Бенедикт Сарнов - По следам знакомых героев Страница 17

— А зачем он так сделал? — удивился Уотсон. — Разве не проще было написать откровенно фантастическую повесть, наподобие той же «Шагреневой кожи» Бальзака?

— Вот видите, — усмехнулся Холмс, — круг замкнулся. Мы с вами опять вернулись к тому, с чего начали. Реализм «Пиковой дамы» не вызывает сомнений, потому что все в ней упирается в одну точку: Германна мучает совесть. Умершая графиня все время стоит перед его глазами. Оттого-то и померещилось ему ее сходство с пиковой дамой. Оттого-то он и поставил все свои деньги именно на эту самую пиковую даму, а не на туза. Вы хотели, чтобы Германн выиграл свои деньги, унес их домой и начал вести ту спокойную, счастливую, богатую, безмятежную жизнь, о которой мечтал. Но такой финал был бы возможен только в том случае, если бы Германн был человеком совсем уж бессовестным.

— Иными словами, вы хотите сказать, что он получил по заслугам? Пушкин хотел наказать его и наказал?

— То-то и дело, что не Пушкин его наказал, а его собственная совесть. Пушкин хотел сказать примерно следующее: если ты преступил некий нравственный закон, возмездие неизбежно. Но это возмездие — внутри тебя. И от него никуда не денешься. Кстати, эту тему, разумеется, совершенно по-иному, разработал другой русский писатель. Эпиграфом к этому своему сочинению он взял знаменитые евангельские слова: «Мне отмщение и аз воздам». Я полагаю, вы уже догадались, о какой книге я говорю?

— Догадаться нетрудно. Об «Анне Карениной». Однако какая странная у вас возникла ассоциация! Разве Толстой хотел осудить Анну?

— Конечно! Лев Николаевич сам это утверждал неоднократно. Да и современники восприняли его роман именно так. По этому поводу было много всяких разговоров. Толстого осуждали, называли ретроградом. Некрасов даже написал довольно злую эпиграмму:

«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,Что женщине не следует гулятьНи с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,Когда она жена и мать».

— Да разве Толстой это хотел доказать? — изумился Уотсбн.

— А что же еще? — невинно спросил Холмс, однако в глазах его плясали веселые искорки: вопрос был явно провокационный.

Уотсон сходу попался на эту удочку.

— Я считаю, — с горячностью заговорил он, — что Анна Каренина — женщина удивительная! В ее эпоху, я думаю, женщин, которые так смело, так естественно и свободно отстаивали бы свое право на счастье, еще не было. Она была первая!

— Вот тут вы ошибаетесь, — сразу став серьезным, сказал Холмс. — По крайней мере одна предшественница у нее была.

— В самом деле? Кто такая?

— Некая Зинаида Вольская.

— Первый раз слышу!

— Это неудивительно, Уотсон. Дама, о которой я говорю, не принадлежит к числу знаменитых героинь шедевров мировой литературы. Это героиня маленького отрывка. Скорее, даже наброска… Впрочем, позвольте, я лучше прочту вам одно письмо.

— Из тех, что прислал нам кто-нибудь из наших юных друзей?

— О нет, — улыбнулся Холмс. — Совсем нет! Это письмо, которое написал и отправил 25 марта 1873 года одному из своих ближайших друзей Лев Николаевич Толстой.

Взяв с полки том писем Толстого, Холмс открыл его на заранее заложенной странице.

— Начало можно пропустить, оно к делу не идет… Начните вот отсюда!

Уотсон взял из рук Холмса книгу и стал читать:

— «Жена принесла снизу „Повести Белкина“, думая найти что-нибудь для Сережи… Я как-то после работы взял этот том Пушкина и, как всегда, кажется, в седьмой раз перечел всего, не в силах оторваться, и как будто вновь читал. Но мало того, он как будто разрешил все мои сомнения. Не только Пушкиным прежде, но ничем я, кажется, никогда так не восхищался. „Выстрел“, „Египетские ночи“, „Капитанская дочка“!!! И там есть отрывок „Гости съезжались на дачу“. Я невольно, нечаянно, сам не зная зачем и что будет, задумал лица и события, стал продолжать, потом, разумеется изменил, и вдруг завязалось так красиво и круто, что вышел роман, который я нынче кончил начерно, роман очень живой, горячий и законченный, которым очень доволен и который будет готов, если бог даст здоровья, через две недели…»

— Ну? Что же вы замолчали, Уотсон?

— Поразительно! Две недели… Так быстро… И он в самом деле через две недели его закончил?

