Игорь Беленький - Мэрилин Монро Страница 22

Сегодня эта система, если ее оценивать исторически, выглядит, на первый взгляд, довольно привлекательно: в отличие от наших актеров, которые только числятся в актерских отделах киностудий, не получая за это, естественно, ни копейки, контрактный принцип, принятый в те времена в Голливуде, кажется по крайней мере гуманным. Представится роль или нет, актер получает гонорар хотя бы за свое ожидание (подготовку, тренаж, отказ — пусть чисто теоретический — от другой работы ради возможности сняться именно на этой студии и т. п.). Но с другой стороны, система эта была хищнической (какою бывает, например, вырубка лесов): ведь кроме «проходных» ролей «старлеткам» рассчитывать было не на что, «звезд» из «школы «звезд» практически не появлялось, и в этом бесплодном ожидании девушки проводили практически весь «золотой» возраст. Проходила юность, очаровавшая «разведчика талантов», и контракты расторгались. Вчерашняя кандидатка в актрисы становилась в лучшем случае гардеробщицей или косметичкой, а кому уж совсем не везло — официанткой в драйв-инах, а то и девушкой по вызову. Поэтому в словах Джима Дахерти о «тысячах красоток, слонявшихся по улицам без работы», был свой резон — перспектива, казавшаяся вполне реальной для новонареченной Мэрилин Монро.

Правда, у Мэрилин была ее аура — удивительное, не улавливаемое глазом, но фиксируемое подсознанием свечение всего ее облика. Среди иллюстраций, которые я отобрал для своей книги, есть одна, в указанном смысле на редкость примечательная. Эту фотографию сделал спустя три года Филип Холсмэн по заказу редакторов журнала «Лайф». Это было своего рода «давление» на кинокомпании: после подобных публикации в адрес журнала или киностудии приходили кипы писем, где читатели требовали выпустить на экран ту или иную понравившуюся им девушку. А так как читатели были одновременно и кинозрителями, то, становясь массовыми, их просьбы и даже требования оказывали влияние и на всесильных Занука, или Гарри Кона, или Луиса Майера, да и на любого руководителя любой кинокомпании. (Хотя, замечу в скобках, сам факт, что и спустя три года после заключения контракта приходилось «давить» на руководителей кинокомпании, говорит о том, что аура Мэрилин была еще недостаточно сильна.) Чтобы снять фотографию, о которой идет речь, Холсмэн поступил следующим образом. Он пригласил к себе в студию восемь «старлеток» (была среди них и Мэрилин), усадил их всех вместе и предложил каждой выразить мимически одну из четырех, как он выразился, «основных ситуаций»: наслаждение от чудесного, но уже выпитого напитка; реакцию на очень смешную, но уже произнесенную шутку, испуг от ужасного, но более никому не видимого чудовища; наконец, впечатление от поцелуя обаятельнейшего, но уже ушедшего возлюбленного.

Вот как вспоминает об этом Холсмэн: «Помню, что одну из девушек, крашеную блондинку, звали Мэрилин Монро и что она не произвела на меня особенного впечатления. Хорошо она сыграла лишь «в объятиях» сказочного возлюбленного, но и здесь она не была лучшей — там была одна рыжеволосая, веснушчатая, которая сыграла с такой страстью, что, просто фотографируя ее, я почувствовал себя вымотанным. Когда я снимал всех восемь актрис вместе, блондинка была единственной, кто заставлял меня ждать ее. Она постоянно где-то витала мыслями, то оправляя юбку, то поддергивая блузку, и все никак не могла настроиться. Запомнилась она мне необыкновенной застенчивостью и неуверенностью».

Факт этот любопытен сам по себе и как характеристика Мэрилин ее современником, и как свидетельство о режиссерских приемах тех лет, принятых, оказывается, и в фотографии. На изображении, сделанном Холсмэном, мы, однако, ничего подобного не видим — девушки сидят спокойно и ничего не «изображают». И понятно почему: столь «сильные» мимические средства, предложенные им Холсмэном, произвели бы на читателей «Лайфа» эффект, прямо противоположный тому, на какой рассчитывало руководство журнала. Но мне эта фотография интересна тем, что среди восьми молодых актрис только в облике Мэрилин заметно то самое «свечение», о котором уже шла речь; да и естественное самочувствие, раскованное поведение, выросшие, как ни удивительно, на обломках «застенчивости и неуверенности», сливаются с гармоничным положением в пространстве, когда Мэрилин как бы «удобно» разместится именно в середине группы, в нижнем ряду, выдвинутой вперед — ближе к точке расхождения перспективных линий. Здесь Мэрилин не просто позирует (как делают остальные), более того, здесь-то она как раз и не позирует, а присутствует. И ее присутствие сразу заметно. Взгляд останавливается на ней непроизвольно, ибо, во-первых, она оказалась в средоточии композиционных направляющих, а во-вторых, среди всех ее облик наиболее закончен и гармонизирован. Я говорю не об индивидуальности в привычном смысле слова — среди представленных на фотографии девушек есть очень своеобразные лица (например, крайняя слева в последнем ряду, напоминающая юную Сисси Спэйсек, современную резко характерную актрису. Наверное, ее и имел в виду Холсмэн, говоря о «рыжеволосой и веснушчатой»). Речь идет именно о законченности психофизического облика, о той гармонии внутреннего и внешнего, которая уже тогда, в сороковые годы, могла отлиться в эффектный (и эффективный) имидж.

