Алексей Окладников - Открытие Сибири Страница 14

Сердце учителя было не просто на Уде, а в самом ее истоке, там, где она зарождалась: у подножия снежников и ледников, в заоблачном мире, куда почти не проникала нога исследователя. О ней, стране гор и голубых туманных далей, он может говорить часами.

Вместе с «идольчиками» лежали на столе фотографии, такие же самодельные карты пройденных им таежных троп. Не зная усталости и страха, один, без спутников и проводников, карабкался этот человек по скалистым обрывам. Шагал по моховищам и болотам, из которых вырывались прозрачные, как горный хрусталь, ручьи и речки, чтобы слиться затем в бурную горную красавицу Уду.

Красиво, особенно на фотографиях! Это факт. Но попробуйте только отважиться пойти вброд через этот жидкий, холодный как лед хрусталь по скользким и острым камням. И вы поймете, отчего так сладостны воспоминания о горных тропах по козьим и медвежьим следам, как дорого само по себе чувство, что ты и на самом деле первопроходец, пионер в неизведанном мире. Таком далеком от сутолоки и толкотни повседневной жизни мире чистой природы, о котором нередко так остро и так безнадежно тоскует человек нашего века. Среди всех тетрадок и дневников, между фотографиями лежала и районная газета, на страницах которой шли друг за другом массивные фигуры лосей — петроглифы! Еще в прошлом году, узнав об удивительном учителе — первопроходце тайги, получив вырезку из газеты с этими лосиными фигурами, а затем услышав рассказ моего доброго знакомого филолога В. Рассадина, бывшего аспиранта нашего института, что на Уде есть таинственные скалы с рисунками древних людей, которые доступны только зимой, был командирован в Нижнеудинск таежный зверолов-медвежатник, а вместе с тем кандидат исторических наук А. Мазин. Ему задано было проверить сведения о рисунках на скалах по реке Уде. Разузнать, впрямь ли они доступны только в зимнее время. И по возможности сделать копии с этих рисунков. Мазин, как и ожидалось, выполнил свою задачу, добрался до петроглифов и сделал с них кальки. И вот первой нашей целью теперь были эти рисунки. Как оказалось, расположенные в семидесяти с лишним километрах выше Нижнеудинска, в той самой потрясающе красивой, причудливой долине Уды, по которой теперь мчались, оставляя позади снежную пыль, наши «газики». Мчались к Ярминским порогам, находящимся около устья маленькой речки, точнее, ручья Ярмы. Наскальные рисунки находятся по правому берегу реки Уды на невысокой скале, сложенной плотными траппами — изверженными породами. Траппы расщеплены трещинами на вертикальные, сравнительно широкие плоскости. Высота скалы с этими плоскостями около 4–6 метров над уровнем реки. У подножия скалы лежат свалившиеся глыбы траппа, частично сглаженные и скатанные.

Цвет плоскостей скалы варьирует от светло-желтого, порой оранжевого, до темно-коричневого. Во многих местах виден темный скальный загар и еще более темные полосы с блеском металлического оттенка. Этот густой «загар» характерен для базальта. На скальной поверхности выступают также красные пятна различной интенсивности и разного размера. Пятна эти, несомненно, естественные по происхождению. Может быть, пятна как раз и способствовали тому, что скала эта привлекла внимание древнего человека, подсказала сюжеты древним художникам.

Рисунки располагаются группами на широких плоскостях. Есть и отдельные изображения. Основная масса рисунков изображает животных — лосей. Все рисунки выполнены в одной технике: выбиты мелкой точечной ретушью, образующей узкие желобки. Как правило, ширина желобков около 1–1,5 миллиметра.

Цвет выбитой поверхности почти неотличим от цвета самой скалы и лишь на некоторых ярминских рисунках чуть светлее. Это явное свидетельство глубокой древности: как правило, археологи полагают, что чем темнее рисунок, чем глубже на скале такая патина, тем наскальные изображения старше.

Есть на скале также загадочные шлифованные лунки. Они небольшие. Углублены лунки по отношению к скальной поверхности на 2–3 миллиметра. Поверхность их в отличие от ноздреватой скальной плоскости, характерной для базальта, гладкая, лоснящаяся, даже со специфическим жирным блеском. Лунки эти, бесспорно, вышлифованы человеком намеренно. Вероятно, они образовались в процессе заточки лезвий каменных шлифованных орудий. Точно такие же, но более крупные лунки, круглые и овальные, наблюдались нами на скалах с петроглифами Братской Кады на реке Оке, а также в Сакачи-Аляне на Амуре. И тоже на базальте, лишь с той разницей, что здесь (на Ярме), как и на скалах Братской Кады, лунки вышлифованы на отвесных скалах, а в Сакачи-Аляне на базальтовых глыбах, на валунах.

