Этторе Биокка - Яноама Страница 10

Тогда тушауа сказал: «Кто охраняет пленницу, тот должен повсюду идти за ней. Если она заберется в чащу, он должен идти за ней, если идет по тропе — идти за ней. Ты оставил ее одну, и она убежала. И хорошо сделала. Теперь она вернулась в свое шапуно, и я не дам ее преследовать. Быть может, враги крадутся за нами следом. Если вы поодиночке или вдвоем углубитесь в лес, враги вас убьют».

Хохотами держалась со мной рядом и все время плакала. Я сказала ей: «Давай убежим». «Мы слишком далеко ушли от шапуно»,— со слезами отвечала она. «Смотри, как бы тебе потом не пришлось плакать еще сильнее,— сказала я.— Почему ты боишься убежать вместе со мной? Выходит, я храбрее тебя?» «Я не боюсь,— отвечала Хохотами.— Но только в лесу нас съест ягуар». «Нет,— сказала я,— не съест нас никакой ягуар».

Вечером мы добрались до берега горной реки, широкой, но мелкой. Ее можно было перейти вброд. Река называлась Сукхумумо, что означает «река попугайчиков». На берегу мы сделали привал. Все устали, да к тому же пупунье, которые воины саматари захватили в селении своих врагов, кончились. Ко мне подошел сын дяди Рохариве и сказал: «Я иду за бакабе, хочешь пойти со мной?» Я согласилась. В лесу мы принялись собирать плоды бакабе и завертывать их в большие листья. Вернувшись, мы положили плоды в глиняные горшки, которые воины унесли из селения хекураветари. Потом подогрели их на огне и приступили к еде. Нередко из подогретых плодов бакабе выжимают сок и затем запивают им мякоть бананов. Воины-унукай тоже могут есть бакабе, и мы поделились с ними своими запасами.

В тот вечер юноша, с которым я собирала в лесу бакабе, повесил на ночь свой гамак рядом с моим. Хохотами тоже хотела спать возле меня, а не рядом с воином, захватившим ее в плен. Воин разрешил ей перебраться на ночь ко мне.

Крутые скалы спускались почти к самому берегу реки. Ночью мы услышали шум. Кто-то в темноте споткнулся о камень, и чей-то голос сказал: «Тише, смотри, куда ступаешь». Это были хекураветари. Они хотели напасть на наш лагерь врасплох. Но воины саматари услышали шорох и стали негромко переговариваться: «Враги, там враги! Не дадим им перебраться через реку». Они подняли луки, и во тьму полетели стрелы: «та, та, та». Скалы молчали. Тогда саматари крикнули: «Не убегайте, трусы. Подождите дня, и тогда мы с вами сразимся». Никто не отвечал.

Саматари стрел не жалели: ведь в шапуно хекураветари их лежали целые груды. Слышно было, как стрелы с треском вонзаются в стволы деревьев. Но хекураветари ответной стрельбы не открывали,— может, они боялись попасть в своих жен и дочерей. Саматари потушили все огни. Тушауа Рохариве крикнул: «Вы еще пожалеете, что решились преследовать нас. Здесь на берегу реки всех вас ждет смерть. Глупцы! Больше вам своих женщин не видать. Чем преследовать нас, лучше бы сожгли своих мертвецов».

Тут один из воинов хекураветари крикнул в ответ: «Кровожадный саматари. Думаешь, не придет твой день? Подожди, и тебя настигнет стрела».

На самом деле тушауа Рохариве не был злым. По дороге он сказал своим воинам: «Зачем вы убили женщин и детей? Всех подряд не надо было убивать». Воины отвечали: «Ты же сам велел убивать всех».

«Это я просто так сказал. Не знал, что их совсем мало».

«Нет, их не мало,— возражали вождю воины.— Почти все мужчины были на охоте. Остались женщины. Скоро эти женщины народят детей и опять их станет много».

Всю ночь никто из мужчин не спал. Они сидели, держа луки в руках. Я прислонилась к плечу Хохотами и заснула. Юноша тоже заснул, прижавшись к стволу хайу.

Утром несколько саматари перешли реку, чтобы посмотреть, не вернулись ли враги. На противоположном берегу они нашли две стрелы, которые хекураветари, видно, потеряли ночью перед тем, как уйти. Это были стрелы с отравленными наконечниками, но ночная роса, как объяснили мне воины, сделала яд безвредным. А вот на солнце яд подсыхает и прочно пристает к наконечнику. Яд подсыхает и на огне, поэтому воины обычно обжигают наконечники.

Весь следующий день мы провели в пути. Переночевали в лесу, а наутро подошли к большому заброшенному шапуно. Оно все заросло травой. Рядом с ним была расчистка. Мужчины оставили девочек в шапуно, а сами вместе с пленными женщинами отправились собирать бананы. Мы с Хохотами тоже остались в шапуно. Я ей предложила: «Давай скажем, что идем за водой, а сами убежим». «Мы не найдем дороги. Мне страшно. Уж очень мы далеко от дома»,— ответила она. «Боишься? — сказала я.— Тогда потом не плачь, когда тебя будут бить так же сильно, как твои караветари били пленниц кохорошиветари». «Разве теперь убежишь?» — повторила Хохотами. «Ты боялась убежать и когда мы были близко от шапуно»,— зло сказала я.

