Андрей Шарый - Балканы: окраины империй Страница 11

Треть граждан балканской республики составляют албанцы, турки, цыгане, про которых в гимне страны ни слова не поется и в конституции страны ни слова не говорится, и это придает ситуации некоторую кособокость. Разногласия между представителями двух самых многочисленных этнических общин часто составляют главное во внутриполитической повестке дня. От большой албанско-славянской войны и разлома государства на переломе XX и XXI веков страна убереглась. В 2001 году жертвами столкновений на северо-западе Македонии, где в основном сосредоточена албанская община, стали 100 или 200 человек, больше 1000 получили ранения. Вооруженный конфликт погасили, албанским партизанам не удалось добиться провозглашения республики Иллирида.

Мне довелось в ту тревожную пору побывать в мусульманских кварталах Тетова, самого крупного города Македонии с преимущественно албанским населением. Физической угрозы безопасности я не чувствовал, но мир вокруг казался чужим и без всяких причин воспринимался как настороженно-враждебный. Впрочем, чтобы услышать эту ноту безнадежности, тогда вовсе не обязательно было приезжать в Македонию – ощущение чреватой стрельбой и кровью беды прекрасно передавал, скажем, снятый в 1994 году фильм режиссера Милчо Манчевского “Перед дождем”. Мораль его картины сводилась к следующему: что бы вы ни делали, как бы ни поступали, как бы ни берегли себя и своих близких, война все равно неизбежна, словно летняя гроза, просто потому что так веками устроена балканская жизнь.

ДЕТИ БАЛКАН

МАТЬ ТЕРЕЗА КАЛЬКУТТСКАЯ

святая монахиня

У знаменитой католической монахини, основательницы религиозной конгрегации “Сестры миссионерки любви”, занимающейся служением больным и бедным, вряд ли было македонское национальное сознание. Мать Тереза говорила на пяти языках, среди которых не числился македонский. Агнес Гондже Бояджиу родилась в 1910 году в Ускопе в зажиточной христианской семье косовских албанцев и жила в родном доме до 18 лет. Ее детская мечта о католическом служении в Индии исполнилась в 1929 году, когда, начав свой подвиг на Британских островах в монашеском ордене “Ирландские сестры Лорето”, она приняла постриг и под именем Тереза отправилась сначала в Дарджилинг, а затем в Калькутту (теперь Колката). Два десятилетия сестра Тереза преподавала в местной женской школе Святой Марии, а в 1950 году основала женскую конгрегацию, шефствующую над школами, приютами и больницами для бедных. Ныне “Сестры миссионерки любви” управляют сотнями домов милосердия в 120 странах мира. В 1979 году матери Терезе присудили Нобелевскую премию мира с формулировкой “За деятельность в помощь страждущему человеку”. Она скончалась в 1997 году в Индии, а в 2016-м была канонизирована. Римская курия признала: мать Тереза совершила по крайней мере два чуда, исцелив больных раком из Индии и Бразилии. Святая Тереза – кавалер наград многих стран мира, о ней сняты кинофильмы и написаны книги, в 1970-е годы она считалась одной из самых популярных женщин в мире. Сказанная ею однажды фраза – “Любви людям не хватает больше, чем хлеба” – наверняка переживет века. Тем не менее деятельность “Сестер миссионерок” вызывала не только восторженные отклики. Утверждалось, например, что лишь малая часть пожертвований использовалась монахинями на цели благотворительности. Мать Терезу критиковали за слишком строгий уход за больными и плохие условия содержания пациентов в хосписах и лепрозориях, за догматичные взгляды на жизнь и веру – она активно выступала против абортов, разводов и контрацепции, проповедовала “культ страдания”, называя свои хосписы и приюты домами для мертвых. “Мать Тереза была не другом бедных, а другом бедности”, – указывал один из ее критиков. Семья Бояджиу покинула Македонию в 1934 году, дом в центре Скопье не сохранился, в 2009-м на его месте на индийские деньги построили мемориальный центр и поставили памятник святой Терезе. На своей родине после отъезда в Азию она побывала только один раз, в 1990 году. В Албании, Косове и Македонии Агнес Бояджиу считают национальной героиней.

