Алексей Окладников - Открытие Сибири Страница 15

Первая и вполне законная мысль, возникавшая при взгляде на эту композицию, была мысль о палимпсестах, о пергаментных рукописях, исписанных руками средневековых писцов, которые счищали античные тексты, стихи Сафо, гекзаметры Гомера, чтобы изложить собственные трактаты.

Древние мастера петроглифов поступали еще проще. Они выбивали свои рисунки прямо на древних фигурах, а иногда «улучшали», «реставрировали» их на свой манер, дополняли своими деталями или вписывали в готовые контуры. Так получилось, например, с удивительными рисунками на Ушканьих островах в Долгом пороге на Ангаре. Там из носорогов получились… лоси!

И здесь видно почти то же самое. Одна лосиная фигура, более крупная, пересекает вторую, меньшего размера. При этом нижний лось оформлен реалистически, с живым и чистым чувством реальности. Второй же, верхний, зверь схематичен. Над ним работал, пользуясь опять-таки языком нашего времени, своего рода абстракционист или формалист.

Еще более удивительное существо получилось на той же плоскости, где, по-видимому, в контуры более ранней фигуры вписана была другая, изготовленная по формалистическим нормам, как и на первом рисунке: не сразу можно понять, где голова зверя, где зад!

Конечно, непросто разобраться в разновременных наслоениях. Мастера петроглифов не стремились закрепить авторство подписью, да и не имели такой возможности. Время письменной истории еще не наступило для них, да и для их потомков. Тем не менее, сравнивая одни рисунки с другими, ангарские с ленскими, удинские с забайкальскими, можно обнаружить своего рода ариаднину нить в пестром калейдоскопе стилистических манер и трактовок одного и того же сюжета — лося.

Теперь известно, что было время подлинно великого реалистического искусства лесных охотников Сибири. Время расцвета неолитической культуры каменного века, когда целые скалы, подобно Ярминской, покрылись художественно выполненными изображениями таежного владыки — сохатого, соперника медведя за власть над тайгой.

Но медведь появляется на скальных плоскостях таких картинных галерей крайне редко. Лось же абсолютно господствует, его фигур здесь буквально не счесть. Это объясняется реальным значением лося в жизни, в экономике, а соответственно и в духовной культуре, в мировоззрении, в верованиях и культе лесных племен.

Во всех случаях, где на скалах Восточной Сибири появляются лоси, во все времена смысл этих рисунков остается одинаковым.

Озабоченные завтрашним днем, судьбами своей родовой общины, жители тайги устраивали ежегодные весенние торжества с целью возрождения зверей и умножения охотничьей добычи. Иначе, по их понятиям, грозила беда, голодная смерть. Такова была экономическая теория каменного века.

Лесные охотники видели в лосе не только источник пищи, но нечто несравненно большее. Мифический зверь лось был в их глазах самой вселенной. Как это ни удивительно для современного человека, вселенная мыслилась как живое существо, как лосиха. Все три мира вселенной: небо, средний мир — наша земля, воображаемая подземная страна мертвых — преисподняя, представлялись в образе лося.

Новым тому свидетельством служат замечательные фигуры лосей на Ярминском пороге.

Лось и на протяжении последующих тысячелетий, во II и I тысячелетии до нашей эры, иначе говоря, в раннем и позднем бронзовом веке Восточной, а также Западной Сибири оставался, правда, уже не единственной, но все-таки заглавной фигурой. Только со временем рядом с ним выступил человек-дух, хранитель зверей и хозяин тайги. Одновременно появилась, с течением времени все более усиливаясь, новая художественная тенденция к схематизации образа лося. Так и получились, очевидно, загадочные палимпсесты Ярминской скалы.

Для размышлений о датировке скальной летописи у нас времени, однако, уже не оставалось, солнце скрылось за высокой скалой противоположного берега, да и пронизывающий ветер рвал наши кальки с все большей силой.

«Газики» повернули обратно, к гостеприимному обширному зимовью второго после медведей хранителя таежного царства — дяде Косте. Там нас вместе с ним ждали три забавных пушистых комочка-щенка, две взрослые собаки лайки и три кошки — единственные постоянные жители поселка, носившего название Плиты.

Утром через овраги, подъемы и спуски, сквозь бурелом и заросли началось восхождение на скалы, у подножия которых спустя два часа мы увидели два широких отверстия. То были входы в две соединенные когда-то лазом пещеры. В Нижнеудинские пещеры, вернее, в одну и ту же Нижнеудинскую пещеру. Знаменитую уже тем, что в ней еще сто лет назад производил раскопки выдающийся исследователь геологии Сибири И. Черский. Тот самый Черский, что исследовал в 1871 году первое палеолитическое поселение в городе Иркутске, у бывшего военного госпиталя.

