Лоуренс Гонсалес - Остаться в живых Страница 12

По сути, жертвы таких несчастных случаев поступали вполне логично: в нормальных условиях для дыхания необходимо держать открытым нос или рот. Однако в неестественных условиях подводного плавания с аквалангом это приводит к гибели. Вероятно, чувство удушья появилось из-за предыдущего опыта, который осознанно не отложился в их уме. Поэтому аквалангисты не знали, что их организм не терпит того единственного, что спасает их под водой, — маску и трубку. Разумеется, находясь на суше, вряд ли они стали бы утверждать, что под водой можно выжить без доступа воздуха. Следовательно, в критический момент принятия решения голос разума не смог противостоять эмоции.

Морфью тоже хотела понять, о чем думали аквалангисты, когда лишали себя воздуха. Ответ простой: они не думали. За них все решили имплицитная память и эмоции. Мы правомерно считаем, что разум — наше высшее эволюционное достижение. Ведь недаром наш вид называется «человек разумный». Но для человеческого организма, попадающего в ситуацию смертельной опасности — человеческого организма, который на протяжении всей своей эволюции полагался главным образом на эмоции, — познавательные способности совершенно не нужны. Разум работает медленно. Как писал Ремарк, на него нет времени.

Во время экстремального отдыха случаются загадочные трагические обстоятельства, к которым чаще всего приводят неразумные решения и нелогичные действия. Это тоже объясняется взаимодействием двух сфер — эмоциональной и познавательной. С точки зрения инстинкта выживания аквалангисты поступали правильно, так как желание дышать врожденное и контролировать его иногда сложно. Выживают те, кто умеет управлять своими импульсами, а те, кто не научился, — погибают. Я привожу самое простое объяснение сути выживания, и совершенно неважно, где развиваются события — в кабине военного самолета или в джунглях.

Когда я учил свою дочь Амелию кататься на сноуборде, она падала всего два раза, и то лишь из-за того, что слишком надавливала ведущей ногой на доску. Если ближе к спуску с горы перенести слишком много веса на ногу, которая стоит на основании, то доска зарывается носом и вы падаете. Причем падаете довольно сильно — у вас болит все тело. После первого падения следует постоянно напоминать себе, что мышцы ног должны быть напряжены, чтобы нос сноуборда не зарывался. Можно устать или отвлечься — и снова упасть, чувствуя себя так, будто вас отправили в нокаут на боксерском ринге. После второго падения возникает эмоциональная помета. Как только вы начинаете расслаблять мышцы ног, у вас возникает крайне неприятное предчувствие. Вам кажется, что сейчас на вас сбросят сейф, и тогда вы моментально напрягаете мышцы ног. Больше вы уже никогда об этом не думаете.

Таким образом, эмоциональные пометы и связанные с ними чувства оказывают неоценимую помощь логическому мышлению и рациональному восприятию. Однако при определенных обстоятельствах, особенно когда вы сталкиваетесь с незнакомой и серьезной опасностью, эти пометы могут оказаться ловушкой.

Глава 3

Карта мира

Когда я был подростком, то старался быть таким же невозмутимым, как отец. Иногда он рассказывал мне о разнице между человеком, который из кожи вон лезет, чтобы казаться хладнокровным (это был я), и человеком, который на самом деле оставался всегда спокойным (это был мой отец, хотя он никогда не выставлял себя в качестве какого-либо примера). В те годы я уже пускался в разные рискованные мероприятия, и как-то отец заметил, что бесполезная смерть не имеет никакого отношения ни к хладнокровию, ни к рассудительности.

Прошло много лет. Однажды летом я участвовал в маневрах Восемьдесят второй авиадесантной дивизии. Маневры проводились с применением боевых патронов и проходили в Форт-Брэгге — одной из основных военных баз. Я находился с частью рейнджеров[21]. Несколько дней мы летали на вертолетах, стреляли ракетами и взрывали танки. В общем, весело проводили время. Впрочем, больше всего меня интересовала подготовка рейнджеров, которая, как известно, очень суровая. Курс обучения длится восемь недель. Он начинается в Форт-Беннинге в Джорджии и иногда доводит парней до штата Юта. Подготовка рейнджеров — самая интенсивная и сложная в армии США.

