Сборник - Эта книга сделает вас умнее. Новые научные концепции эффективности мышления Страница 41

Поиск способов борьбы с антропоценовым эффектом должен быть приоритетным в науке и политике. Разумеется, все научные области признают наличие данной проблемы, но ни одна из них не занимается ее корнем – человеческим поведением. Самая многообещающая в этом плане наука меньше всего интересуется антропоценовым мышлением.

Ключевые области для решения проблемы включают экономику, нейробиологию, социопсихологию и когнитивные науки, а также различные их сочетания. Уделив внимание теории и практике антропоцена, эти науки могут помочь нашему виду выжить. Но сначала им нужно заняться вопросами, которые до сих пор лежали вне их интересов.

Например, когда нейроэкономика наконец займется исправлением нашего безразличия к новостям о разрушении планеты, не говоря уже о коррекции нашего слепого пятна, касающегося современных угроз? Может быть, когнитивная нейробиология когда-нибудь предложит решение, которое изменит наше упорное продвижение в сторону самоуничтожения? Могут ли компьютерные, поведенческие или биологические науки придумать какой-нибудь способ изменить курс, по которому мы движемся?

Термин «антропоцен» ввел десять лет назад голландский метеоролог Пауль Крутцен – лауреат Нобелевской премии, получивший ее за изучение озонового слоя. Этим термином все еще редко пользуются в научных кругах (кроме геологии и экологии), не говоря уже о широкой общественности. Запрос в Google по слову «антропоцен» выдает 61 800 ссылок (большая часть которых касается геологических наук), в то время как запрос по слову «плацебо» (когда-то непонятный медицинский термин, который сегодня стал распространенным мемом) выдает почти полтора миллиона результатов (а не так давно появившееся в нашем языке слово «вувузела» дает 203 000 ссылок).

Homo Dilatus

АЛАН АНДЕРСОН

Старший консультант, бывший главный и ответственный редактор журнала New Scientist, автор книги After the Ice: Life, Death and Geopolitics in the New Arctic («После ледника: жизнь, смерть и геополитика в новой Арктике»)

Наш вид вполне можно переименовать в Homo dilatus – примат мешкающий. В ходе эволюции мы приобрели способность быстро реагировать и справляться с неожиданными сложностями. Однако медленно развивающиеся угрозы – нечто совершенно иное. «Зачем что-то делать сейчас, если будущее далеко?» – обычное правило вида, приспособленного решать краткосрочные проблемы, а не иметь дело с долгосрочными неопределенностями. Это важная черта человечества, которую должны учитывать все, кто с помощью науки хочет изменить политику. Эта наша тенденция особенно наглядно проявляется в бесконечных проволочках в решении проблемы изменения климата. Канкун, Копенгаген, Киото, но чем больше мы тревожимся – а никаких особенных катастроф не происходит, – тем больше нам кажется, что беспокойства как такового вполне достаточно.

Такое поведение касается не только изменений климата. Потребовалась катастрофа «Титаника», чтобы обеспечить пассажирские корабли достаточным количеством спасательных шлюпок, катастрофа танкера «Амоко Кадис», чтобы ввести международные правила по борьбе с загрязнением морской воды, и крушение танкера «Эксон Вальдез», чтобы нефтеналивные суда стали двухкорпусными. То же самое наблюдается и в нефтяной промышленности: когда в 2010 году случился разлив нефти в Мексиканском заливе, наш жизненный принцип «сначала авария, потом законы» получил окончательное подтверждение.

В истории человечества можно найти миллионы подобных историй. Множество мощных, казавшихся вечными корпораций исчезли без всяких особых кризисов. Просто медленные, постепенные изменения ведут к привыканию, а не к жажде деятельности. Сегодня в пригородах Британии вы услышите лишь малую долю птиц, вдохновлявших викторианских поэтов, но мы просто неспособны ощутить эту потерю. Нас тревожит лишь актуальный кризис.

Наше поведение столь удивительно, что «психология изменений климата» стала сама по себе областью исследований. Ученые стремятся найти сигналы, которые могли бы сделать наше мышление более долгосрочным, переориентировав его с конкретного «сейчас». К сожалению, Homo dilatus, похоже, слишком твердолобый, чтобы сегодняшние методы сработали. В случае изменений климата нам лучше сосредоточиться на адаптации, пока не придет большой кризис, который разбудит наш разум. Возможно, первой ласточкой станет полная потеря летних арктических льдов. Летом верхняя часть планеты покрыта огромным куполом сверкающего льда размером с половину Соединенных Штатов. Через пару десятилетий его, вероятно, не останется. Посчитаем ли мы кризисом превращение миллионов квадратных километром белого льда в темную воду? Если нет, то вскоре наступит устойчивая засуха в США, большей части Африки, Юго-Восточной Азии и Австралии.

