Этторе Биокка - Яноама Страница 12

«Завтра проверим яд,— сказал наконец Рохариве.— Смотрите не попадите стрелой в обезьяну уишиа, иначе все стрелы заплесневеют».

У этой обезьяны есть бородка, она пепельного цвета; у самцов хвост длинный, а у самок — короткий. Ее, по поверьям индейцев, можно убивать лишь стрелой со старым ядом. Наступил вечер, а некоторые воины еще не успели нанести яд на наконечники. Тогда Рохариве сказал: «Соберите вместе остатки яда и слейте его в одну куйю, выройте яму и сверху прикройте листьями. Завтра закончите вашу работу».

На следующий день я увидела, как Рохариве подстрелил отравленной стрелой обезьяну. Вначале обезьяна продолжала прыгать с ветки на ветку, затем села, посмотрела вниз, помочилась и закачалась, словно пьяная, потом повисла на хвосте. Тогда Рохариве закричал: «Яд плохой! Я же вам не велел спать с женщинами, теперь весь яд пропал. Если нападут враги, вы не сможете их убить вашими стрелами». Мужчины вернулись в шапуно, соскребли кураре с наконечников и приготовили новый яд.

Несколько дней спустя воины отправились на охоту, убили обезьян и свиней. Мясо вокруг того места, куда вонзилась отравленная стрела, потемнело. Но индейцы, хоть оно и стало очень горьким на вкус, спокойно его съели. Они и детям говорили: «Не смотрите, что мясо горькое, съешьте его. Тогда, если в вас попадет отравленная стрела, вы не умрете». Индейцы не моют мясо животных, убитых свежим кураре, иначе, говорят они, яд перестанет убивать. А вот мясо животных, убитых старым ядом, они моют всегда.

На плантации возле кустов табака саматари тайком выращивают растения, которые на охоте и на войне имеют магическую силу. Чаще всего это луковичные растения, растущие под землей. Индейцы обрывают листья и прикрывают растение от любопытных глаз корой деревьев. Женщины не знают о магической силе этих растений либо притворяются, будто не знают. Когда мужчины охотятся, например, на тапиров, то непременно берут с собой луковицу пири-пириоки, по форме напоминающей глаз тапира. Луковицу сначала высушивают на огне, потом очищают, смешивают с уруку, а затем натирают ею тело, стрелы, морду и лапы собак. Для каждого животного есть своя волшебная трава. На диких свиней охотятся лишь после того, как потрут себя, стрелы и собак размельченным корнем, по очертаниям напоминающим свиную морду. Туканов, попугаев, броненосцев, обезьян — всех их якобы можно убить с помощью волшебной травы.

УЧЕНИК КОЛДУНА

Когда начинает сильно дуть ветер, саматари обычно кричат женщинам: «Забирайте детей, приближаются хекура!» А еще они кричат: «С Большой реки идут хекура белых людей». Когда они так говорили, я думала: «Значит, Большая река недалеко отсюда?» Но, понятно, держала свои мысли про себя.

В селении посреди площади отдельно стояла хижина. В этой хижине спал в своем гамаке всего один юноша. Мне объяснили, что он готовится стать колдуном. Ни одна женщина, даже мать, не могла подойти к хижине, потому что хекура презирают женщин и сразу же убегают от них. Кроме юноши в хижине иногда ночевал мальчишка, которому полагалось приносить дрова и разводить огонь. Юноша, готовившийся стать колдуном, не мог мыться и не должен был слезать с гамака на землю, иначе хекура вернутся в горы, откуда они спустились к юноше. Кроме того, юноше запрещалось есть мясо. Через два дня после того, как он начал свой «пост», мужчины отправились в лес, добыли пчелиного меда, положили его в конической формы глиняный горшок, а оттуда немного меду слили в маленькую белую чистую куйю и дали ее юноше. Дно горшка специально протерли грубыми и острыми, как напильник, листьями. Ночью ему дали еще немного меду, потом утром и днем. Когда запас меда иссяк, мужчины пошли искать новый. Они отправились в лес, походили немного, вернулись и сказали: «Больше не нашли». Тогда тушауа Рохариве сказал: «Встаньте рано утром, идите в дальний лес и там ищите мед, пока не найдете».

Юноша не имел права выйти из хижины. Когда он уставал лежать в гамаке, то мог сесть на два деревянных обрубка, хорошенько протертых травой. Однажды, когда старый колдун что-то объяснял своему ученику, соседи стали палить шерсть убитой обезьяны. Старик забегал, закричал, что духи — хекура ушли из селения и вернулись в горы. Всю ночь старик пел: «Мы, хекура, больше не вернемся к тебе. Мы живем слишком далеко, нас спугнули, и мы больше не вернемся».

Юноша зарыдал и стал в отчаянии бить себя по голове.

Этот юноша почти все время нюхал эпену. Ее вдувал ему в нос не старик колдун, а мальчуган, не познавший женщину. Он три раза дул юноше в левую ноздрю и три раза — в правую, потом уходил из хижины. Юноша вдыхал эпену также и ночью; от этого его лицо постепенно темнело. Старый колдун приходил к своему ученику рано утром и проверял, не забыл ли юноша вдохнуть эпену. Сам колдун тоже вдыхал эпену, но ему ее вдували в нос не юноши, а другие мужчины.