Наверное, это покажется странным, но из «восьмерки», изображенной на фотографии, именно Мэрилин труднее всего вообразить в каком-либо современном нам фильме. Странно, потому что слава именно Мэрилин дожила до сего дня. И дело тут, как мне представляется, не столько в том, что ее лицо, так сказать, «вышло из моды» — сейчас вообще трудно определить, какие лица «в моде», а какие нет, — сколько в том, что женщине с таким (исполненным гармонии) лицом не требуется изображать кого-то еще, кроме самой себя. Это лицо самодостаточно и уже тем производит эстетический эффект. Вглядитесь в остальные лица: без «маски», без «чужого» бытия, без роли это самые обычные девушки — «лица в толпе», столь любезные сердцам современных кинорежиссеров. И только к лицу Мэрилин не «идет» никакая маска. Только она «присутствует» сама по себе, без роли — в роли самой себя, как героиня собственной жизни и как таковая практически не нашла бы места в сегодняшнем кинематографе, где совершенно несущественна собственная аура актрисы и где, напротив, ценится ее «бытие в другом». Даже не зная Мэрилин, чувствуешь, что любая маска, роль, «чужое» бытие способны лишь сковать ее, лишить естественности и гармонии. И хотя сейчас еще преждевременно об этом говорить, но так, собственно, и произошло. Даррил Занук всегда был убежден, что Мэрилин на экране «деревянна», и в какой-то степени он был прав. Там, где ей приходилось играть кого-то другого (точнее — другую), она неизбежно «деревенела», как и всякий актер-любитель.

Однако, полагаю, в первые голливудские годы Мэрилин у Занука просто не было времени убедиться во всем этом. Бывшая миссис Дахерти переступила порог фирмы «XX век — Фокс», когда для кинобизнеса стали наступать нелегкие времена. 31 декабря 1946 года Верховный суд страны специальным постановлением лишил кинокорпорации права владения собственными кинотеатрами, а спустя два года запретил систему «блок-букинг». Вы спросите, а какое же отношение эти судебные акции имели к молоденькой дебютантке, еще не сыгравшей ни в одном фильме? А то отношение, что, если бы не ее особая планида, она могла из-за упомянутых постановлений и вообще остаться за пределами кинематографа. Дело в том, что больнее всего эти решения Верховного суда спустя четыре года затронут именно крупные кинокорпорации Большой восьмерки: «МГМ», «Парамаунт», «XX век — Фокс», «Коламбию», «Юнайтед Артисте», «РКО — Рэйдио», «Уорнер Бразерз», «Юниверсл», контролировавшие тысячи кинотеатров по всей стране и навязывавшие их владельцам помимо (а то и вместо) фильмов с популярными актерами массу дешевых картин категории «Б» и ниже. Назывались они «программерами» (programmers), то есть частью программы (списка) фильмов, предназначенных для проката[12]. Эта система и называлась «блок-букинг»: с владельцем кинозала заключался контракт на прокат сразу нескольких фильмов (блоком), когда, допустим, какое-нибудь «Лезвие бритвы» с Тайроном Пауэром, имевшим общенациональную популярность, кинотеатры, покорявшиеся «XX веку — Фокс», имели право прокатывать только вместе с фильмами типа «Скудда-хо, скудда-хэй!», о существовании которого сегодня и специалисты не подозревали бы, не попытайся в нем принять участие юная Мэрилин.

Впрочем, у этих фильмов был один плюс: так как они были малобюджетными и каждая студия выпекала их десятками, то в них имели возможность попробовать свои силы «старлетки» вроде Мэрилин. Теперь же, когда владельцы кинотеатров с помощью Верховного суда (хотя и после четырехлетних проволочек) получили право выбирать, стало ясно, что час этих «программеров» пробил — их съемки (особенно в большом количестве) оказались попросту нерентабельны. А вместе с ними стали нерентабельны и «школы «звезд». Мне кажется, это была главная причина, по которой спустя ровно год, 25 августа 1947 года, был расторгнут первый в жизни Мэрилин контракт (точнее — не продлен по истечении вторых шести месяцев). Что же касается многочисленных утверждений современников (да и самой Мэрилин) об антипатии, которую испытывал к ней Занук, то, думаю, в 1947 году рано говорить о каких бы то ни было симпатиях или антипатиях всемогущего главы производства к одной из семидесяти «старлеток», только что принятой на работу.