Терри Пратчетт - Наука Плоского Мира II: Земной шар Страница 28

Намного интереснее то, что произошло на самом деле и с чем мы постоянно сталкиваемся в своей жизни. Попробуем взглянуть на это с позиции эльфа. Мы не программируем своих детей рациональными инструкциями, как если бы настраивали компьютер. Вместо этого, мы загружаем их мозги тоннами иррациональной чепухи о хитрых лисах, мудрых совах, героях и принцах, чародеях и джиннах, богах и демонах, а еще о медведях, которые застревают в кроличьих норах; мы до полусмерти пугаем их разными страшилками, и они начинают получать удовольствие от своего страха. А еще мы их бьем (не так сильно последние несколько десятилетий, но зато в полной мере в течение тысячелетий до этого). Наши воспитательные идеи спрятаны в длинных сагах, духовных заповедях и выдуманных историях, наполненных важными уроками; это косвенное обучение, в основе которого лежат детские истории. Постойте рядом с детской площадкой и понаблюдайте (в наше время лучше предварительно согласовать это с местным отделением полиции и обязательно надеть защитный костюм). Именно этим на протяжении многих лет занимались Питер и Иона Опай, составившие описание детских песенок и игр, некоторые из которых существуют уже несколько тысяч лет.

Культура проходит сквозь водоворот детского сообщества и участие взрослых для ее распространения не требуется — все мы помним считалки вроде «эники-беники ели вареники…». У детей есть своя субкультура — она распространяется без вмешательства или контроля взрослых, которые зачастую о ней вообще не знают.

Впоследствии супруги Опай собрали коллекцию традиционных детских историй вроде сказок о Золушке или Румпельштильцхене, и начали объяснять их смысл взрослым. Во времена позднего Средневековья туфелька Золушки была не хрустальной, а меховой. Туфелька была эвфемизмом, поскольку (по крайней мере, так говорится в немецкой версии сказки) девушки давали принцу примерить свою «меховую туфельку»… К нам[63] эта сказка пришла из Франции, где слово «verre»[64] могло означать как «стекло», так и «мех». Братья Гримм выбрали более гигиеничный вариант, тем самым избавив родителей от неловких объяснений.

Румпельштильцхен — это еще одна притча с сексуальным подтекстом, цель которой — внушить веру в то, что женская мастурбация ведет к бесплодию. Помните эту сказку? Дочь мельника запирают в амбаре, чтобы она «спряла золото из соломы». Она невинно садится на палочку, которая превращается в маленького человечка… В конце истории, когда, наконец-то, раскрывается его имя, этот человечек весьма интимным образом «закупоривает» девушку, да так, что вытащить его не под силу даже отряду солдат. В современной и более цензурной версии остается лишь совершенно нелогичное напоминание: человечек проломил ногой пол и не смог вытащить ее обратно. В итоге ни один из причастных персонажей — ни мельник, ни король, ни королева, — не способен произвести потомство (украденный первенец был убит солдатами), и историю ждет печальный финал. Если подобная интерпретация вызывает у вас сомнение, то оцените следующий намек: в истории несколько раз задается один и тот же вопрос «Как его зовут? Как его зовут?». И правда, как же его зовут? Причем здесь «ноги и сморщенная кожа»[65]? Вот именно. Во многих других языках у Румпельштильцхена есть похожие расшифровки. (В Плоском Мире Нянюшка Ягг как-то говорила, что написала детскую историю под названием «Маленький человечек, который вырос слишком большим», хотя для госпожи Ягг двусмысленные выражения всегда означали кое-что вполне конкретное).

Почему же мы так любим истории? И почему их идеи так глубоко внедрились в нашу психику?

Целью эволюции нашего мозга было понимание мира посредством образов. Эти образы могли быть как зрительными — например, полосками на теле тигра, — так и звуковыми — например, воем койота. Запахам. Вкусами. И даже историями. История — это маленькая умозрительная модель окружающего мира, цепочка идей, нанизанных на общую нить, как бусины в ожерелье. За каждой бусиной неумолимо следует еще одна; мы знаем, что второй поросенок попадет волку на обед, в противном случае нарушится ход событий во Вселенной.

