Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов Страница 2

«Когда смотришь на прагматически-операционалистические определения языкового смысла „in terms of behavior“[5], которые ныне преобладают в англосаксонском мире, то можно подумать, что современная философия уже теоретически санкционировала это „отречение от престола“ и отказалась от попыток одухотворения практики с помощью диалогического построения смысла в пользу редукции языкового смысла к стоящему за ней поведению. В действительности же мне кажется, что то гигантское напряжение сил (курсив мой. – А.П.) с которым философия этого века анализировала проблему значения, является симптомом того, что она в конце концов поняла свою задачу в эпоху распада общественных институтов и высвобожденной субъективности: от „логической семантики“ Карнапа и Тарского, которая направлена на фиксацию социальной кооперации в области научно-технической информации, через учеников Виттгенштейна в Оксфорде и Кембридже, которые хотели излечить лингвистическую болезнь метафизических лжепроблем с помощью здравого смысла обыденного языка, до попыток создания „философской герменевтики“ (Хайдеггер, Ханс Липпс, Гадамер), которые хотели бы понимать бытие человека как диалог, а самого человека нашей эпохи включить в историческую ситуацию понимания, осуществляемую через этот диалог, везде на Западе мы наблюдаем отход от философии чистого (трансцендентального или эмпирического) анализа сознания и поворот к ответственному обращению с языком как институтом всех общественных институтов, с которым высвобожденная субъективность человека соотносит себя ныне как никогда ранее»[6].

Развивая свою мысль дальше, Апель пишет о том, что и сам язык должен получить свое подтверждение в практике, иначе он обречен «распасться». В то же время «разумный», т.е. в конечном счете опосредованный практикой диалог, представляет собой, по Апелю, особый общественный метаинститут, связь которого с институтами практической жизни как раз и состоит в том, что они, будучи обязательными для общества, сами конституируются в процессе разумного диалога. «Мета-институциональная», «герменевтическая» роль философии, пишет Апель, должна заключаться в том, чтобы дать методологический анализ этого диалектического опосредования[7].

Мы привели столь обширную цитату из книги немецкого философа, во-первых, потому, что она очень хорошо обрисовывает тенденцию развития западной философии в середине XX века[8], и, во-вторых, потому, что заканчивается цитируемая работа достаточно неожиданным для нашей философии 50 – 70-х гг. поворотом мысли: от анализа языка к философии практики. И в-третьих, здесь очень наглядно видна многозначность термина «язык» в философии нашего века: для одних это прежде всего значение «выражений» и «сообщений», тогда как для других – анализ языка и есть исследование понимания и достижения общественного консенсуса.

В отечественной «диаматовской» традиции проблематике языка крупно не повезло. Можно без преувеличения сказать, что интерес к философским проблемам языка ассоциировался с приверженностью к антимарксистским («позитивистским», «ревизионистским»[9] и т.п.) взглядам. Интерес же зарубежных философов к этой проблематике толковался крайне упрощенно (если не извращенно).

«Некоторые философы (западные. – А.П.) пытаются уйти от актуальных проблем, выдвигаемых ходом развития общества и науки, обойти основной вопрос философии и, таким образом, уклониться в происходящей борьбе от четкого определения своей позиции: отдельные зарубежные философы видят в обсуждении проблем языка средство для реализации этого стремления», – полагал П.В. Копнин[10].

И.С. Нарский, чьи работы по проблемам знака и значения принадлежат, бесспорно, к числу лучших в нашей философии 60 – 70-х годов, все же писал в статье, которая могла бы стать программной для целого направления в отечественной философии, если бы идеи, в ней заключенные, получили последовательное развитие, о западных философах,

«предпочитающих замкнуться во внутренней стихии языка и избежать её сопоставлений с экстралингвистическими фактами...»[11].

Трудно сказать, кто конкретно в философии XX века мог бы действительно соответствовать этому описанию, если только не выхватывать отдельные мысли из контекста и правильно понимать как метод, так и конечные интенции соответствующих мыслителей. Через двадцать лет после публикации указанных работ П.В. Копнина и И.С. Нарского H.С. Автономова полагает, что

«проблема языка возникает в XX в. в связи с кризисом общения, кризисом культуры как неотъемлемой частью общего социального кризиса»[12].

Следуя логике автора, нужно думать, что интерес к проблемам языка в русской философии 10 – 20-х годов (А.Ф. Лосев, С.Н. Булгаков, П.А. Флоренский, Г.Г. Шпет, М.М. Бахтин, Л.С. Выготский) связан с общим социальным кризисом, а слабый интерес к этой проблематике в 50 – 60-е годы в СССР – с отсутствием кризисных явлений в культуре и обществе. Из тех замечаний по поводу причин, обусловивших интерес к исследованию языка, которые приводит H.С. Автономова, мы обратили бы внимание на следующее. Изменения в культурном мире «западно-европейского человека», пишет автор, привели к тому, что

«те пласты и уровни бытия, которые некогда вовсе исключались из сферы опыта или же вытеснялись на его периферию, выявились теперь во всей своей качественной самобытности и тем самым потребовали переосмысления границ и критериев понимания самого разума»,

это, в свою очередь, вызвало необходимость, совершенно верно отмечает автор, расшифровки их «языка», более углубленного понимания природы самого языка и его места в культуре[13].

Нет никакого сомнения, что расширение круга тех «предметов», которые в XX веке стали объектом пристального внимания в науках о человеке, способствовало более глубокому осмыслению роли и места языка в сознательной жизни. В этой связи нужно прежде всего упомянуть настойчивую разработку проблемы символики бессознательного З. Фрейдом, К.Г. Юнгом, Э. Джонсом, Э. Фроммом, Ж. Лаканом, А. Лоренцером, а также исследования коллективного бессознательного, воплощенного, например, в универсальных структурах и образах мифологического мышления (В.Я. Пропп, К. Леви-Стросс, О.М. Фрейденберг, Я.Э. Голосовкер и др.). В этом ряду нужно упомянуть и тот импульс, который языковая проблематика получила в результате осознания крупнейшими представителями естествознания нашего века семантической неоднородности и недостаточности национального языка не только как средства фиксации научного знания, но и как среды научного дискурса[14]. В этой связи следует напомнить, что Н. Бор предлагал распространить свой принцип дополнительности и на национальные языки, рассматриваемые как комплиментарные по отношению к объективной реальности «картины мира»[15]. Наконец, следует иметь в виду и «когнитивную», а точнее психолингвистическо-когнитивную революцию в современной психологии, существенно расширившую наши представления об организации психических процессов и роли знаков в их организации. Если учитывать все эти факторы, то действительно оказывается, что философия в XX веке просто не могла обратиться к языковой проблематике и не поставить её высоко. Думается, что и в грядущем веке язык как сам по себе, так и в его отношении к мышлению и сознанию будет в числе основных проблем философии.

В