Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1994 год Страница 17

Сама Тафоя считает, что все дело как раз в глине.

— Слушайте Мать-Глину, — говорит старая индеанка, — Мать-Глина сама скажет, каким быть кувшину.

Живет Маргарет, как и многие из анасази, ее племени, в городке Санта-Клара, что в штате Нью-Мехико, а глину, к которой относится с таким уважением, берет в окрестных холмах, там же, где брали материал для своих ваз и кувшинов поколения и поколения индейских гончаров до нее. И так же возносит мастерица молитвы Матери-Земле, чтобы не прогневалась та на человека, что уносит с собой частицу ее тела. Христианские обряды хороши для города, а здесь, в холмах, нужна другая магия — менее, быть может, древняя, но не менее сильная. Секреты мастерства передавались женщинам пуэбло от матери к дочери, от бабушки к внучке.

— Мои девочки в работе используют ту же глину, что и мои прапрапра-бабки, — Маргарет знает, о чем говорит. Как знает и значение каждого символа, каждого узора традиционной росписи. Водяная змея, бизоний рог, медвежья лапа, дождевое облако — у всякого элемента орнамента есть своя легенда, своя особая история.

— Мы украшаем нашу посуду узорами, пришедшими из далекого прошлого, чтобы всегда могли помнить о нем.

Красную и черную керамику работы Маргарет Тафоя высоко ценят истинные знатоки за безупречность формы и законченность отделки. Сама мастерица уверена, что весь секрет — в полировке. Прежде чем обжечь глину в кедровых угольях, она часами шлифует будущие горшки и кувшины специальными гладкими камнями до глянца, до зеркального блеска. И свои полировальные камни Тафоя не променяет ни на какие самоцветы. Как самые дорогие фамильные реликвии передавались эти камни из поколения в поколение в семье Тафоя. Настанет день, и они перейдут к внучкам или правнучкам Маргарет, чтобы те несли в будущее воплощенное в глине славное прошлое индейцев анасази-пуэбло.

Кропотливый труд таких мастеров, как Маргарет Тафоя, бережное сохранение традиций своих народов очень пригодились, когда американцы осознали, что ни один мыслящий человек не может существовать в отрыве от своих культурных корней. И тогда концепция «плавильного котла» сменилась концепцией «картофельного салата» (Автор считает своим долгом отметить, что громкие и завлекательные названия стали в последнее время атрибутом новых теоретических концепций большинства гуманитарных наук. Достаточно привести в качестве примеров социологическую «теорию идеальных типов» или популярное в современном лигоноведении — одной из отраслей этнографии — «правило нунляо левой руки».), все ингредиенты которого по-своему неповторимы, но вместе образуют нечто большее, чем простую смесь составляющих. Ты можешь быть кем угодно — французом, ирландцем, квакиютлем или испано-язычным пуэрториканцем — и притом оставаться американцем: одно другому не мешает. Как не мешает в салате картошка или горошек восприятию всей вкусовой гаммы блюда и не убивает ее хороший майонез. И если ты сумел сохранить то особенное, присущее только твоим предкам, понести огонь национальной культуры сквозь безумный XX век, значит, не зря ты появился на этой земле.

А если ты еще оставил столько учеников, сколько их было у Кауи Цуттермейстер, тогда ты просто достоин прижизненного памятника. Количество людей, научившихся у «тетушки Кауи» искусству хулы — потрясающе красивого традиционного гавайского танца, — исчисляется не десятками — сотнями. Сама миссис Цуттермейстер с середины тридцатых годов носит гордый титул «куму хула», что значит «учитель танца» или просто «главный учитель». Занятно, что подвигнул молодую гавайку к изучению танцевальной культуры «хула кахико» ее муж, военнослужащий, немец по происхождению (отсюда и ее несколько не типичная для гавайцев фамилия). Бравый флотский офицер Уилли Цуттермейстер с ностальгией вспоминал свое детство и славный танец «тряхни штанами» («Тряхни штанами» — популярнейший баварский танец.), что так лихо отплясывали его папа и мама, не забывшие родную Баварию. В хуле он увидел достойную замену лихим пляскам родины своих предков и даже выписал из Франкфурта «Das Hulatanzhandbuch» — самоучитель гавайских танцев на немецком языке, но сложные па кахико не задались морскому волку. Кауи преуспела более, а первым ее учителем стал дядя — Сэм Пуа Хаахео, знаток хулы и великолепный танцор. (Что, впрочем, никак не мешало его основному занятию — рыбной ловле, ведь одними плясками сыт не будешь. Не случайно среди гавайцев так популярна пословица: «На пустой желудок хулу не станцуешь».)