И вот прошло полтора десятка мирных лет, и я снова в Скопье. На выезде из автовокзала разбитной таксист Марьян доверительно сообщил, что отель, в котором я решил остановиться, “албанский, но честный”. Тут только я сообразил, что снял жилье рядом с кварталом Старая Чаршия, громадным рынком под стенами Кале, равный которому на Балканах есть только еще в Стамбуле. Из окна гостиничного номера открывался вид и на базар, и на крепость, и на минареты, и на перекресток двух больших дорог, бульвара революционера Гоце Делчева (это про него македонская опера) и проспекта царя Филиппа II. И на гору Водно, с вершины которой надзирает за городом почти 70-метрового размера стальной Крест Тысячелетия. Этот мемориал соорудили в 2002 году по случаю двухтысячелетнего юбилея прихода в Македонию христианства. К выбору такой громкой даты можно относиться с сомнением. Из святых книг известно, что первое миссионерское путешествие апостола Павла случилось в 50-м или 51 году, но предположим, что в Скопье решили подготовиться к юбилею заблаговременно, за полвека.

Я спустился пообедать в харчевню с итальянским названием и итальянской музыкой. Меню, понятно, оказалось с южняцким акцентом; вокруг беседовали по-албански; за столиками сидели полтора десятка посетителей, только мужчины, в большинстве своем в просторных спортивных штанах, по-видимому, местные реальные пацаны. Вокруг ни одного представителя титульной нации, кроме бронзового конного партизана через дорогу, – и это не случайно, конечно. Вовсе не потому, что македонцу в таком заведении опасно или его могут обхамить, просто чужие сюда не ходят, это не принято. Меня вкусно и дешево накормили; немолодой гостеприимный официант охотно говорил по-сербски.

Албанцы селятся в Скопье севернее Вардара, славяне-македонцы обосновались на южном берегу реки, и призыв муэдзина к вечернему намазу заглушает бодрая музыка фестиваля вина и песни Вино-Скоп. Сограждане двух национальностей и двух религий сосуществуют, как вода и масло: не конфликтуют, но и не смешиваются. Старая Чаршия выглядит так, как и должен выглядеть квартал почтенного исламского города: фонтаны-чесмы, мечети-минареты, мастерские обувщиков и чеканщиков, свадебные салоны с блестящими нарядами невероятных фасонов, кондитерские и брадобрейни с пышными названиями (берберница Холивуд, слаткарница Вавилон), и над этим витают запахи крепкого табака и прогорклого масла. У скопьинской чаршии три спиритуальных центра: отлично отремонтированная мечеть Мустафа-паши постройки XV века, пятизвездочный resort & spa с албанской фамилией Bushi и тот самый памятник Скандербегу, задвинутый за новостройку бара Old City. К крупу княжеского жеребца прикреплен албанский флаг. Рядом упражняется с мячом той же расцветки – красный в черных албанских орлах – юный смуглый футболист.

Естественно, не все и не всегда здесь упирается в славянско-албанские нестыковки. Мой знакомый из Скопье Энвер – не славянин и не албанец, а македонский турок – переназвался на чужой манер, Эмилом, потому что родители его белобрысой девушки и слышать не хотели о басурманском зяте. Одно лето Энвер проводит в Турции, другое – в Швеции, говорит, что в обеих странах у него примерно поровну родственников. Утверждает: и на север Европы, и на ее крайний юго-восток он может уехать хоть завтра, нанявшись, к примеру, разнорабочим, да любовь не пускает. Однако на вопрос, кем он себя считает, Энвер отвечает так же, как ответили бы и Александр Великий, и его учитель Аристотель, и, очевидно, монахи Кирилл и Мефодий, – македонцем. Кем же еще?

Вид на крепость Кале в Скопье. Открытка. 1930-е годы. Государственный архив Республики Македония

Такой вот непростой процесс формирования национальной идентичности характерен не только для Балкан, но именно для Балкан этот процесс особенно типичен. Есть такой классик балканской живописи, экспрессионист парижской выучки Николаче Мартин. После Первой Балканской войны [5] в его родной город Крушево посередине Европейской Турции пришла сербская власть, и десятилетний арумынский мальчик сделался Николой Мартиновичем. Когда через три года Крушево взяла под контроль болгарская армия, тот же паренек стал Николаем Мартиновым, а в конце Второй мировой превратился в Николу Мартиноски. Македонская независимость закатала художника в бронзу: проект “Скопье‐2014” возвеличил человека с тремя лишними фамилиями скульптурой в ряду памятников на парапете моста Искусств через Вардар.

Мартин-Мартиноски, на мой вкус, отличный мастер, точного чувства меры и спелого цвета; автор прямо-таки выстраданной галереи портретов цыганских мадонн, одна – с розой, другая – с младенцем, третья – в кокетливой фате, четвертая – с чашкой кофе. Лучшую картину своей жизни – и так бывает – этот художник создал на склоне лет, предварительно выполнив несколько выглядящих как самостоятельные работы эскизов. Портрет кормящей ребенка цыганской матери с печальными глазами лани на македонском называется коротко и емко – Доилка, а на русский приходится подбирать долгий перевод, как-то одним словом и не скажешь.