Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 8

Новые идеи в философии. Сборник № 8. Душа и тело

Г. Риккерт

Психофизическая причинность и психофизический параллелизм

«Nec corpus mentem ad cogitandum, nee mens corpus ad motum, neque ad quietem, nec ad aliquid (si quid est) aliud determinare potest». Этот закон Спинозы, рожденный рационалистической метафизикой эпохи расцвета естествознания, и в наши дни еще для многих является истиной. Только души могут действовать на души, только тела – на тела, и психофизическая причинность невозможна. Но если воля, как мы говорим, движет рукою, если звук выстрела пугает нас, должны ли мы вообще отрицать всякую связь между физическим и психическим быванием? Разумеется, не этого требуют от нас. Мы нуждаемся в замене причинной связи, нам ее и предлагают. Наряду с телесным бытием, говорят нам, протекает душевное, как другая «сторона» его, и обратно, психическому всегда соответствуют физические процессы. Повсюду, где нам кажется, что тело действует на дух, следует видеть причину не в нем самом, а в его психической стороне, и равным образом телесное действие, которое мы приписываем акту воли, необходимо мыслить обусловленным физическими же процессами, соответствующими волевому акту. Итак, связь между телом и душой существует, но она, как и у Спинозы, является как бы косвенной: «ordo et connexio idearum idem est ac ordo et connexio rerum». Одним словом, психофизическая причинность устраняется и заменяется психофизическим параллелизмом.

Последующие замечания посвящены вопросу о том, удовлетворяет ли нас это решение проблемы; я ограничиваюсь рассмотрением того параллелизма, который должен объяснить связь между духом и телом, и хочу лишь указать на некоторые трудности, которые, на мой взгляд, встречает такое преобразование теории причинности. В этой критике я исхожу из логически- гносеологических точек зрения и прежде всего напоминаю мотивы, заставившие отвергнуть психофизическую причинность и заменить ее параллелизмом. Они скрываются в понятиях механического естествознания (I). Затем я пытаюсь показать, что параллелизм, какого бы мнения ни держаться вообще относительно него, несостоятелен именно в той форме, которую он должен принять для замещения психофизической причинности (II) и далее, почему обычная постановка вопроса не допускает удовлетворительного ответа. Причины этого, по моему мнению, следует искать в односторонности естественно-научного мышления (III). За этим следует указание исходного пункта, отправляясь от которого, мы можем прийти, по крайней мере, к возможности установить понятие психофизических причинных отношений (IV), и, наконец, дан краткий намек, почему допущение психофизической причинности является необходимой потребностью (V). Разумеется, я могу только указать на эту задачу и не думаю дать решения проблемы1.

Почему физическое и психическое нужно мыслить таким образом, что между ними не может быть допущена причинная связь? Определение психического наталкивается, как известно, на большие трудности. Но что такое физическое, предполагается известным, и так как, далее, все в мире должно быть или физическим или психическим, то с помощью понятия тела косвенно, путем исключения, можно получить и понятие психического бытия. Что такое тело, об этом говорит естественная наука, а в ней везде господствует тенденция к механическому воззрению, согласно которому физическое, в своем самом общем и всеобъемлющем понятии, совпадает с комплексом атомов, единственное изменение которых состоит в движении неизменяемых частиц. Для понятия телесного существенны поэтому только количественные определения, и раз мы делаем зависимым от них понятие психического, в его содержание должно войти лишь то, что не принадлежит к чисто количественному, механическому миру атомов: а это и есть совокупность качеств2.

С этим связано еще одно обстоятельство. Качественным характером отличается всякое непосредственно нам данное бывание, между тем как бытие, определенное чисто количественно, не доступно непосредственному восприятию. Таким образом психическое становится непосредственной реальностью, а физическое мы знаем – или думаем, что знаем, – исключительно, как «явление», и ищем его сущность где-то «за» данностью. Из указанных определений этих понятий с необходимостью вытекает следствие, что обе половины, на которые распадается действительность, не только в отношении своего содержания (как качества и количества), но и в отношении типа своего бытия (как непосредственно реальное и феноменальное), должны рассматриваться, как совершенно несравнимые.