Однажды ночью рейнджеры должны были прыгать с парашютами в песчаные дюны. Мне прыгать не разрешили, поэтому я ждал их на земле. Сначала я услышал звуки стрельбы в лесу, а потом гул «Геркулесов» — военно-транспортных самолетов C-130. Луна еще не взошла, на западе ярко мерцало созвездие Большая Медведица. Я шел по пустыне, которая десять миллионов лет назад была морским дном. Стояла такая темная ночь, что, пробираясь по дюнам, я ничего не видел на расстоянии вытянутой руки. Вдруг одна из звезд на юге превратилась в мощный источник света. Я понял, что это и есть место сбора парашютистов, и пошел в ту сторону.

Потом я заметил, как на востоке быстро пролетела яркая звезда. Прошло мгновение, и я понял, что это сигнальная ракета. Через секунду я услышал звуки стрельбы из автоматов, потом раздался оглушительный выстрел гаубицы, затем ночь снова сомкнулась вокруг меня. Звук выстрела гаубицы похож на удар огромной железной двери, которую кто-то резко захлопнул, от чего поток сжатого воздуха влетел в окруженную горами долину. Движение воздуха в долине похоже на морской прибой, потому что воздушная волна отражается от гор и возвращается.

После этого появились самолеты. Зеленые и красные огни на фюзеляже приближались в направлении, параллельном месту десантирования парашютистов. Я побежал, чтобы быстрее оказаться в зоне высадки десанта, и находился в середине демилитаризованной зоны, когда самолеты оказались у меня над головой. Вся природа будто замерла. Небо было светлее, чем земля, и в холодной серости надо мной к югу проплывали гигантские туши самолетов. Неожиданно в небе «раскрылось» множество медуз, которые из небольших черных точек превращались в круглые, растущие сгустки темноты, заполнившей пространство между звездами.

Самолеты пролетели, и снова наступила абсолютная тишина. Слышалось только биение моего сердца. Я спотыкался на «морском дне», наблюдая, как надо мной и вокруг меня растут невиданные существа, готовые приземлиться мне на голову и опутать мое тело дрожащими лепестками грибообразной плоти. Я стал различать фигуры людей, висевших под куполами этих грибов. На высоте тридцати метров над землей парашютисты отстегивали тяжелые рюкзаки, которые повисали на пятиметровой веревке. Вокруг меня в воздухе звучали трели и щелчки отстегиваемых и падающих рюкзаков парашютистов, готовившихся к приземлению.

Недалеко от меня приземлился первый. Видимо, это была жесткая посадка, потому что после удара о землю я услышал вырвавшееся у солдата протяжное «Ух-х-х!». Зависшая над ним медуза вывернулась наизнанку, выпустила находившийся под куполом воздух и медленно осела на песке в стороне. «Боже, ссать-то как хочется!» — услышал я стон парашютиста, после чего послышались металлические звуки отстегиваемых защелок опутывавших его ремней.

Потом я увидел его лицо. Света оказалось достаточно, чтобы я узнал парня. Его все называли просто Приятель. Когда рейнджеры готовились к заданию, вставляли боевые и трассирующие патроны в обоймы автоматов М-16 и распихивали по рюкзакам мины для минометов, я помню, как Приятель стоял на коленях и нянчил в руках «Клеймор»[22]. У нее корпус из стекловолокна, в котором находится взрывчатое вещество и семьсот стальных шариков. Мина имеет прямоугольную форму, ее размер — восемнадцать на тридцать пять сантиметров, толщина — четыре с половиной сантиметра. Она грязно-серебряного цвета, края сглажены снизу вверх, есть острые железные ножки, чтобы ее можно было воткнуть в землю. При взрыве из мины со сверхзвуковой скоростью вылетает расплавленная крупная картечь, и все, кто оказался от нее на расстоянии меньше ста метров, превращаются, по выражению рейнджеров, в «фарш для гамбургеров».

В тот момент я тискал переключатель на мине для миномета, переставляя его с «контакта» на «взрыв в воздухе». Потом оторвался от своего занятия и увидел Приятеля с сигаретой в зубах, уткнувшегося носом в мину. Мне стало любопытно, и я подошел, чтобы посмотреть, чем он занимается. Приятель поднял глаза, нежно улыбнулся и мечтательно сказал: «М-м-м, обожаю запах „Клеймора“». Я присел на корточки и поднес нос к мине. Она пахла вишнями.

Вокруг меня на территории демилитаризованной зоны приземлялись парашютисты. Сперва слышался удар о землю рюкзака с грузом ракет, мин, гранат и других боеприпасов, затем приземлялся сам парашютист, а потом — купол его парашюта, который бился и затихал в мертвом воздухе, как доисторическое морское животное на этом древнем морском дне. Один из парашютистов спокойно сказал мне с неба: «Отойди, сынок, я сейчас детонирую при ударе о землю».