Тогда, вероятно, проснется лучшая часть Homo dilatus. Кризис может разбудить в каждом из нас Брюса Уиллиса, и если повезет, мы найдем неожиданный способ привести мир в порядок. А потом, несомненно, снова уйдем на покой.

Мы увязли в мыслях

СЭМ ХАРРИС

Нейробиолог, руководитель проекта Reason, автор книг The Moral Landscape («Моральный ландшафт») и The End of Faith («Конец веры»)

Я призываю вас обращать внимание на все: на вид этого текста, на ваше дыхание, на физические ощущения, на то, как вы сидите, откинувшись на спинку стула, – хотя бы на минуту, пока не отвлекут другие мысли. Это звучит довольно просто: обращать внимание. Но на самом деле вы увидите, что это невозможно. Даже если от этого будет зависеть жизнь ваших детей, вы не сможете фокусировать ваше внимание на чем-то – даже на ноже, приставленном к вашему горлу, – более нескольких секунд, прежде чем вас отвлечет поток мыслей. Окунуться в реальность – большая проблема. И, похоже, из этой проблемы берут начало все остальные проблемы человеческой жизни.

Я вовсе не отрицаю важность мыслей. Вербальные мысли необходимы. Они являются основой для планирования, обучения, размышлений о нравственности и для многих других действий, которые делают нас людьми. Мысли – это суть всех наших социальных отношений и культурных учреждений, имеющихся в нашем распоряжении. Это фундамент науки. Но привычный поток мыслей – и неспособность идентифицировать мысль как мысль, когда она возникает в сознании, – главный источник человеческих страданий и путаницы.

Наши отношения с мыслями настолько удивительны, что едва ли не парадоксальны. Когда мы видим, как по улице идет человек и громко разговаривает сам с собой, мы полагаем, что он психически не совсем нормален. Но все мы постоянно разговариваем сами с собой – просто у нас хватает ума держать рот закрытым. И наш сбивчивый монолог плохо отражает реальную жизнь: мы говорим себе, что только что произошло, что едва не произошло, что должно было произойти и что еще может случиться. Мы не просто существуем, у нас складываются определенные отношения с собой. Мы как будто ведем разговор с бесконечно терпеливым воображаемым другом. С кем же мы говорим?

Хотя принято считать, что мы сами думаем свои мысли и сами переживаем свои чувства, с научной точки зрения это не так. Не существует какой-то отдельной личности, какого-то эго, которое, подобно Минотавру в лабиринте, бродит у нас в мозгу. В коре или нервных путях мозга нет какой-то определенной области, отвечающей за индивидуальность. Нет единого «центра нарративного тяготения» (формулировка Дэниела Деннета). Но субъективно нам кажется, что он есть, – так думает большинство людей большую часть времени.

Великие религии (индуизм, буддизм, иудаизм, христианство, ислам) тоже предполагают (в разной степени и с большей или меньшей точностью), что мы живем под завесой когнитивных иллюзий. Но освобождение от них почти всегда рассматривается через призму религиозных догм. Христианин будет по воскресеньям раз за разом читать «Отче наш», чтобы обрести ощущение ясности и покоя, и сочтет, что это душевное состояние подтверждает доктрину христианства. Индуист будет по вечерам распевать гимны во славу Кришны, ощущая освобождение от собственного «я», и заключит, что избранное божество проявило к нему милость. Суфий может часами вертеться в священном танце, на некоторое время остановив поток мыслей, и верить, что таким образом установил прямую связь с Аллахом.

Универсальность этих явлений опровергает сектантские претензии каждой отдельной религии на абсолютную истину. И поскольку верующие обычно утверждают, что их молитвенный опыт неотделим от соответствующей теологии, мифологии и метафизики, неудивительно, что ученые и атеисты склонны считать эти утверждения продуктом смущенного рассудка или искаженным восприятием куда более распространенных психических состояний – таких как благоговейный страх, эстетическое наслаждение, творческое вдохновение и т. д.