Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №08 за 1994 год Страница 18

Горы Дзын-Лин, высотой более 3700 метров — природное «убежище» для панд. Они защищают от холодных северных ветров. А юго-восточные теплые муссоны приносят сюда влагу. Поэтому здесь в изобилии растет бамбук—любимое лакомство панд. Суровый климат высокогорья мало подходит людям, в горах почтинет селений, и это также облегчает панде жизнь. Правда, в Дзын-Лин ведутся лесозаготовки, но совсем недавно правительство Китая согласилось устроить в этом районе заказник и ограничить вырубку лесов.

Наблюдая жизнь Джао-Джао и ее детеныша, биологи сделали ряд интересных открытий. Так, к примеру, панда иногда постится после рождения детеныша. В течение первых 25 дней Джао-Джао ничего не ела и не выходила из берлоги.

Их удивило и то, как Джао-Джао убаюкивала своего малыша. Совсем как женщина, качающая своего ребенка и напевающая ему колыбельную. Точно так же Джао-Джао прижимала малыша к своей груди, поддерживая его снизу мохнатой лапой. Так же, как ребенок, детеныш панды, покоясь на лапе мамаши, «смотрел» вверх, на самом деле глаза у него откроются только недели через три. Но уже отчетливо были заметны темные «очки» на лице младенца, и, как оказалось, образуются они не только черной окраской шерсти вокруг глаз панды, но еще и пигментацией кожи.

Все свое внимание мама-панда уделяла только малышу. Как только ему становилось неудобно и он начинал жалобно «хныкать», она меняла положение тела и успокаивала его.

Джао-Джао часто облизывала детеныша, и тогда он слабо повизгивал от удовольствия. Не брезговала онаи выделениями малыша, запах которых мог привлечь хищников. Самый опасный из них — желтогорлая куница.

Джао-Джао бдительно охраняла новорожденного. Только на двадцать пятый день наблюдения она наконец позволила дотронуться до него. В этот день Джао-Джао прекратила пост и впервые вылезла из берлоги вместе с детенышем. Он оказался самочкой.

А у них пока немало проблем. И это связано не только с хищниками. Главная угроза существованию панды исходит, конечно же, не от них. Существуют причины, заставляющие гораздо больше беспокоиться за судьбы этих животных: браконьеры, маленькие размеры территории, на которой обитает панда, и большие расстояния между районами «компактного» проживания животных. Существует опасность их вырождения: небольшие группы панд, живущие на обособленных территориях, неспособны к полноценному воспроизводству. Предстоит большая работа по сохранению популяции в Дзын-Лин.

Пока же будущее Кси Вант выглядит многообещающе. Она быстро растет, за 36 дней наблюдения за ней ее вес увеличился в девять раз.

Может быть, не зря назвали новорожденную Надеждой.

По материалам журнала «National geographic» подготовил Евгений Каневский

По воле волн — не по своей воле. Часть II

Окончание. Начало см. в № 7/1994

3 марта. Двадцать седьмой день

Рассвет. Я встречаю уже двадцать седьмой восход солнца. Утро, полдень, вечер, полночь и снова утро. А кругом бескрайний, как космос, океан. И среди волн, которым нет ни начала, ни конца, я на утлом плотике. Господи, неужели это и есть вся моя жизнь — убогая, однообразная!

Впрочем, что это я? Мне бы радоваться, а не грустить. Ведь я жив, и первые недели дрейфа поневоле сложились не так уж плохо. Я не утонул и, в общем, худо-бедно приспособился к новым условиям и даже наладил свой быт, не Бог весть какой, но все же. Только сейчас, понял я вдруг, удача поворачивается ко мне лицом, медленно, осторожно. Что ж, как видно, пройдя первый круг испытаний на стойкость, я заслужил ее благорасположение. Лишь бы она не отвернулась от меня!..

У меня появились новые соседи — буревестники. Откуда, интересно, они тут взялись? Странный вопрос. А откуда здесь взялся я? Не иначе как с неба свалился. Вот и они тоже, тем более что к ним это выражение подходит, пожалуй, даже больше. Буревестники, расправив крылья, взмывают ввысь, описывают круг, потом снова устремляются к поверхности океана и начинают долго парить над волнами. Время от времени они пролетают над плотом, едва не задевая крыльями навес. Думаю, ко мне их тянет из любопытства: своими крошечными глазками-бусинками они, кажется, стараются заметить каждую мелочь в моем нехитром хозяйстве. За полетом этих восхитительных птиц я готов наблюдать часами...

