Алексей Широков - «Нормандия». Гибель флагмана эпохи Страница 31

2 октября 1935 г. в 9:00 утра с парижского Гар-Сен-Лазар со свистом тронулся литерный поезд «Компани Женераль Трансатлантик». Вдоволь потаскавшись но серым парижским предместьям и выбравшись наконец за город, поезд набрал скорость и неистово застучал колесами, оставляя позади живые изгороди, церквушки и поля. За окнами в гипнотическом аккомпанементе снижались и взлетали гирлянды телеграфных проводов, составляя визуальный контрапункт мерному перестуку колес на стыках рельсовых полотен.

Этот ритм нарушила промежуточная остановка в Руане в отличие от следующих станций: Барантен, 550-метровый виадук за ним, Мотвиль и Ивето, словно неясные пятна вместе с живописными пейзажами, раскинувшимися севернее широких петель Сены, пролетали по ходу поезда, который своим свистом недвусмысленно давал понять, что он все-таки экспресс и остановится только на морском побережье.

Наконец поезд пробрался по запутанному лабиринту подъездных железнодорожных путей и вкатился в здание гаврского Морского вокзала в полдень, точно по расписанию. Выйдя на закрытый перрон, пассажиры поднялись по эскалатору на верхний этаж. Пройдя несколько залов ожидания, они очутились на крытых сходнях и, наконец, в просторном вестибюле — уже на «Нормандии». Они знали, как выглядит турбоэлектроход снаружи, но так и не смогли оценить его по достоинству. Быстро получив информацию в справочном бюро, люди разъезжались на лифтах по своим «этажам» этой морской гостиницы.

Точно так же в холле туристского класса появились двое мужчин, одетых аккуратно и даже щеголевато. Гарсон показал им каюту, и симпатичные молодые люди в модных парижских шляпах вышли на палубу, чтобы понаблюдать за отплытием:

«Глубоко внизу, с площадок всех этажей вокзала, провожающие выкрикивали свои последние приветствия и пожелания. Кричали по-французски, по-английски, по-испански. По-русски тоже кричали. Странный человек в черном морском мундире с серебряным якорем и щитом Давида на рукаве, в берете и с печальной бородкой, кричал что-то по-еврейски…»

Ну вот наконец и отплытие. «Нормандия» отправлялась в предпоследний западный рейс своею первого атлантического сезона. Буксиры медленно оттащили лайнер от причала:

«Пароход вышел из гавани. На набережной и на молу стояли толпы людей. К "Нормандии " ещё не привыкли, и каждый рейс трансатлантического колосса вызывает в Гавре всеобщее внимание...»

Илья Ильф и Евгений Петров — ведь именно они и были этой парой молодых людей — плыли в США открывать свою Америку, Америку до тех пор не известную в СССР из-за давным-давно сложившегося стереотипа городов-небоскребов, именно ту Америку, которая и составляет почти девять десятых всех Соединенных Штатов. Вернувшись, они напишут о своем путешествии книгу, ставшую портретом США 1930-х гг. А сейчас их путешествие только началось, и началось оно на «Нормандии». Если бы они пересекали Атлантику на каком-нибудь другом пароходе, возможно, первые впечатления от их трансамериканского путешествия были бы совершенно иными.

Писатели прибыли в Париж 25 сентября и поселились в гостинице «Истрия», где неоднократно останавливался Владимир Маяковский. Ильфу и Петрову повезло: начинался октябрь — сезон путешествий на трансатлантических линиях завершился, поэтому КЖТ обменяла их посадочную бронь на места не в третьем, а в туристском классе. Ильф писал домой 4 октября с борта «Нормандии»: «В Париже, когда мы меняли шипс-карты на билеты, нам дали каюту не туристскую, а первого класса. Они это делают потому, что сезон уже кончился, чтобы первый класс не пустовал безобразно». Предоставленная же им каюта имела комбинированное назначение, т.е. относилась к первому или туристскому классу в зависимости от потребностей.

Знаменитые советские сатирики занимали бортовую каюту № 263 в кормовой части Главной палубы и поэтому ощущали вибрацию на протяжении почти всего путешествия:

«Все задрожало на корме, где мы помещались. Дрожали палубы, стены, иллюминаторы, шезлонги, стаканы над умывальником, сам умывальник. Вибрация парохода была столь сильной, что начали издавать звуки даже такие предметы, от которых никак этого нельзя было ожидать. Впервые в жизни мы слышали, как звучит полотенце, мыло, ковер на полу, бумага на столе, занавеска, воротничок, брошенный на кровать. Звучало и гремело все, что находилось в каюте. Достаточно было пассажиру на секунду задуматься и ослабить мускулы лица, как у него начинали стучать зубы. Всю ночь казалось, что кто-то ломится в двери, стучит в окна, тяжко хохочет. Мы насчитали сотню различных звуков, которые издавала наша каюта».

