С. Капица - Жизнь науки Страница 5

Да и Гален, знатнейший после Гиппократа в медицине, хотя иногда и гордился порученным ему лечением пергамских гладиаторов, но даже в преклонном возрасте не допускал, чтобы с вскрываемых им обезьян даже кожу сдирал не он сам, а его слуги, и при этом часто вспоминал, как в свое время тешился мастерством своих рук и как упражнял их подобно другим врачам Азии. И, кажется, никто из древних не преминул столь же заботливо сообщить потомству о лечении, выполняемом как с помощью оперирования, так и с помощью режима и медикаментов. Но после готского опустошения, когда пришли в упадок все науки, до тех пор процветавшие и развивавшиеся, как подобало, даже наиболее одаренные из медиков, сначала в Италии, а потом и в других странах, стали, подобно древним римлянам, гнушаться оперированием и начали поручать слугам то, что им полагалось сделать для больных собственноручно, а сами, подобно архитекторам, лишь присутствовали при их работе. Затем постепенно и прочие стали избегать беспокойств, связанных с подлинной медициной, и хотя и не уменьшали своего корыстолюбия и горделивости, но, по сравнению со старыми медиками, быстро выродились, ибо представляли наблюдение за режимом больных и даже приготовление диетической пищи для них – сторожам, составление лекарств – аптекарям, а оперирование – цирюльникам. С течением времени лечебное дело разложилась таким жалким образом, что врачи, присваивая себе звания физиков[ученых терапевтов], оставили за собой только назначение лекарств и диеты при недугах особого порядка, предоставляя остальное врачевание тем, кого называли «хирургами» и считали чуть ли не прислугой. Врачи, к стыду своему, отстранили от себя то, что представляет древнейшую и наиболее важную отрасль медицины и более, чем что-либо другое, зиждется на наблюдении Природы. Этим делом в Индии и посейчас занимаются цари, а персы, подобно роду Асклепиадов, передают его по наследству своим детям; эту отрасль медицины в высокой степени чтили фракийцы и многие другие народы. Врачи же пренебрегали этой отраслью своего искусства, которую вдобавок многие народы некогда и совсем изгоняли из государства, как якобы придуманную для соблазна и гибели людей: она будто бы без помощи Природы ничем не в состоянии помочь, а, наоборот, в своих потугах выяснить болезнь лишь попирает усилия Природы превозмочь недуг и отвлекает медицину от ее прямых целей. Именно этому обстоятельству мы обязаны тем, что, в то время как священнейшая наука терпит унижения от многих попреков, которыми обыкновенно забрасывают врачей, та отрасль искусства, которую, к стыду своему, отчуждают от себя обучавшиеся свободным наукам, постоянно и преимущественно украшает хвалой все наше искусство. Ведь когда Гомер, прародитель многих последующих гениев, заявляет, что врач превосходит многих других мужей, или когда он вместе со всеми другими поэтами Греции восхваляет Подалирия и Махаона, то эти божественные силы Эскулапа прославляемы не потому, что они прекращали приступы лихорадки и недомогания, большею частью исцеляемые самой Природой без помощи врача, даже успешнее, чем с его помощью. Они прославляемы и не потому, что подслуживались к капризному и пристрастному вкусу людей, а потому, что они устранили последствия вывихов, переломов, контузий, ран и других подобных повреждений, в особенности излечивали кровотечения и избавляли благородных воинов Агамемнона от страданий, причиняемых стрелами, дротиками и тому подобным оружием, страданий, которые вообще несут с собой войны и которые всегда требуют тщательной работы врача. Но я вовсе не предлагаю предпочесть один метод врачевания другому, ибо упомянутый выше троякий способ подачи помощи никоим образом не может быть разъединен, разбит на части, а весь в целом требует одного исполнителя. Это надлежит выполнять потому, что все отрасли медицины так устроены, так подготовлены, что применение одного из методов успешнее у того, кто сочетает его с другими сторонами своего искусства, хотя, вообще говоря, редко встречается такая болезнь, которая не требовала сразу троякого вида помощи; поэтому приходится и устанавливать потребный для больного режим, и предпринимать что-то по части медикаментов, и, наконец, так или иначе приложить к делу лечения и собственную руку. Поэтому следует всячески внушать всем вновь вовлекаемым в наше искусство молодым медикам, чтобы они презирали перешептывание физиков (да простит их бог), а следовали бы обычаю греков и настоятельным требованиям Природы и разума и прилагали к лечению и собственную руку, для того чтобы не обратить растерзанное искусство врачевания но всеобщую гибель человеческих жизней; к этому надо поощрять их усердие потому, что мы видим, как люди, наиболее осведомленные в науке, именно вследствие этого бегут от хирургии, словно от чумы, ибо иначе невежественная молва может принять их не за ученых раввинов, а за брадобреев, а этим самым уменьшится больше чем наполовину их заработок, пропадут их авторитет и их достоинство не только во мнении непросвещенной черни, но и у властителей. Ведь именно это возмутительное мнение большинства и мешает первым делом тому, чтобы даже в нашем веке мы брали на себя искусство врачевания целиком; поэтому, оставляя себе лечение только внутренних болезней, к большому вреду для смертных (если сказать сразу всю правду), мы пытаемся быть медиками не вполне, а только в некоторой части. Ведь сначала на аптекарей возлагалось лишь изготовление лекарств, а потом врачи им предоставили столь необходимое для них самих значение простых лечебных составов, и вследствие этого именно врачи оказались виновниками того, что в аптеках появилось такое изобилие варварских и даже ложных названий, а столько точнейших составов, которыми пользовались наши предки, у нас оказались утерянными, и еще большее их число остается неизвестным.