Возможно ли два мира, столь различных, связать между собою причинной связью? И понятие причины не однозначно. Однако, считается не трудным определить его настолько, насколько это необходимо для решения нашего вопроса. Мы можем здесь совершенно игнорировать все попытки разложить отношение причинной связи на простую последовательность во времени. Если действование состоит только в повторной смене, то в психофизической причинности, вообще, нет никакой проблемы. Правильное чередование духовных и телесных событий было тем фактом, от которого мы отправлялись и который сам по себе еще не заключает никакой причинной связи. Следовательно, всякое причинное отношение должно представлять нечто большее, чем простое post hoc, и это мы обыкновенно выражаем, говоря, что между причиной и следствием существует необходимая связь.

Но где же искать эту необходимость? Чтобы ответить на этот вопрос, мы опять должны обратиться к понятиям естествознания и тогда должны будем сказать, что причинная необходимость – то же самое, что закон природы. Если же мы вспомним прежде всего о механическом естествознании с его количественно определенными понятиями, то идеал естественного закона мы должны будем увидеть в причинном равенстве3. Измеряя этим идеалом понятие причинности вообще, мы найдем выражение причинной необходимости в законе «causa aequat effectum» и будем признавать отношение причины и следствия лишь там, где возможно – по крайней мере, в принципе – установление равенства.

Сравним это понятие причинности с выше раскрытыми понятиями физического и психического: ясно, что полная несравнимость содержания и типа бытия этих двух областей навсегда исключает возможность установления между ними причинного равенства, и кажется поэтому, что причинная связь между ними невозможна. Она уже потому невозможна – говорят нам, – что в телесном мире всякое изменение сводится к движению атомов, а по закону causa aequat effectum движение может возникнуть только из движения и вызвать только движение. Такому бытию, как психическое, которого, по самому понятию его, нельзя представить как движение атомов, нет места в телесном мире, ни в качестве причины, ни в качестве следствия. Физический мир является совершенно замкнутым причинным целым, и понятие психофизической причинности должно быть решительно отвергнуто.

Вплоть до этого пункта аргументация для многих является неуязвимой, и ее выводы совершенно бесспорными. Но на этом, очевидно, остановиться нельзя. Раз физический мир образует замкнутое причинное целое, то и психический мир должен быть таким же, если он вообще подчиняется всеобщему закону причинности; всякое психическое изменение предполагает тогда другое психическое бывание, как свою причину, и это создает необходимость дополнять известное душевное бытие целой массой неизвестного. Более того, если должна быть сделана понятной видимость причинной связи между психическим и физическим – а это здесь нас больше всего интересует, – то границы душевной жизни придется раздвинуть так же далеко, как простирается известный нам физический мир, т. е. замена психофизической причинности параллелизмом ведет к принципу Спинозы: «omnia, quamvis diversis gradibus, animata sunt», или к учению о всеобщей одушевленности.

Правда, есть люди, которые, отрицая психофизическую причинность, не хотят ничего и слышать о параллелизме в этой форме, и они, пожалуй, правы, пока в своем принципе видят только «эмпирический постулат»4, который в отдельных случаях подтверждается опытом и сохраняет свое значение для некоторых специальных исследований. Но параллелизм в этом смысле нас здесь вовсе не интересует, так как он с самого начала должен отказаться от замены психофизической причинности, да и вообще, по меньшей мере, оставить открытым вопрос о причинной обусловленности психической жизни. До тех пор, пока мы стоим на почве психофизической причинности, факты вынуждают нас признать, что наша душевная жизнь может испытывать влияние всякого материального процесса и действительно испытывает его во время его восприятия. Мы предполагаем причинную связь между звездами и световым ощущением, которое мы получаем, так же, как между пером в нашей руке и осязательными ощущениями, которые оно, по-видимому, вызывает. И если необходимо объяснить хотя бы видимость этой причинности, направленной от физических явлений к психическим, то мы не можем ограничиться предположением, что световые лучи, исходящие от звезд, вызывают известные действия в центральной нервной системе, и что только последние сопровождаются соответствующими ощущениями света. Нет, весь ряд физических процессов между центральной нервной системой и звездой должен иметь свою психическую сторону, чтобы могла быть восстановлена непрерывная причинная цепь психических процессов. Мы должны, значит, верить и в то – я возьму как можно более парадоксальный пример, – что если некоторое количество алкоголя изменяет наше душевное «настроение», то каждая отдельная капля алкоголя должна сопровождаться психическими процессами, создающими наше настроение, и что эти «духи алкоголя» должно быть, в свою очередь, созданы душевной жизнью, связанной с веществами, из которых добывается алкоголь, и т. д., и т. д., ибо психический причинный ряд не может нигде обрываться – точно так же, как ряд физический.