Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX – XX веков - Александр Николаевич Портнов Страница 3

отечественной философии 50 – 80-х годов сложилась достаточно странная ситуация. До самого последнего времени продолжала существовать упомянутая традиция очень настороженного отношения к проблематике языка, усмотрения в интересе к ней признаков некоего философского декаданса, культивировалось стремление «дать отпор» несуществующей угрозе со стороны лингвистического идеализма, либо иных течений, которые клеймились как «буржуазные» уже в силу самого их факта возникновения вне географического пространства «реального социализма». Не боясь преувеличений можно утверждать, что языковая (более широко – семиотическая проблематика) так и не вошла в качестве органической составной части в нашу гносеологию. Парадоксальность ситуации усиливается следующим обстоятельством. С одной стороны, имеется немало работ, в которых достаточно глубоко анализируются проблемы семиотики (Л.А. Абрамян, Е.Р. Агаян, А.А. Брудный, Б.В. Бирюков, А.А. Ветров, А.Г. Волков, С.Р. Вартазарян, A.М. Коршунов, И.С. Ладенко, В.В. Мантатов, И.С. Нарский, B.В. Петров, И.В. Поляков, Л.О. Резников, Г.Л. Тульчинский, И.А. Хабаров и др.), существует оригинальная отечественная традиция лингвистической (Н.Д. Арутюнова, Т.В. Булыгина, В.Г. Гак, А.Е. Кибрик, Е.С. Кубрякова, Е.В. Падучева, Ю.С. Степанов, А.А. Уфимцева), психологической и психолингвистической семиотики (М.В. Гамезо, И.Н. Горелов, А.А. Леонтьев, И.Ф. Неволин, Н.Г. Салмина, Ю.А. Сорокин, А.П. Стеценко, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева и др.), наконец, существует вполне оригинальная, пользующаяся мировым признанием[16] московско-тартуская семиотическая школа, достаточно успешно применившая принципы теоретической семиотики к анализу самых разнообразных знаковых систем (Вяч.Вс. Иванов, В.Н. Топоров, Ю.М. Лотман, T.М. Николаева, Б.А. Успенский, Т.В. Цивьян). С другой же стороны, обращение к отечественной литературе по гносеологии и философской антропологии показывает, что языковая проблематика занимает в ней самое скромное место. В обобщающих работах по теории познания дело обычно ограничивается констатацией того, что язык (знак) способен фиксировать результаты познания и транслировать их в процессе познания[17]. В обобщающих работах по проблеме человека мы по сути дела не видим даже упоминания использования языка и других знаковых систем как сущностной характеристики человека[18].

Ненамного лучше обстоит дело в философских работах по проблеме сознания. Общим местом наших работ стало утверждение о «неразрывной связи сознания и языка»[19]. Само это словечко-штамп «неразрывная связь», живо напоминающая о столь же тесном «единстве партии и народа», понимается крайне упрощенно.

«Практически, реально сознание существует только в форме языка», – пишет П.В. Копнин[20].

Е.В. Шорохова, отмечая, что

«превращение любого психического факта в факт сознания связано с участием речи»,

пишет далее:

«Положение Маркса о том, что язык является реальностью мысли, следует понимать в самом широком смысле: язык является реальностью всякого сознательного психического явления»[21].

«Сознание, – утверждает А.Г. Спиркин, – это всегда словесно означенное отражение: где нет знака, там нет и сознания»[22].

Язык – «единственный способ выражения мысли», считает Н.И. Жуков[23].

Анализ соответствующих текстов показывает, что до сих пор очень живуче представление, выдаваемое за истинно марксистское, но не имеющее по сути дела ни к Марксу, ни к Энгельсу никакого отношения, согласно которому сознание, мышление, познание сами по себе бесплотны, «идеальны», неуловимы и только их соединение с «материей языка» позволяет придать им «реальность». Обратной стороной такого понимания сознания является трактовка языка как сугубо материального феномена, в структуру которого «не входит ни значение, ни семантика, ни идеальное»[24]. Такая трактовка не идентична пониманию сознания, осознанного как «вербализированного», «словесно означенного». В свою очередь, трактовка сознания как чего-то непременно выраженного в языке, требует серьезного понимания того, что такое язык не только с точки зрения его онтологии, но и под углом зрения его устройства как особой знаковой системы, к тому же функционирующей в окружении иных знаковых систем, как «естественно» возникших, так и специально создаваемых для познания и общения. Следующим шагом должно быть соотнесение достаточно дифференцированных представлений о природе сознания с не менее глубоким пониманием семиотических феноменов. Существенным моментом такого исследования нам представляется анализ онтогенетического развития языка и других знаковых систем в контексте развития психики ребенка. Мы уверены, что накопленный к настоящему времени в психологии и психолингвистике фактический и концептуальный материал позволяет более ясно понять не только генезис знака, языка, значения, но и глубже осветить природу и структуру сознания. Такой анализ, будучи дополнен фактическим материалом зоопсихологии, этологии, антропологии, позволяет более глубоко реконструировать по крайней мере некоторые аспекты филогенеза сознания. Через призму генетического и культурологического подходов можно затем приблизиться к анализу роли языка в функционировании чувственного познания, памяти, внимания, различных форм, уровней и компонентов мыслительного процесса, языкового сознания и языковой ментальности.

Настоящее исследование распадается на две взаимосвязанные, но в то же время относительно самостоятельные части. Первая из них посвящена исследованию основных подходов к проблеме взаимосвязи языка и сознания в философии XIX – XX вв. Сделано это в форме историко-философского исследования. Отечественная философская мысль столь долго развивалась в отрыве от мировой и русской традиции, столь тщательно оберегала себя от «тлетворного влияния» реально существовавшей и развивавшейся западной философии, что игнорирование достижений и неудач этой последней сделалось именно в области философии сознания и языка просто невозможным. Нельзя, разумеется, говорить о том, что основные достижения западной философии остались вовсе незнакомы советским философам. Отнюдь! Однако в обстановке идеологизированного общества сложилось весьма своеобразное разделение труда: специалисты по «современной буржуазной философии», среди которых есть глубокие и тонкие мыслители, были вынуждены ограничиваться анализом соответствующих текстов и содержащихся в них идей, практически никогда не делая попыток включить позитивные достижения того или иного направления зарубежной философии в исследование актуальных проблем. Правда, такое включение имело иногда место, но осуществлялось, так сказать, в неявной форме: все попытки эксплицитно обосновать необходимость использования тех или иных идей, возникших на Западе, были заранее обречены. Их просто не пропустила бы идеологическая цензура. В свою очередь, философы (а также психологи, лингвисты, психолингвисты, литературоведы), занятые своими проблемами, лежащими за пределами узко понятой «истории философии», не были обязаны знать и использовать достижения мировой философской мысли. Хорошим тоном считалось уже знакомство с ними из вторичной литературы. Поэтому, строя методологическое предварение в форме историко-философской работы, мы имеем в виду отнюдь не тот «критический анализ», который был столь обычен еще совсем недавно. Свою задачу мы видим в выделении всего того положительного, что можно найти в основных направлениях философской мысли XIX и, главным образом, XX веков.

Так как панорама философской мысли XX века представлена множеством направлений и еще большим количеством имен и текстов, то естественным является стремление к самоограничению. При выборе направлений и