Я вернулся в Москву опечаленный, мы долго говорили о том, что это тупиковая ситуация, что повесить доску практически невозможно. И тогда я сказал, что на всё воля Божия. Будет воля Божия – повесим, хотя не понимал как, а не будет – не повесим. И тогда мой сын Василий успокоил меня, сказав, что тогда повесит он, когда сможет, пусть через двадцать лет. Бронзовая доска к тому моменту была уже отлита и хранилась в мастерской у скульптора.