С тех пор прошло более полувека, но даже и сейчас невозможно не залюбоваться, глядя, как восьмидесятидвухлетняя Кауи нараспев произносит слова ритуальных песнопений, ее дочь Ноеное задает ритм на церемониальных барабанах «паху» и «килу», правнучка Хауоли танцует, а трехлетняя праправнучка Кахула жадно следит за ними, радостно постигая самую сущность древней культуры своих предков. В такие моменты «тетушка Кауи» полностью счастлива: три поколения народа гавайцев, три поколения ее учениц танцуют хулу вместе с ней.

Самое большое богатство Америки — как и любой другой страны — люди, ее населяющие. А такие люди, как Кауи Цуттермейстер, или Рэй Хикс, или Маргарет Тафоя, или Дафф Севир — достойнейшие из достойных, живая память нации, — эквивалентны всему золоту форта Нокс. И народ США по достоинству оценил усилия этих — и многих других — своих сограждан по сохранению неразрывной связи между прошлым и настоящим, оценил и отметил их мастерство и верность традициям. У людей, описанных нами, таких разных и непохожих друг на друга, есть тем не менее много общего. И не в последнюю очередь то, что все они — и еще добрая сотня мастеров и мастериц со всех концов Соединенных Штатов — стали за последние годы стипендиатами Национального фонда искусств США. Начиная с 1982-го существующая на добровольные пожертвования программа поддержки народного искусства Фонда отмечает ежегодными премиями в пять тысяч долларов и почетными званиями тех, кто сумел сохранить преданность традициям, тех, кто выдержал бешеный натиск массовой культуры и не был ею сломлен, кто по праву называется «Мастером народного искусства». А искусства — все хороши, если они лежат в твоей душе, несут в себе отпечаток души тех, кто шел по этой земле до тебя, хранят ту национальную традицию, благодаря которой ты можешь с гордостью говорить: «я — итальянец» или «я — сиу».

И быть настоящим американцем.

Никита Бабенко Фото из журнала «National geographic»

Рожденная в Дзын-Лин

Б иолог из Пекинского университета Лю Джи и ее коллеги изучают жизнь панд в лесистых горах Дзын-Лин. Здесь им предоставилась редчайшая возможность наблюдать рожденного на воле детеныша большой панды.

Профессор Пан Вен Ши стоял на пороге и широко улыбался.

— У меня очень хорошие новости, — сказал он, сжимая в руке телеграмму. По его сияющему лицу Лю Джи догадалась, что у Джао-Джао, девятилетней большой панды, за которой они наблюдали с помощью вмонтированного ей в ошейник радиопередатчика, наконец-то появился малыш.

Тут же были заказаны билеты на поезд, и, не теряя ни минуты, ученые отправились на юг провинции Шаньси, где в горах, в почти нетронутых лесах живет панда Джао-Джао. Не прошло и двух суток, как в сумраке леса они уже всматривались в берлогу мамаши.

Лю Джи чуть подалась вперед, надеясь увидеть малыша, соблюдая, однако, меры предосторожности: она прекрасно помнила, как Джао-Джао напала однажды на другую самку панда, которая забрела на ее территорию. Лю Джи пыталась изобразить звуки, которые произносят панды, когда у них хорошее настроение и они расположены к своему «собеседнику».

Джао-Джао фыркнула. Наверное, она помнила Лю Джи и знала, что у нее не может быть злых намерений. Панда даже позволила прикоснуться к ней. И тут какой-то необычный звук: нечто среднее между хныканьем младенца и тихим ржанием жеребенка. Джао-Джао опять фыркнула, и Лю Джи увидела розовое и беспомощное тельце ее детеныша. Это крохотное существо скрылось в теплом убежище под ее мохнатой лапой. Детеныш был не больше хомяка, ему было всего десять или одиннадцать дней от роду, но на розовом пуху, покрывавшем его беззащитное тельце, уже проступали темные пятна — совсем как у взрослой панды.

Уже несколько лет Лю Джи и профессор Пан наблюдали за жизнью Джао-Джао и еще двенадцати панд. Район их наблюдений — горы Дзын-Лин, где обитают около 230 этих животных — примерно пятая часть всех панд, живущих в мире. Еще около тысячи панд (и это, пожалуй, все панды, живущие в естественных условиях) обитают в горах юго-западнее района гор Дзын-Лин.

Горы Дзын-Лин, высотой более 3700 метров — природное «убежище» для панд. Они защищают от холодных северных ветров. А юго-восточные теплые муссоны приносят сюда влагу. Поэтому здесь в изобилии растет бамбук—любимое лакомство панд. Суровый климат высокогорья мало подходит людям, в горах почтинет селений, и это также облегчает панде жизнь. Правда, в Дзын-Лин ведутся лесозаготовки, но совсем недавно правительство Китая согласилось устроить в этом районе заказник и ограничить вырубку лесов.