Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 8 Страница 3

И все-таки остается несомненным, что не всем различимым составным частям на одной стороне бытия могут соответствовать различимые составные части на другой его стороне, и это делает параллелизм неосуществимым. Но для обнаружения этого придется исходить не столько от психического, сколько от физического бытия – и при том не от тел, как они даны нам в опыте, – и, являясь известными частями нашего организма, интересуют исследователя частных вопросов, связанных с эмпирическим параллелизмом, но от чисто количественно определенного комплекса атомов, заключающегося в понятии телесного мира, так как оно одно сделало невозможным допущение психофизической причинности. Если в телах всякое изменение сводится к движению атомов, и параллельно со всяким из этих изменений должно протекать некоторое изменение в душевной жизни, то, вопервых, с каждым отдельным атомом нужно связывать душевный элемент, и, во-вторых, вследствие этой атомизации душевной жизни, все изменения в психике должны свестись к перемене отношений не изменяющихся психических элементов. Если же это не так, если мы предположим психическое бытие, не поддающееся объяснению при помощи атомистических теорий, тогда не может быть и косвенной необходимой связи между физическими и психическими изменениями в мире, тогда процесс изменения и действования в физической сфере протекает, на самом деле, не параллельно с психическим.

Отсюда вытекают два следствия. Прежде всего непосредственный опыт не знает такой душевной жизни, изменение которой сводилось бы только к отношениям ее элементов, как не знает он и движения атомов; и если параллелизм приводит нас к такому понятию психического бывания, то он, следовательно, заставляет нас делать разграничение между сущностью душевной жизни и непосредственной данностью. Мы признаем, с этой точки зрения, необходимость и, если угодно, правомерность всех тех теорий, которые стремятся разложить многообразие эмпирической душевной жизни на простые ощущения или что-нибудь в том же роде, подобно тому, как естествознание разлагает на простые вещи мир тел. Ясно, что параллелизм оправдывается и падает вместе с возможностью психологической атомизации, иначе как могли бы протекать параллельно процессы, принадлежащие двум различным формам бытия, из которых одни мы должны принять, как воззрительные реальности, а другие – постигнуть нашей мыслью, как логические сущности? Взаимное соответствие было бы здесь так же невозможно, как и причинная связь. Только явление с явлением, или сущность с сущностью могут связываться причинно и полагаться, как параллельные. Итак, одна из предпосылок, скрытых в понятиях физического и психического, которая вела к устранению психофизического параллелизма, сама устраняется с последовательным проведением параллелизма.

Но разве теперь это проведение не становится уже возможным? Или разделение сущности и данности в душевной жизни не столь же правомерно, как и в телесном мире? Правда, было бы не трудно показать, что оно правомерно, так как ни одна общая теория не может остановиться на непосредственной данности – ни психологическая, ни физическая. Но нам не за чем углубляться в подробности, так как и это указание, хотя бы и обоснованное, не спасет параллелизма. В самом деле, из параллелизации душевной жизни с миром атомов вытекает еще и второе следствие. Если мы последовательно продумаем механическую теорию, то последние составные части тела явятся для нас простыми, не изменяющимися и равными друг другу. Из этого следует, что и психические элементы должны быть просты, неизменны и равны, если можно говорить о параллелизме во всех изменениях. Но единственное понятие изменения, которое остается мыслимым для этого мира простых и неизменных элементов, исключает всякое качественное изменение и определяется, как и изменения в мире атомов, чисто количественно. Поэтому если серьезно попытаться привести в соответствие психику с механическим миром тел, то придется допустить в ней чисто количественную обусловленность всякого изменения и всякого отношения причины и следствия, и тем самым падет и другая предпосылка, от которой мы исходили в анализе понятия физического и психического, и которая вынуждала нас к параллелизму: сущность психического уже перестала бы заключаться в качественности бытия, и в его понятии не было бы содержания, отличимого от физического. Пусть не возражают нам, что здесь нельзя класть в основу количественное понятие материи, которое приводит к этим выводам11. Если не считать атомов за абсолютно простые, если внести в само понятие тела также и качественные изменения и различия, и, вообще, если не исходить из последовательной, до конца продуманной механической теории, тогда ничто не заставляет нас отвергать психофизическую причинность. Лишь на основе чисто количественной теории телесного мира ее отрицание становится неизбежным, и именно вытекающая отсюда полная несравнимость физического и психического делает параллелизм столь же немыслимым, как и причинную связь.