Постепенно ученик колдуна научился узнавать разных хекура. Вначале он научился призывать дух тукана, потом попугая, потом лесного павлина с белыми крыльями. Затем шли более трудные хекура: большого броненосца, маленького броненосца и многих других животных, вызывать которых умели лишь старые колдуны. Старик колдун учил своего ученика разным премудростям, но, что он ему говорил, никто в точности не знал, потому что он давал свои уроки ночью. Он заставлял всех тушить огни, потому что хекура не могут приблизиться к хижине, если горят костры.

Однажды, только я начала разжигать огонь, как старый колдун закричал: «Кто это зажег огонь? Сейчас я его поколочу палкой». Старуха тут же сказала мне: «Скорее туши». Во время урока старик вначале говорил тихо, а потом затягивал песню — это означало, что можно было разжигать огонь.

Когда юноша совершенно дурел от эпены и уже не держался на ногах, сзади становился мужчина и поддерживал его, а старый колдун расхаживал взад и вперед и пел. Юноша должен был потом повторять эти песни. После того как юноша заканчивал вторую песню, старик отходил подальше и говорил: «Ничего не слышу, пой громче». Юноша начинал петь сильнее, старик отходил еще дальше и повторял: «Пой громче, ничего не слышу». Если юноша путал слова, старый колдун сам повторял песню, чтобы ученик лучше запомнил ее. Потом он заставлял юношу, одуревшего от эпены, встать и ходить по хижине, громко напевая песни и размахивая руками. Ходить юноша должен был медленно, иначе непрочная дорога, по которой идут хекура, оборвется и они больше не откликнутся на зов.

Другие колдуны сидели рядом и повторяли: «Хорошо, очень хорошо!» Спустя некоторое время старик сказал другому старому, опытному колдуну: «Теперь твоя очередь учить его». Учителя могли меняться несколько раз. Одним вечером я услышала, как юноша пел самому себе: «Отец, хекура уже подходят. Они танцуя подходят ко мне, отец. Теперь А тоже стану хекура. Пусть больше ни одна женщина не приближается к моей хижине». В это время мимо хижины прошла женщина, пахнувшая краской уруку. Юноша громко заплакал: «Отец, эта проклятая женщина прошла возле хижины, и теперь хекура покидают меня. Они уже уносят свои гамаки». Он по-настоящему отчаивался: «Отец, хекура оставили меня одного». Тут старики стали ругать сразу всех женщин без разбору, хотя мимо хижины прошла всего одна.

Несколько недель спустя юноша, оттого что он вдыхал эпену и почти ничего не ел, так ослабел, что уже не держался на ногах. Его мать стала плакать, потому что сын уже не в силах был отвечать своему учителю. Она и тетки юноши сказали старикам: «Мальчик совсем обессилел, вы что, хотите уморить его голодом? Хватит его мучить». Но колдуны не слишком беспокоились за юношу. Наконец старый колдун позвал мальчишку, который вдыхал юноше в нос эпену, и велел ему согреть воду и помыть юношу, хорошо растерев ему тело листьями. Потом юношу обтерли корой деревьев. Другой мальчишка, который умел рисовать, нанес ему краской уруку, смешанной с углем, красивые волнистые полосы на ноги, тело и лицо.

Примерно через месяц, когда кончился срок обучения, юноша еле держался на ногах. У него была невеста, но он больше ни разу не подошел к ней.

Индейцы верят, что, если юноша, недавно научившийся всем тайнам колдовства, проводит ночь с женщиной, хекура потом так говорит ему: «Я пришел жить к тебе, но ты оскорбил меня. И теперь я ухожу вместе с другими хекура. Не зови меня, я не вернусь». Я сама не раз слышала, как поздно ночью юноша, плача, повторял нараспев: «Отец, хекура покидают меня, приди поскорей и удержи их». Приходил старик колдун и говорил: «Не плачь, лучше позови их и попроси прощения». Юноша продолжал рыдать: «Дочь хекура повернулась ко мне спиной и ушла. Все хекура отныне презирают меня и зовут шами (грязным). А теперь дочь хекура говорит мне: «Я думала, что ты наш отец, но ты осквернил меня, ты ничего не стоишь, оставайся же один».

Иногда старик колдун отвечал: «Ты не послушал меня, ночью спал с женщиной, вот хекура и ушли. И хорошо сделали». Тут уж юноша начинал плакать. Потом приходили еще два-три старых колдуна, брали эпену, вдыхали ее юноше в ноздри и говорили: «Зови их громче. А мы тоже будем звать хекура, чтобы они вернулись к тебе». Они пели: «Хапо хе, хапо хе, хапо хе». Хекура отвечали: «Нет, мы не вернемся, он грязный, никчемный человек». Тогда старики говорили: «Больше звать бесполезно. Хекура навсегда ушли от тебя».