Приходит время завтракать. Я опираюсь спиной на подушку и принимаюсь за скудную трапезу, состоящую только из сушеной рыбы. Поймав макрель или корифену, я провяливаю ее пару дней на солнце. Через два дня, когда рыба почти высыхает, оставаясь, однако, мягкой, ее уже можно жевать.

Наскоро позавтракав, сажусь определять свое местоположение. Расчетами я обычно занимаюсь либо на рассвете, либо на закате, пользуясь таблицами солнечного склонения, приложенными к навигационным картам. Ночью же координаты легко вычислить по звездам. Хвала небесам! Они снабдили меня вечным и самым надежным компасом, уж он-то никогда не подкачает. А чтобы определить скорость дрейфа, я засекаю время, за которое комок водорослей — я обрываю их с резинового днища — проходит от плота до свешенного за кормой шеста. По моим подсчетам, отрезок этот равен семидесяти футам. Таким образом, если комок водорослей покрывает это расстояние за одну минуту, моя скорость составляет порядка 2 — 5 узлов, то есть 16 миль в день. Стало быть, за день при благоприятных условиях я теоретически могу покрыть от 10 до 20 миль, а то и больше. Однако на самом деле я еще ни разу не проходил за день больше двух десятков миль...

Чтобы поддерживать физическую форму, я начал делать зарядку. Заниматься физкультурой можно лишь ранним утром, вечером или ночью, поскольку к полудню температура воздуха подскакивает до 500 С. Это — сущее пекло. Когда солнце стоит в зените, я чувствую себя как на сковородке. Даже обливания морской водой не приносят облегчения: капли влаги высыхают на разгоряченном теле в считанные секунды. Перед глазами плывут радужные круги, сознание того и гляди померкнет — всякий раз ощущение такое, будто меня огрели по голове огромной кувалдой...

А ночами — собачий холод. Завернувшись в спальный мешок, я лежу и стучу зубами. И долго не могу заснуть. Только сумерки и рассвет облегчают мои страдания. Как только солнце проваливается за горизонт, плот и все, что находится внутри, мало-помалу остывает. Боже, какое блаженство! Я сижу, откинувшись на спину, натягиваю на ноги спальник, подкачиваю обвисшие секции плота и походя, через смотровое окошко, наслаждаюсь дивным зрелищем — величественным закатом: раскаленный добела шар в окружении свиты облаков самых разных, причудливых форм медленно погружается в океан, далеко-далеко... А потом наступает ночь, и снова у меня зуб на зуб не попадает от холода. И так изо дня в день.

Утром океан по-прежнему спокоен. Пока. Спустя время я вдруг слышу, как из морских глубин доносятся все нарастающие звуки таинственной мажорной симфонии. Музыка начиналась с низких, едва уловимых аккордов, затем они крепли, набирая силу, и звучали все возвышеннее, пока наконец не достигали немыслимых высот и не начинали вторить биению сердца. Но вот я уже чувствую, как мажорное звучание постепенно сменяется минорным. Вскакиваю на колени, всматриваюсь в горизонт и вижу: за кормой, издалека, прямо на меня надвигаются огромные глыбы кучево-дождевых облаков. Брюхо у каждого облака плоское, черное — вот-вот разверзнется и обрушит ливневые потоки. Мало-помалу черные тучи заполняют весь ясно-голубой небосвод, и я замечаю, как следом за ними движется сплошная серая стена дождя. Незримая кисть художника-великана вдруг расцвечивает небо — от горизонта до горизонта — полной яркой радугой. Ее вершина, растворяясь в выкрашенном в белесо-серые тона поднебесье, висит прямо у меня над головой.

Поднимается легкий бриз — он приятно ласкает воспаленное от жары лицо и треплет полотнище навеса. Гладкая синевато-стальная поверхность океана взъерошилась белыми барашками. Солнце зависает на западе у самой линии горизонта. Оно как бы на прощание отбрасывает лучи на восток, грея мне спину, — навес плота вдруг вспыхивает ослепительным оранжевым светом, обогащая палитру, созданную небом и океаном, новой сочной краской.

Вслед за тем другая гигантская незримая кисть выписывает вторую полную, поражающую своим совершенством радугу, которая застывает под первой, чуть позади. А между этими цветными полукольцами зияет громадная темная дыра — сумерки. Радуга что поменьше являет собой как бы вход в насыщенную влагой пещеру.

Заняв удобное положение, спиной к солнцу, я встречаю благодатный дождь. Прохладные капли освежают лицо, смывают соль с обожженного беспощадным солнцем тела. И, что самое главное, наполняют емкости, приготовленные загодя.

Концы обеих радуг опускаются в океан далеко на юге и на севере. Дивное зрелище! Оно внесло красочное разнообразие в мою скучную, однотонную жизнь.