Черскому посчастливилось. Он нашел в пещере не только кости ископаемых животных, современников палеолитического человека, но и обрывки шкуры волосатого носорога! Еще более повезло палеонтологам, заложившим в пещере новые шурфы много лет спустя, уже в советское время. В ней была сделана уникальнейшая находка: даже не кости, не шкура носорога, а нечто совсем поразительное.

У известного археолога и антрополога М. Герасимова хранился в Москве единственный, поистине удивительный экспонат из этой пещеры — деревянный гарпун с вставленными в него зубцами из колючек терновника (боярышника). Такого предмета не держал в руках ни один археолог мира.

Но нашу экспедицию привлекли в пещеру сообщения о неизвестном еще науке рисунке, выполненном красной краской. Можно представить, насколько интересной могла быть эта находка, ибо такие пещерные «картины» древних обнаружены у нас только к западу от Урала, в Каповой пещере.

В пещере Хойт-Цэнкер-Агуй (в переводе «Пещера прозрачной речки») в Монголии также сохранилась серия прекрасных рисунков первобытных народов, в том числе и изображения слонов. Этим находкам посвящена монография, выпущенная три года назад в Новосибирске, «Центральноазиатский очаг первобытного искусства».

И вот в погоне за рисунком «бегущего оленя» при мерцающем свете фонарика и факела по узкому наклонному входу опускаемся в глубь пещеры, в самое ее чрево. Когда мы пробирались по нему, невольно вспоминались могилы египетских фараонов в «Долине царей» с такими же наклонными шахтами. И так же неожиданно внизу открылся огромный, поистине грандиозный купольный зал. Зал, масштабам которого мог бы позавидовать и сам Хеопс, строитель высочайшей из пирамид, не говоря уж о Тутанхамоне с его тесной погребальной камерой.

Зал, казалось, самой природой приспособленный для торжественных церемоний целого исчезнувшего народа. На потолке виднелись местами темные натеки, похожие на искусственно выполненные фигуры. Но то, что мы искали, должно было находиться, как и полагалось по правилам искусства палеолита, дальше и глубже в недрах горы, за еще более узким и тесным коридором, вернее лазом.

Лаз этот открыл (как ни удивительно, после Черского и Герасимова) некий адыгеец, ловкий и бесстрашный горец, имя которого так и пропало в неизвестности. Он привел туда нашего спутника В. Сенникова. А затем показал ему при свете факела рисунок оленя, прыгающего по потолку сравнительно небольшой потаенной пещеры-камеры, которой заканчивался этот лаз.

В. Сенников еще в Нижнеудинске по памяти совершенно точно изобразил не только план всей пещеры и лаза, но и то, как выглядел сам рисунок на стене потаенной камеры. Олень, судя по его рисунку, изображен в «летучем галопе» с экспрессией, напоминающей лучшие рисунки палеолитических художников мира.

Однако теперь лаз оказался полностью заваленным скальными россыпями и огромными глыбами. Очевидно, в шестидесятых годах или около того произошло гигантское землетрясение. Рухнули целые скалы с потолка пещеры. Завалило и лаз.

Остается, следовательно, одна возможность. Попробовать расчистить заваленный известняковыми глыбами ход в камеру тайн, может быть, при помощи современной взрывной техники, при содействии Института горного дела в Новосибирске или Института гидродинамики. Тогда пещера выдаст свои сокровища. Пусть даже это один-единственный рисунок, но, если он существует, первый в пещерах всей Северной Азии.

Расставаясь с дядей Костей, с его щенками и кошками, мы вспомнили и другую тайну этого замечательного района, тоже не раскрытую еще историю древнего народа тофов, которых прежде называли карагасами. Небольшого народа — всего 400 человек, о котором уже около двухсот лет спорят ученые, стремясь узнать его происхождение и место в прошлом сибирских народов. Тофы и сейчас сохранили свой древний образ жизни, занимаются охотой и оленеводством. И с ними связаны многие культурно-исторические проблемы. В том числе такие, как происхождение оленеводства, уже десятки лет занимающие ученых многих стран и в первую очередь советских этнографов. Всего же интереснее сам народ. Имя его звучит в древних письменных памятниках Сибири, где речь идет и о народности туба, или дубо.