Игорь Беляев - Гибрид: Для чтения вслух Страница 26

И вот бабушка встала чуть свет и поперла его шубу в Сокольники, пешком через весь город. Это ж надо!

Из-за скандалов с папой они разменяли бабушкину квартиру, и мы переехали жить в Сокольники. А на Никицкую вселилась чужая тетя с мелкой собачонкой, которая беспрерывно тявкала. Но жить с моим папой бабушка не могла никак. Папа, когда разволнуется, бьет подряд всю посуду. Посуда вся старинная, потому что еще до революции дедушка работал на фабрике Кузнецова, с четырнадцати лет. А папа всегда выходил из себя, когда у мамы начиналось плохое настроение. Они-то мирились быстро. Но чайники и чашки из прозрачного Кузнецовского фарфора склеить никак нельзя, даже специальным бабушкиным клеем из творога. И чтобы папа не побил весь дедушкин сервиз окончательно, пришлось перебираться в Сокольники. Вот посмотрите, какая чашечка! Это остаток дедушкиного сервиза.

Просто прелесть, как говорит Адельсидоровна.

Представляете?! Где Никицкие ворота, а где Сокольники! Туда даже на метро от Охотного Ряда ехать целые полчаса.

И вот моя бабушка, по словам Ани, простила все грехи моему папе и приперла ему в Сокольники шубу. «Чтобы дорогой зять, не дай бог, не простыл в дороге и не заболел „групозным воспалением легких“, от которого во время войны помереть можно в два счета…»

Я зажмурился и представил себе, как моя бабушка тащится с тяжелым мешком через всю темную Москву. На небе прожектора ловят вражеские самолеты. По мостовой, отбивая сапоги, шагает патруль. Где-то во дворе воет брошенный пес. За углом прячутся разбойники… А в Кремле горит одно окно. Там работает всю ночь товарищ Сталин.

Картинка нарисовалась жуткая!

Я открыл глаза — мама сидит ни жива ни мертва у пианино, но даже не открывает крышку.

— Господи помилуй, господи помилуй, — шепчу я сам…

— Вот, без дураков — истинная христианка! — гаркает дядя Леня, хотя в Бога он ни капельки не верит.

Я заметил, что во время войны все люди как-то меняются. А вот бабусенька ничуть не поменялась. Это говорит о том, что моя бабушка Лизаветниколавна — вправду железная.

А потом мы услышали по радио, что товарищ Сталин устроил назло фашистам парад на Красной площади.

И скоро началось, наконец, наше наступление.

Я думаю, что Гитлера напугал не только товарищ Сталин, но и моя бабушка. Ведь она всегда молилась в церкви за нашу победу.

Аня написала в другом письме, что бабушка ходит не рядом — в Брюсовский переулок, где она меня втихаря покрестила, а ездит на трамвае в Обыденский, к Илье Пророку. Там раньше храм Христа стоял, но его убрали… «По приказу самого товарища Сталина — к чертовой матери».

А скоро там будет Дворец Советов. И товарищ Ленин — до самого неба, выше облаков. Правда, никакого дворца пока нет, но уже есть большущая яма. Я ведь один раз в щелочку через забор заглядывал. Да-да, меня туда бабушка еще до войны возила. Чтобы я послушал, «как хорошо поют у Обыденного»…

А у нас в Чкалове, как только товарищ Левитан прочитал «в последний час» о нашем наступлении, был настоящий праздник. Меня даже с кровати подняли и усадили за стол.

Тут все стали кричать, хлопать в ладоши, пить шампанское. И мне разрешили вместе со всеми пригубить. Бутылку шампанского мы ведь спрятали, как только приехали в эвакуацию. Специально — для Нового года.

А когда наступил настоящий Новый год, все чокались «разбавленным спиртом» и говорили, что теперь война скоро кончится.

Но война почему-то не собиралась заканчиваться.

Вот тут-то и свалился к нам дядя Яша как снег на голову.

Взрослые всегда говорят, «как снег на голову», когда не могут толком объяснить детям, как это на самом деле вышло.

Отставной козы барабанщик

Потом все скажут, что войну выиграл товарищ Сталин. И еще ему подмогали товарищ Жуков с товарищем Рокоссовским. Вообще, взрослые всегда обманывают, когда хотят. Только дети говорят всю правду. И я вам скажу так: без дяди Яши мы бы не выиграли войну. Никода! И не потому, что он был настоящий еврей, как сказала моя бабушка Адельсидоровна, которая всегда умела отделять настоящих евреев от ненастоящих.

Дядя Яша победил Гитлера, потому что понял с самого начала — такого мерзавца голыми руками не возьмешь. И написал целую книгу о роли танков в современной войне.