Из письма Петрова жене, В.Л. Катаевой, с борта «Нормандии» 6 октября 1935 г.:

«Каюта необычайно комфортабельна. Она такой величины, как мой кабинет. Стены покрыты гладким, великолепно полированным не то грушевым, не то ореховым деревом. Посредине две большие удобные кровати. Стоят ночные столики, маленький шкаф для белья; есть два огромных стенных шкафа с миллионом плечиков для моего единственного костюма. Кроме того, в стене есть дверь, за которой скрывается очень комфортабельный умывальник. Есть и весьма изящный письменный стол (он же туалетный). В обоих шкафах большие, во весь рост, зеркала. Над столиком тоже, над умывальником — mooice. Весь пол покрыт толстым ковром. При кабине есть прекрасная уборная и душ, задернутые резиновой занавеской, с горячей и холодной водой. Общие помещения туристского класса (салоны, столовая, бары, курительные, гимнастический зал и прочее) очень удобны».

Тем же рейсом в Нью-Йорк плыли и советские киноработники, в том числе заместитель председателя Комитета по делам искусств при СНК СССР и начальник Главного управления кинофотопромышленности Б.З. Шумяцкий, изобретатель звукозаписи профессор А.Ф. Шорин, кинорежиссер Ф.М. Эрмлер и известный оператор B.C. Нильсен. Цель поездки, как было сказано в командировочном удостоверении — «ознакомление с кинопроизводством запада и изучение техники» для создания в Крыму на основе американского опыта киногорода — южной студийной базы производства фильмов, реализующей принципы технологии массового производства — «советского Голливуда».

В этом же рейсе гигантский колосс впервые прорывался через настоящий шторм. В борьбе с сильными ветрами и бурным морем лайнер за 25 часов прошел лишь 613 миль с очень низкой для него средней скоростью — 24,52 уз. В ресторанном зале туристского класса было всего пять человек, а выходы на палубу были заперты. Ильф и Петров так описывали этот шторм в «Одноэтажной Америке»:

«Утром пришёл матрос и наглухо закрыл иллюминаторы металлическими щитами. Шторм усиливался. Маленький грузовой пароход с трудом пробирался к французским берегам. Иногда он исчезал за волной, и были видны только кончики его мачт.

Всегда почему-то казалось, что океанская дорога между Старым и Новым Светом очень оживленна, что то и дело навстречу попадаются веселые пароходы, с музыкой и флагами. На самом же деле океан — это штука величественная и пустынная, и пароходик, который штормовал в четырехстах милях от Европы, был единственным кораблем, который мы встретили за пять дней пути.

"Нормандия" раскачивалась медленно и важно. Она шла, почти не уменьшив хода, уверенно расшвыривая высокие волны, которые лезли на нее со всех сторон, и только иногда отвешивала океану равномерные поклоны. Это не было борьбой мизерного создания человеческих рук с разбушевавшейся стихией. Это была схватка равного с равным».

Позже, когда Де Мальглев писал об этом переходе, он указывал, что на самом деле «Нормандия» покрыла больше указанного расстояния в милях, поскольку она дрейфовала под ветер: «Она катилась очень легко, без провалов и без излишнего зарывания в воду носом». Но нельзя сказать, что ее совсем не качало. Она качалась и быстро спрямлялась для того, чтобы качнуться вновь.

Подобное поведение изначально закладывалось В.И. Юркевичем в конструкцию корпуса и являлось следствием высокой остойчивости. Словно военный корабль, лайнер шел по штормовому океану, почти не снижая скорости.

Некоторые суда лениво переваливаются с борта на борт, подобно снегоочистителю с ручным управлением на лобовом стекле. Их медленное возвращение к вертикальному положению пугает некоторых пассажиров, но дискомфорт этот больше психологический, чем физический. Другие суда, качнувшись, быстро возвращаются в вертикальное положение, а затем вновь отклоняются в сторону — это пугает меньше, но дурно отражается на желудке.

Люди, хорошо знавшие «Нормандию», говорили, что она качается энергично, «Куин Мэри» же качалась медленно. Но качка «Нормандии» никогда не беспокоила ее командование. Пьер Торе, сын второго по счету капитана «Нормандии» Пьера Торе, вспоминал: