Терри Пратчетт - Наука Плоского Мира II: Земной шар Страница 27

А как же наше убеждение в том, что возможность скрещивания означает принадлежность к одному виду? В настоящий момент этот подход к определению вида подвергается жесткой критике, и вполне заслуженно. В первую очередь, благодаря растущему убеждению в том, что животные могут избегать скрещивания, даже если у них есть такая возможность.

История о «Третьем Слоне» случалась и раньше, только под другими именами. До 1929 года любой зоолог «знал», что существует только один вид шимпанзе; а после 1929, когда бонобо, обитающие в труднодоступных болотах Заира были признаны вторым видом[60], многие зоопарки обнаружили, что в течение многих лет содержали шимпанзе обоих видов, хотя и не знали об этом. Теперь история повторяется, но главными действующими лицами в ней стали слоны.

Как мы уже упоминали, в Плоском Мире снова возрос интерес к пятому слону, что видно из истории, рассказанной — вот уж неожиданность — в романе под названием «Пятый элефант». Если верить легенде, когда-то на панцире Великого А’Туина стояли пять слонов, удерживающих Плоский Мир на своих спинах, но потом один из них поскользнулся, упал с черепахи и врезался в отдаленную часть Диска:

А еще говорят, что много-много лет назад пятый слон с жутким ревом и трубом ворвался в атмосферу тогда еще молодого мира и рухнул на землю с такой силой, что вознеслись в небо горы и возникли континенты.

Правда, как падал слон, никто не видел, и тут встает очень интересный философский вопрос: когда миллионы тонн разъяренной слонятины нисходят на землю, но рядом нет никого, кто мог бы услышать данное падение, — производит ли этот слон шум?

И если никто не видел этого падения, то вообще… а падал ли слон?[61]

Один факт говорит в пользу падения — это обширные месторождения жира и золота (кости гигантских слонов, на которых держится мир, не похожи на обычные) в глубинах Шмальцбергских[62] шахт. Но есть и более плоскомирская теория: в результате некой катастрофы погибли миллионы мамонтов, бизонов и гигантских землероек, которые затем оказались под землей. В Круглом Мире, чтобы найти верную теорию, можно сделать научно обоснованную проверку — похожи ли отложения по своей форме на очертания упавшего слона? Однако в Плоском Мире не стоит даже и пытаться что-то проверять, поскольку форма отложений, благодаря силе повествовательного императива, всегда будет похожа на слона, даже если их оставили миллионы мамонтов, бизонов и гигантских землероек. Реальности приходится подстраиваться под легенду.

Круглый Мир пока что не продвинулся дальше третьего слона, но Джек надеется, что при тщательном отборе мы можем увидеть и четвертый вид: карликового слона, который обитает в Мальте и по размеру похож на Шетландского пони. Из них бы получились замечательные домашние питомцы, за одним исключением — как и многие миниатюрные животные, они бы, скорее всего, отличались дурным нравом. Особенно, если бы вы попробовали отучить их залазить на диван.

Мы представители грацильных приматов (несмотря на то, что в некоторых частях света можно встретить людей, больше похожих на робастных гиппопотамов). Примерно четыре миллиона лет тому назад одна из грацильных ветвей человекообразных обезьян начала развивать все более крупный мозг и изготавливать все более совершенные орудия труда. Нарушая все правила таксономии, мы называем эту ветвь, нашу ветвь, Homo («человек»), хотя на самом деле она должна называться Pan («шимпанзе»), потому что люди — это третий вид шимпанзе. Мы уверены в том, что это наша ветвь, и придумали для нее особое название, потому что предпочитаем считать самих себя совершенно непохожими на приматов. Вероятно, мы правы: пусть даже на генном уровне мы и шимпанзе совпадаем на 98 %, но ведь и с капустой у нас есть 47 % общих генов. Но наше главное отличие от других приматов кроется в культуре, а не в генетике. Как бы то ни было, внутри рода Homo тоже встречались грацильные и робастные ветви. Homo habilis («человек умелый») был нашим грацильным предком, изготовившим орудия труда, однако Homo ergaster («человек работающий») и другие виды пошли по пути робастных вегетарианцев. Если снежный человек или йети и правда существует, он, скорее всего, относится к одному из таких робастных видов. Примерно 1,7 миллионов лет тому назад вслед за успехами Homo habilis последовало расселение других видов Homo, обладавших более крупным мозгом, по территории Африки, а затем — в Азии («пекинский человек») и Восточной Европе.