Эти соображения для приверженцев параллелизма покажутся слишком простыми, чтоб устранить то предположение, в котором находят, по-видимому, свою опору столь многочисленные факты опыта. Но – мы еще раз повторяем – здесь дело вовсе не в фактах опыта, а в проведении общих принципов; и если невозможность этого проведения не всегда очевидна, то это лишь потому, что сторонники параллелизма в решающем вопросе, к сожалению, никогда не пользуются строго логическими рассуждениями, а постоянно прибегают ко всякого рода аналогиям и образам, которые не только ничего не доказывают, но служат исключительно для того, чтобы затушевать трудности проблемы. Как бы остроумны и занимательны ни были эти образы у Фехнера, но всегда оказывается, что сравнение несостоятельно как раз в самом важном пункте, что параллелизм физического и психического непременно нужно мыслить иначе, чем он представляется в образе, – более того, что привлекаемая аналогия несравнима с отношением физического и психического, то есть вовсе не является аналогией.

Позволю себе иллюстрировать это на примере, взятом из одного новейшего сочинения12. Реальность сравнивается здесь со сферическими поверхностями в математике: как последние имеют свою вогнутую и выпуклую стороны, так и действительность должна быть, с одной стороны, физична, с другой – психична – и в то же время, подобно сферическим поверхностям, соответствовать себе, точка в точку, в своих обеих сторонах. Вполне ясно, что означает параллелизм в применении к сферическим поверхностям. Здесь, в самом деле, всякое изменение вогнутой формы обусловливает изменение выпуклой, и это зависит не оттого, что одно изменение вызывает другое, а оттого, что вогнутое бытие тожественно с выпуклым. Далее, параллелизм можно провести здесь до малейших деталей, так как обе стороны определены чисто количественно. Но когда нам говорят, что «подобным образом» обстоит дело с целым миром, или же с человеческим миром, то мы напрасно ищем в нем того момента, с которым могли бы связать идею подобного соотношения. Те особенности сферических поверхностей, на которых основана возможность соответствия между двумя их сторонами, встречаются исключительно в математических фигурах и не наблюдаются ни на одном действительном процессе. Даже тело никогда не имеет двух сторон, которые могли бы считаться параллельными в этом смысле слова, а что это значит, что количественный мир соответствует качественному, как вогнутая сторона сферической поверхности выпуклой? Здесь отсутствует всякое tertium comparationis, и «соответствие» становится пустым словом. До тех пор, следовательно, пока сторонники параллелизма будут давать только образы, где две количественно равные стороны считаются параллельными, всякая попытка уяснить на этих образах параллелизм количественно и качественно определенного бывания должна или привести к неразрешимым противоречиям, или же показать, что психическое именно не может соответствовать физическому в том смысле, как одна сторона математической поверхности соответствует другой.

Это не единственный случай, когда распространенная теория пытается обосновать себя главным образом при помощи образной аналогии, которая совершенно несравнима с интересующим ее процессом. Когда материализм старался сделать приемлемым свой тезис о духовной жизни, как продукте мозга, он объявлял, что мозг относится к духу, как печень к желчи и т. д. В наше время все те, с чьим мнением здесь можно серьезно считаться, согласны между собой, что этот образ годился только для того, чтобы показать невозможность представления о духе, как продукте мозга: каким образом железа выделяет тело, это мы можем понять, но как мозг может выделять нечто такое, что не является телом, остается непостижимым, а, ведь, это именно и должен был помочь выяснить данный образ. Или с образами параллелизма дело обстоит иначе? Чем удачнее в принципе сравнения, которые делают его приверженцы, сравнений с печенью у Карла Фогта? Мы готовы признать, что в них больше вкуса, но что утверждение параллелизма между комплексами атомов и ощущениями понятнее, чем порождение ощущений движением атомов, это вовсе не убедительно для беспристрастного критика. Одно совершенно столь же невообразимо и непонятно, как и другое.