Канешно, об этом еще мало кто знает. Я и сам не сразу догадался. Но теперь, когда я успел вырасти на целую голову, всё стало ясно. Как божий день. Не верите?

— Вот те истинный крест! — клялся Котик у нас во дворе и при этом еще отщелкивал зуб ногтем большого пальца правой руки.

Глядите! Раз! Два! После такой клятвы уже сомневаться не приходится.

Но почему отщелкивать надо пальцем только правой руки? Может быть, можно и левой? Вот о чем я задумываюсь до сих пор.

Итак, всё по порядку. Я только что пришел из школы, пообедал на скорую руку и собирался сесть за уроки.

Я всегда стараюсь отодвинуть этот тяжелый момент, потому что делать уроки для меня — нож острый. И особенно когда еще можно погулять, пока светло на улице. Канешно, можно отложить уроки на самый вечер. Хотя вечером света нет, и надо писать под коптилкой.

Бабушка считает, что делать уроки вечером — это портить глаза. Канешно, она воспитывалась в самой Варшаве, в благородном пансионе. У них всегда был свет и никакой эвакуации. Бабушка училась еще до Октябрьской революции, но уже после Первой Отечественной войны 1812 года. Я точно еще не выяснил, когда именно моя бабушка выродилась, но очень давно. Это точно.

Может быть, моя благородная бабушка вообще любила делать домашние задания. Она все-таки девчонкой была и никогда не играла в расшибалку.

Я даже думаю, что она понятия не имеет, какая замечательная штука эта «расшибалка». Со смеху сдохнешь, когда она рассказывает про свой «крокет».

— Берешь такой молоточек на длинной ножке и через ногу бьешь одним шариком по-другому. И надо еще постараться, чтобы другой шарик попал в маленькие ворота из проволоки. Тогда у тебя появляется шанс.

Просто с ума можно сойти — чем занимались в этом «институте благородных девиц»! Правда, сейчас полякам тоже теперь несладко, потому что Варшаву уже давно немцы «скупировали». Бабушка не раз принималась плакать на эту тему.

Хотя при чем тут Варшава, когда немец допер до самой Москвы. Именно это сейчас волновало весь двор, даже Котика.

Итак, представьте себе картиночку. Только я полез в портфель за тетрадками, как вдруг входная дверь распахивается и на пороге появляется вот такой высокий дядя Леня, а за ним, почему-то хихикая, шибздик с чемоданчиком.

— Имею честь представить, — говорит дядя Леня, обращаясь ко всем, кто выскочил в коридор, — мой друг Яша, тот самый, который спас мне жизнь на Гражданской войне.

— Теперь он будет с нами некоторое время, потому что жить ему сейчас решительно негде. Пока не изменятся обстоятельства…

При этом дядя Леня так весело подмигнул, как будто все знал про «обстоятельства», но выговорить их вслух не мог, потому что вся наша жизнь теперь — сплошная военная тайна.

— Отставной козы барабанщик, — заявил шибздик. И щелкнул каблуками.

Канешно, если бы у меня был тогда фотоаппарат, надо было бы эту сценку из жизни сфотографировать на память, но никаких фотоаппаратов во время войны у нас в доме не было.

И первый раз я начал снимать жизнь, когда дядя Жорж подарил мне немецкий фотоаппарат «Пилот». Но это было когда? Когда уже после Победы дядя Жорж поехал в Германию отбирать трофеи. А за одно прихватил мне эту «зеркалку» — шесть на шесть.

Аппарат снимал на пленке «Агфа», а на объективе была такая светосила, что все просто падали в обморок. Если немцы умели делать такие аппараты еще до войны, спрашивается, почему же мы всё ж таки их побили?

Канешно, сначала нам не очень фартило. Это факт общеизвестный. Но зато потом мы все равно взяли Берлин и утащили оттуда всё подряд. Некоторые соседи с нашего двора везли часы ведрами, а дядя Жорж приволок не только целый завод, но и мне — настоящий фотоаппарат. Правда, без футляра и без пленки. Но пленку мы с ребятами раздобыли на Тишинке, когда вернулись в Москву после эвакуации. Но это я как-то далеко забежал вперед. Поехали назад… Назад поехали…

Сначала надо объяснить, как мы этого немца наголову разбили и какую роль тут сыграл дядя Яша. Хотя актером он никогда не был, а был настоящий командир. Только без формы.

Кстати, вы можете еще посмотреть на этот фотоаппаратик.

Вот! Шесть на шесть. Светосила на объективе двойка. Пленка «Агфа». Это делали немцы еще до всяких японцев. Но японцы были потом. Совсем «потом» — уже в другой жизни.

Я так тороплюсь все рассказать сразу. Прямо язык чешется. А все рассказать сразу не получается. Теперь, наверно, никто и не помнит про то «ужасное» время.