Тем временем с плантации вернулись мужчины и женщины, нагруженные бананами.

На следующее утро тушауа Рохариве подошел ко мне. Рядом стоял юноша, его родич. «Дай этой девушке бананов»,— сказал он юноше. Со мной он больше не разговаривал, потому что решил, что я буду его невесткой. А яноама не разговаривают и не подходят близко к той, которая должна стать их невесткой. Юноша сказал мне: «Принеси бананы». Я принесла. «Выбирай». Я взяла две маленькие связки и положила их в корзинку вместе с пупуньо. Хохотами тоже взяла связку бананов и встала рядом со мной. Саматари сказали нам: «Не плетитесь, как обычно, шапуно уже совсем близко». Но только это для них оно было близко. Мы шли почти весь день, но до шапуно так и не добрались. Переночевали мы в старой хижине, а утром снова тронулись в путь. Ко мне подошел юноша и сказал: «Теперь и вправду близко. Я здесь однажды охотился с моим отцом. Завтра придем».

Когда саматари убивают кого-нибудь из врагов, они становятся унукай. Они продевают в уши и привязывают к запястьям длинные черные палочки.

Тушауа Рохариве всю дорогу в свое шапуно был точно потерянный, потому что он убил много врагов. Он был сильный, светлокожий. Было приятно, когда он говорил с людьми. В первый день он сказал: «Я чувствую себя потерянным. Я выпустил восемь стрел, и все они вонзились в тела врагов. Перед глазами у меня плывет туман, серый туман. Наверное, все, в кого попали мои стрелы, умерли».

Он то и дело садился на землю. Саматари верят, что, когда воин поражает стрелой врага и тот умирает, сам воин слабеет, силы покидают его. На другой день тушауа сказал: «Вчера я совсем ослаб. Ночью я крепко спал, и теперь силы вернулись ко мне. Быть может, один из тех, в кого попала моя стрела, не умер». Если унукай чувствует себя лучше, то это потому, что и раненный его стрелой враг почувствовал себя лучше. Потом Рохариве спросил: «Кто вчера ощущал слабость во всем теле? »

«Я»,— откликнулся один из воинов.

«Значит, тот, в кого ты попал стрелой, умер. Не ешь ничего и сходи приготовь палочки для ушей и запястий». Воин, убивший врага, почти ничего не ест: три банана утром и три — вечером. Наверное, поэтому он и чувствует слабость во всем теле. Бананы можно слегка поджарить на огне. Но если банан сильно обгорит, это означает, что воин скоро умрет. Девушки, сидящие «на карантине», тоже не должны есть ничего, кроме бананов. Иначе живот их наполнится ветром, заболит и начнется рвота. От этой ужасной боли девушки могут умереть, поэтому их и держат долго «на карантине». Несколько дней спустя после начала «карантина» мужчины отправляются на поиски пчелиных сот и приносят мед девушкам в чисто вымытой куйе. Никто другой не может есть или пить из этой куйи.

Один из воинов, убивший врага, вдруг сел на землю, вскрикнул «кшах» — и из носа у него выскочил червяк. Тогда другие воины сказали: «Убитого тобой еще не сожгли. Хекураветари наверняка привязали его тело лианами к стволам двух деревьев, и теперь из него вылезают черви, которые потом становятся мухами». Вечером воин снова сел, вскрикнул — и из носа у него выскочили два белых червя и сразу же уползли в траву. До этого я никогда не видела, чтобы у человека червяки выскакивали из носа. Тушауа Рохариве сказал: «Тех, кого мы убили, до сих пор не сожгли. Кажется, одна моя стрела убила женщину — очень уж у меня зловонное дыхание. Теперь мы много дней подряд не будем есть мяса». Когда саматари убивают женщин, они потом говорят, что их дыхание стало зловонным.

Наконец мы подошли к шапуно. Воины-унукай первыми отправились к реке. Воины, охранявшие пленниц, сказали нам: «Не говорите нашим женам, что мы захватили в плен много женщин». Когда все искупались в реке и растерли тело листьями, воины и пленницы раскрасили тело красным уруку, нарисовали на ногах, на лице и на теле тонкие полосы. Многие воткнули в уши птичьи перья.

Потом мы вошли в шапуно. Нас встречало много народу, человек сто — не меньше. Тут были и индейцы патаманибуэтери, которые объединились с саматари еще до того, как те пошли войной на хекураветари. Они ждали своих родичей и мужей, которые вместе с саматари отправились в поход на хекураветари. Мне рассказали, что вождь патаманибуэтери — брат Рохариве. Некоторое время тому назад они поссорились из-за одной женщины. После этого патаманибуэтери отделились и построили свое отдельное шапуно в том месте леса, где растет много деревьев патаманихена с длинными и широкими листьями, белыми снизу. Поэтому их и называют патаманибуэтери, но они как были, так и остались саматари.