— О, нет! Тут Толстой ошибся. Роман был готов не через две недели, а ни больше ни меньше, как через пять лет. Но факт остается фактом. Началось все с того, что он читал Пушкина, наткнулся на отрывок «Гости съезжались на дачу», невольно, сам не зная зачем, стал этот отрывок продолжать, и в результате явилась на свет одна из величайших книг не только русской, но и мировой литературы.

— «Анна Каренина»?

— Ну да.

— «Анна Каренина», как я уже говорил вам, — одна из любимейших моих книг, — задумчиво сказал Уотсон. — Но я и понятия не имел, что Толстой начал ее писать, оттолкнувшись от этого пушкинского отрывка. Скажите, вы не могли бы рассказать мне об этом чуть подробнее? Или на худой конец порекомендовать какие-нибудь источники, из которых я мог бы узнать побольше о том, как создавалась эта великая книга?

— Я предвидел, что у вас возникнет такое желание, — сказал Холмс, — и заранее составил небольшой списочек книг, из которых вы сможете почерпнуть все интересующие вас сведения.

Путешествие пятое,

В котором появляется предшественница Анны Карениной

Уотсон был в смятении. Несколько раз он пытался начать этот неприятный разговор, но, едва начав, тотчас спешил замять его. Немудрено: столько лет Холмс был для него непререкаемым авторитетом! Прямо вот так взять да и выложить: Холмс, старина, вы ошиблись! Нет, это было выше его сил. Все эти душевные терзания Уотсона, разумеется, не укрылись от проницательных глаз Шерлока Холмса. Сжалившись над беднягой, он решил помочь ему сделать первый шаг.

— Ну-ну, смелее, дружище! — подбодрил его. — Выкладывайте, что там у вас накипело.

— О чем вы? — фальшиво удивился Уотсон.

— Не надо со мной хитрить, мой милый, — поморщился Холмс. — Я ведь вижу: вас что-то мучает. Не иначе, это касается меня. Вы боитесь меня огорчить, не так ли?

— От вас ничего не скроешь! — шумно вздохнул Уотсон. — Пожалуй, вы правы, лучше сказать правду… Я изучил те книги, которые вы рекомендовали мне прочесть.

— Об истории создания романа Толстого «Анна Каренина»?

— Ну да. И с величайшим сожалением вынужден констатировать, что мы с вами ошиблись.

— Полноте, Уотсон! Не стоит подслащивать горькую пилюлю. Вы хотели сказать, что ошибся я… Ну-ну… В чем же заключается эта моя так называемая ошибка?

— В прошлый раз вы сказали мне, и, признаться, я вам поверил, что толчком к созданию «Анны Карениной» послужил неоконченный рассказ Пушкина «Гости съезжались на дачу». Однако, вдохновленный вашим примером, а также книгами, указанными в вашем списке, я стал читать другие отрывки и наброски Пушкина, напечатанные в шестом томе его собрания сочинений…

— Да?.. Что же вы замолчали?

— И наткнулся на небольшой фрагмент, который называется «На углу маленькой площади»…

— Ну и что же? — вновь вынужден был подстегнуть его Холмс.

— Вы знаете, Холмс, тут не может быть ни малейших сомнений. Я уверен, что именно этот отрывок, а вовсе не «Гости съезжались на дачу», послужил Толстому толчком для создания его романа. События, описанные в нем, гораздо больше похожи на события, описанные в книге Толстого. А героиня этого отрывка — ну просто точно Анна Каренина. И герой, в которого она влюблена, тоже больше похож на Вронского. Короче говоря, я убежден, что произошла ошибка… мы обязаны извиниться перед нашими читателями, которых мы с вами невольно ввели в заблуждение.

Уотсон с испугом ждал, какая последует реакция. Он знал, что Холмс при всей своей невозмутимости подвержен приступам внезапного гнева. Он приготовился к самому худшему. Но Холмс молчал.

— Что же вы молчите, друг мой? — участливо прикоснулся он к плечу великого сыщика. — Скажите хоть что-нибудь!

— Что тут говорить? — пожал плечами Холмс. — Задета моя профессиональная честь. Тут надо не говорить, а действовать.

— Вы, конечно, уверены, что на самом деле ошибся я, а не вы?

— Плох тот следователь, мой милый Уотсон, который приступает к делу с уверенностью в заведомой правильности своей гипотезы, — назидательно произнес Холмс. — Моя сила в том, что мною движет не уязвленное самолюбие, не стремление во что бы то ни стало доказать свою правоту, а исключительно лишь любовь к истине. Итак, мы отправляемся на территорию неоконченного отрывка Пушкина «На углу маленькой площади». Кстати, не забудьте на всякий случай захватить свой стетоскоп. Или по крайней мере хоть флакон с нюхательной солью. Такая предусмотрительность, я думаю, нам не помешает.