Очень вероятно, что такие глубоко и сильно вышлифованные углубления не представляют собой результат художественной по смыслу и назначению работы, но тем не менее связаны с рисунками не только по своему месту на скале.

Возможно, что они остались свидетелями ритуального затачивания лезвий каменных топоров и тесел: скала была священной. Священной по характеру была и заточка каменных орудий. Духи, властители скалы, должны были придавать боевому топору особую силу, как у легендарных мечей-кладенцов русских сказок!

Каждый, кто работал с наскальными рисунками, знает, как нелегко иногда распознать подлинные контуры древних изображений, как много зависит и от субъективного их восприятия, от индивидуального подхода, от игры солнечного света. И конечно же, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Сколько раз, снова и снова посещая писаные скалы Сибири, убеждаешься в справедливости этой старой пословицы! И каждый раз по-новому читаешь свои старые, давно известные рисунки. Так и на этот раз.

Некоторые рисунки были уточнены. Рядом с другими оказались новые, не столь отчетливо выбитые, сглаженные временем, такие, которые не заметили ни Пугачев, ни Мазин при первых разведках.

Главная цель достигнута: увидели рисунки Ярминского порога. Вот уже показался издали контрастно-темный на белом снегу скалистый невысокий обрыв. На нем еще заметен первый обведенный Мазиным, а до него Пугачевым рисунок, изображающий оленя, точнее лося. Вероятно, самку или молодого зверя. Так легко и грациозно очерчено его тело, так легко и вольно шагает он по своей скале!

Каждый, кто выслеживал древние наскальные рисунки, неделями гнался, подобно первобытному охотнику, за этими рисунками-лосями, поймет волнение и радость встречи с оживленной некогда рукою предков скалой.

Вспоминаю дискуссию при защите докторской диссертации одного печальной памяти «искусствоведа-философа», который пытался «доказать», что все первобытное пещерное искусство выдумано, фальсифицировано злыми «аббатами». Тогда поднялся знаменитый наш художник-анималист В. Ватагин и сказал, что завидует художникам палеолита, учится у них жизнерадостному мастерству реалистической передачи звериного мира далекой ледниковой эпохи.

За первым зверем последовала целая группа таких же изображений на соседней ярминской скале. За ними вторая, еще более многочисленная, но столь же древняя и даже, может быть, более древняя. Об этом свидетельствовала сама поверхность древних изображений. Рисунки наскальных фигур в некоторых случаях сохранились столь неясно, были так сглажены временем, что только при боковом свете, позволившем отчетливо выявить все мельчайшие неровности скалы, выступили контурные желобки, которыми обозначены очертания звериных фигур — тех же лосей.

А над всем этим множеством рисунков великолепно выступала самая крупная и наиболее отчетливо выбитая фигура красавца лося. У него тщательно обозначена не только большая голова, не только раскрытая пасть, но и чудно очерченная нижняя губа. Разумеется, верхняя губа тоже.

Так с первого взгляда стало очевидно, что вся серия лосиных фигур была произведением не одного какого-то мастера первобытной эпохи, что к этой скале поколение за поколением, род за родом приходили древние охотники и оставляли на ней знаки своего пребывания, свои рисунки.

Это еще нагляднее, еще полнее представлено на соседней большой композиции с лосиными фигурами. Перед нами снова лоси. По-прежнему лоси. И только они одни. Но какие разные! Как своеобразно понимали свою задачу древние мастера разного времени, работавшие на этой плоскости. Один рисунок явно наслаивался на другой, контуры одного зверя самым неожиданным, но счастливым для исследователя образом пересекали другую фигуру.

Первая и вполне законная мысль, возникавшая при взгляде на эту композицию, была мысль о палимпсестах, о пергаментных рукописях, исписанных руками средневековых писцов, которые счищали античные тексты, стихи Сафо, гекзаметры Гомера, чтобы изложить собственные трактаты.

Древние мастера петроглифов поступали еще проще. Они выбивали свои рисунки прямо на древних фигурах, а иногда «улучшали», «реставрировали» их на свой манер, дополняли своими деталями или вписывали в готовые контуры. Так получилось, например, с удивительными рисунками на Ушканьих островах в Долгом пороге на Ангаре. Там из носорогов получились… лоси!