Объясняя постмодернизм - Стивен Хикс Страница 18

расти. Даже если не учитывать более известные импортированные из Германии учения, такие как марксизм, которые мы обсудим в четвертой и пятой главах, и не брать во внимание массовую эмиграцию немецких интеллектуалов в Америку из-за подъема национал-социализма в 1930-х годах, влияние немецкой философии на англо-американскую интеллектуальную жизнь было ощутимым уже к началу XX века.

В этой главе мы сосредоточимся на эпистемологии и эпистемологических проблемах, которые преобладали в англо-американской философии в первой половине XX века.

Многие ведущие школы англо-американской философии, которые в целом характеризуются позитивистскими взглядами и все вместе известны как аналитическая философия, во многом обязаны немецкой философии. Как написал философ Майкл Дюммет, «истоком аналитической философии были труды философов, которые писали преимущественно или исключительно на немецком языке»[96]. Однако аналитическая философия – это не версия спекулятивной философии Гегеля или феноменологии Гуссерля (несмотря на то, что Бертран Рассел был гегельянцем и отчасти кантианцем в начале своего пути, а Гилберт Райл был ранним последователем Гуссерля).

Аналитическая философия выросла из позитивизма XIX века. Позитивизм создали ученые XIX века, обладавшие философским складом ума, и философы, восхищавшиеся наукой. Философская модель, в которой они развивались, была в значительной степени основана на номиналистском и скептицистском эмпиризме Юма и на эпистемологии Канта. Позитивизм принимал в качестве незыблемых философских принципов позиционировавшуюся Юмом дихотомию ценности и факта – принятую Кантом и Юмом дихотомию аналитического/синтетического – и в качестве предпосылки вывод Канта о том, что, несмотря на бесплодность и бессмысленность поисков метафизических истин о мироздании, наука может достичь успехов в систематизации и объяснении потока феноменов.

Во второй половине столетия позитивизм получил новый импульс и приобрел новое направление благодаря изобретениям в области логики и фундаментальной математики, совершенных прежде всего немецкими математиками Готлобом Фреге, Рихардом Дедекиндом, Давидом Гильбертом и Георгом Кантором. Поскольку эти математики также были философами, они предлагали платонические и кантианские интерпретации математики. Этот новый импульс был явно ощутим в англоязычном мире начала XX века, когда незадолго до Первой мировой войны Бертран Рассел познакомил англоязычный мир с немецкими достижениями, опубликовав вместе с Альфредом Нортом Уайтхедом «Принципы математики» (1910–1913). Труды Рассела о логике и философии логики послужили одним из источников развития школы логического позитивизма.

Корни логического позитивизма также лежат в немецкой культуре и берут свое начало от регулярных встреч Венского кружка, образовавшегося после Первой мировой войны усилиями группы талантливых философски настроенных ученых и впечатленных наукой философов. Логический позитивизм стал заметным философским движением и затем был заново воспринят англоязычной публикой, в особенности благодаря трактату Алфреда Джулса Айера «Язык, истина и логика» (1936).

Хотя изначально позитивизм и аналитическая философия стремились поддерживать разум, логику и науку, их внутренняя эволюция привела к тому, что их главные обязательства были выхолощены и закончилась полным провалом.

Переосмысление функции философии

В начале XX века Бертран Рассел точнее всех предугадал развитие событий. В последней главе широко известной ознакомительной книги «Проблемы философии» (1912) Рассел обобщил историю философии как повторяющуюся серию неудачных попыток найти ответ на поставленные ею самой вопросы. Можем ли мы доказать, что существует внешний мир? Нет. Можем ли мы доказать, что есть причина и следствие? Нет. Можем ли мы признать объективность наших индуктивных обобщений? Нет. Можем ли мы обнаружить объективную основу нравственности? Точно нет. Рассел заключил, что философия не может ответить на свои вопросы, и пришел к выводу, что ценность философии, в чем бы она ни была, не может заключаться в способности предлагать истину или мудрость[97].

Людвиг Витгенштейн и ранние последователи логического позитивизма соглашались с Расселом и продолжили его выводы тем, что дали объяснение провала философии: философия не может ответить на свои вопросы, потому что эти вопросы просто бессмысленны. Дело не в том, что философия задает такие вопросы, которые, к сожалению, оказываются нам не по зубам, но эти вопросы сами по себе не слишком вразумительны. Это псевдоутверждения. Например, предрекая антиреализм постмодерна, Мориц Шлик писал о бессмысленности суждений о внешнем мире: «Вопрос „Существует ли внешний мир?“ абсурдный, так как и утвердительный, и отрицательный ответ бессмысленны»[98]. А так как мы не можем осмысленно говорить о внешнем мире, то приписывание причины и следствия этому миру также бессмысленно: причинность, писал Витгенштейн, это «предрассудок»[99].

Предшествующие философы ошибочно полагали, что философия должна говорить о собственном уникальном предмете. Но это неправильно, утверждали сторонники логического позитивизма: метафизика, этика, теология или эстетика – это не предмет содержания философии. Все эти вопросы бессмысленны и должны быть проигнорированы[100].

Бессмысленность традиционных философских вопросов означает, что мы должны изменить свое представление о функции философии. Философия – это не содержательная, а методологическая дисциплина. Функциями философии являются анализ, толкование и разъяснение[101]. Философия – это не предмет: ее роль сводится к аналитическому сопровождению науки.

Отсюда «аналитическая» философия. Новой задачей философии становится анализ перцептивных, лингвистических и логических инструментов науки. Ученые собирают данные опыта, затем организуют их лингвистически в понятия и гипотезы и структурируют эти лингвистические единицы с помощью логики. Соответственно, философия отвечает за то, чтобы прояснить, с чем имеют дело восприятие, язык и логика.

Мы спросим: к каким выводам относительно восприятия, языка и логики пришла аналитическая философия в XX веке?

Восприятие, понятия и логика

К середине XX века общепризнанным мнением о восприятии был вывод, что это понятие теоретически нагружено. Самые известные представители философии науки – Отто Нейрат, Карл Поппер, Норвуд Хэнсон, Пол Фейерабенд, Томас Кун, Уиллард Ван Орман Куайн, – несмотря на различия их версий аналитической философии, утверждали, что теории предопределяют данные опыта[102]. Формулируя это языком Канта: основанные на восприятии представления не соответствуют объектам, скорее наше представление соответствует тому, как работает наша познавательная способность. Этот вывод о восприятии катастрофичен для науки: если наш опыт теоретически нагружен, то восприятие не может служить нейтральной и независимой проверкой наших гипотез. Если наши концептуальные схемы определяют наши наблюдения, то мы заперты внутри нашей субъективности и не имеем прямого доступа к реальности.

Схожим образом к середине XX века формируется общепризнанное представление о понятиях, тезисах логики и математики как о конвенциональных. Большинство сторонников логического позитивизма соглашались с Кантом и Юмом в том, что логические и математические суждения являются аналитическими или априорными и, следовательно, необходимыми. Поэтому, например, утверждение «Дважды два четыре» является истинным, и мы можем определить его истинность, не обращаясь к опыту, просто анализируя значения составляющих его понятий. Это утверждение в корне отличается от такого, как «Машина Беверли белая». Такое утверждение является синтетическим – значения