Мы оперируем не только обычными образами, но еще и метаобразами. Или образами других образов. Мы наблюдаем, как рыба-брызгун сбивает насекомых струями воды, мы с удовольствием смотрим на слона, который с помощью хобота берет пончики у посетителей зоопарка (теперь это встречается не так часто, увы), мы восхищаемся полетом городской ласточки (правда, теперь ласточек и поводов для восхищения стало меньше) и пением птиц в саду. Мы приходим в восторг при виде гнезд ткачиков, коконов шелкопряда и скорости гепарда. Все эти качества представляют собой отличительные особенности упомянутых существ. А какова же наша отличительная черта? Истории. И подобным образом, мы получаем удовольствие от историй, рассказывающих о людях. Как шимпанзе, которые рассказывают истории, мы высоко ценим связанные с ними метаобразы.

Когда наши социальные отношения стали более развитыми и мы, вероятно, освоив сельское хозяйство, стали собираться в группы, состоящие из ста и более человек, наш экстеллект пополнился новыми историями-ориентирами. Нам пришлось выработать нормы поведения, правила обращения с немощными и инвалидами и способы перенаправления своей агрессии. Как в ранних, так и в современных племенных сообществах все, что не было запрещено, являлось обязательным для исполнения. Истории вроде притчи о Добром Самаритянине из Нового Завета указывают нам на непростые ситуации; притча о Блудном Сыне — это, как и сказка о Румпельштильцхене, пример косвенного поучения. Чтобы окончательно закрепить эту мысль, приведем одну из историй нигерийского народа Хауса — «Слепой человек с фонарем».

Молодой человек, навестив свою девушку в соседней деревне, поздней ночью возвращается домой; в темноте звездного неба найти дорогу домой не так-то просто. Тут он замечает впереди фонарь и, подойдя ближе, видит, что держит его Слепой Человек, который живет в его родной деревне.

«Эй, Слепой Человек», — сказал он. — «У тебя и день, и ночь на одно лицо! Зачем же тебе фонарь?»

«Этот фонарь я ношу не для себя», — ответил Слепой, — «А для того, чтобы зрячие идиоты держались подальше!».

Специализация на рассказывании историй — не единственная особенность нашего вида. Подобно другим специализациям, упомянутым ранее, наши странности на этом не заканчиваются. Самая удивительная из них, как могли бы заметить эльфийские наблюдатели, — это, вероятно, наша безграничная забота о детях. Причем, мы печемся не только о своих собственных детях, что вполне объяснимо с точки зрения биологии, но и о детях других людей; обо всех детях на планете вообще (часто дети иностранцев кажутся нам привлекательнее собственных) и даже о детенышах всех наземных позвоночных. Мы гукаем при виде ягнят, оленят, черепашек, только что вылупившихся из своих яиц, и даже головастиков!

Наши собратья-шимпанзе ведут себя гораздо более практично. Они тоже предпочитают детенышей других животных. Особенно на обед, потому что они нежнее. (Люди тоже любят полакомиться ягненком, теленком, поросенком, утенком… Мы можем на них гукать, а можем и съесть.) Когда сражение (теперь мы располагаем их задокументированными описаниями) между двумя группами шимпанзе заканчивается, победители убивают и съедают молодых особей проигравшей стороны. Львы-самцы убивают детенышей захваченного ими прайда, а поедание трупов у них в порядке вещей. В условиях голода самки многих млекопитающих съедают своих детенышей, а свой первый помет они часто таким образом «перерабатывают» независимо от обстоятельств.

Нет, вполне понятно, что среди животных мы — существа со странностями. Люди — вообще странные существа. В нашем мозге есть контуры, благодаря которым мы восхищаемся своими детьми и защищаем их, потому и Микки Маус, и инопланетянин из одноименного фильма[66] своими очертаниями напоминают нам трехлетнего малыша. Неудивительно, что так много людей согласились оплатить его разговоры по телефону. Но ведь мы сходим с ума и при виде детенышей многих других животных. С биологической точки зрения, это довольно странно.

Побочным продуктом нашей симпатии к детенышам других животных стало, конечно же, одомашнивание собак, кошек, коз, лошадей, слонов, соколов, кур, коров… Этот симбиоз доставил огромное удовольствие как людям, так и их питомцам и заметно обогатил наше питание. Если вам кажется, что эксплуатируя животных, люди поступают нечестно по отношению к ним, задумайтесь о возможных альтернативах. В естественной среде обитания почти всех их еще в молодом возрасте съедают хищники, и животные даже не могут рассчитывать на быструю смерть.