Один из видов этих ископаемых людей носит название Homo erectus («человек прямоходящий»). Прибывшие на Землю эльфы наверняка обратили бы на него внимание. У него были разные виды орудия труда, и он умел пользоваться огнем. Возможно, у него даже был своеобразный язык. Кроме того, у нас есть все причины полагать, что он умел делать то, что его предкам и двоюродным братьям удавалось лишь от случая к случаю — он «понимал» окружающий мир и мог его изменять. В поведении шимпанзе встречается множество действий типа «если то», включая ложь: «если я сделаю вид, что не видел этот банан, то позже смогу вернуться, чтобы забрать его, и тогда вон тот большой самец его не отберет».

Семейные группы, в которых воспитывались детеныши этих первых гоминид, были уникальным явлением на всей планете. Конечно же, гнезда, стаи и группы, в которых детеныши с помощью игры постигали будущие взрослые роли или просто дурачились, были характерны и для многих других млекопитающих; гнезда защищали от опасностей, поэтому метод проб и ошибок редко приводил к смертельному исходу, и детеныши могли обучаться, не опасаясь за свою жизнь. Однако в человеческих семьях отец, занимаясь изготовлением каменных орудий труда, бурчал своей жене о детях, о пещере, о том, что в костер надо подложить дров. У них была любимая тыква для того, чтобы барабанить, возможно — любимая тыква для ношения воды, копья для охоты и целая куча камней для изготовления орудий труда.

Тем временем 120 000 лет назад в Африке появилась и размножилась еще одна ветвь; мы называем ее представителей, ставших нашими предками, древними Homo sapiens. Они обладали еще более крупным мозгом, и в пещерах на побережье Южной Африки они — мы — начали мастерить более совершенные орудия труда и покрывать скалы и стены пещер примитивными рисунками. Очень быстро наша популяция выросла, и мы начали переселяться. Примерно 60 000 лет тому назад мы достигли Австралии, а 50 000 лет назад первые люди появились в Европе.

Обитатели Европы обладали сравнительно крепким телосложением — мы называем их неандертальцами и относим к особому подвиду Homo sapiens neanderthalensis. По мнению ряда антропологов, мы относимся к смежному подвиду Homo sapiens sapiens, что примерно означает «ну очень разумный человек». Надо же. Каменные орудия труда неандертальцев были неплохо развиты и использовались для разных целей, но в целом эти представители гоминид к прогрессу не стремились. Их культура практически не менялась на протяжении десятков тысяч лет. И все же некий духовный порыв у них был, так как их похороны следовали определенной церемонии — по крайней мере, умерших они хоронили с цветами

Наши более грацильные предки, кроманьонцы, были современниками поздних неандертальцев, и многие теории пытаются объяснить, что произошло, когда эти подвиды начали взаимодействовать друг с другом. Если говорить по существу, то мы выжили, а неандертальцы — нет…

Почему? Может быть, потому что мы били их по голове сильнее, чем они нас? А может быть, потому что наши подвиды не скрещивались друг с другом? Или же, наоборот, скрещивались? Возможно, мы вытеснили их «на границу»? Задавили их превосходящим экстеллектом? В следующих главах мы предложим собственную теорию.

Мы не согласны с «рациональной» историей об эволюции и развитии человека, в которой наш вид столь высокомерно наречен Homo sapiens sapiens. Если вкратце, то эта история, в которой главную роль играют нервные клетки нашего мозга, рассказывает о том, что наши мозги становились все больше и больше, пока, наконец, эволюция не произвела на свет Альберта Эйнштейна. Что касается нас самих и наших мозгов, то это, конечно, правда, да и Альберт на самом деле отличался незаурядным умом, однако основная идея этой истории лишена смысла, потому что в ней не говорится о том, почему, или даже как, наш мозг становился все больше и больше. Это все равно, что дать описание собора в таком виде: «Сначала у вас есть невысокая стена из камней, но постепенно вы добавляете к ней новые камни, и стена становится все выше и выше». Устройство собора далеко выходит за рамки этого описания, как вас может заверить любой человек, занятый в его строительстве.