Наконец, этим поступком врачи доставили неисчерпаемое количество труда осведомленнейшим людям как нашего поколения, так и жившим за много лет до нас, которые с неутомимым усердием сосредоточились на изучении состава простых медикаментов, пытаясь восстановить знание их в прежнем блеске, и, как нам известно, они принесли в этом деле много пользы. Кроме того, такое превратнейшее распределение способа врачевания по разным специалистам вызвало еще более нестерпимое крушение и еще более жестокое поражение в главной части натуральной философии, которая состоит из описания человека и которая должна считаться крепчайшим основанием всего врачебного искусства, началом для всякого его построения. Гиппократ и Платон придавали ей столько значения, что не колебались признать за ней первую роль среди различных отраслей медицины. И так как именно анатомия раньше была предметом занятий единственно врачей, сосредоточивавших все свои силы на ее усвоении, то она, естественно, начала приходить в жалкий упадок, когда они, предоставив другим хирургию, тем самым предали анатомию.

Когда врачи стали держаться мнения, что в их обязанность входит только лечение внутренних болезней, они сочли, что им вполне достаточно знакомства с внутренностями, и стали пренебрегать, как чем-то к ним не относящимся, изучением строения костей, мускулов, нервов, а также вен и артерий, проходящих по костям и мускулам. Отсюда, так как все оперирование поручалось цирюльникам, у врачей исчезло не только действительное знание внутренностей, но оказалось заброшенным и самое уменье делать вскрытия; а те, которым поручалось это дело, были не настолько сведущи, чтобы разбираться в ученых писаниях. Итак, эта категория людей не сохранила вверенное ей труднейшее искусство оперирования; и эта плачевная раздробленность врачебного искусства ввела в медицинских школах нетерпимый обычай, когда одни производили вскрытие человеческого тела, а другие давали объяснения его частей, с чрезвычайной важностью декламируя с высоты своих кафедр, подобно сорокам, заученное ими из чужих книг, к чему сами они и не притрагивались. Те же, кто производит вскрытие, так искусны в речи, что не могут объяснить результаты вскрытия, а только раздирают то, что надо показывать по предписанию физика, а тот, не без чванства, по комментариям разыгрывает знатока дела. Поэтому все преподается превратно; несколько дней тратится на нелепые изыскания, так что в результате от всего этого беспорядка слушатель получает меньше, чем если бы его обучал мясник на бойне. Я уже не говорю о тех школах, где едва ли когда-нибудь помышляют о вскрытии частей человеческого тела. Вот насколько пала, уже в течение долгого времени, по сравнению с ее прежними достоинствами, древняя медицина. Но теперь, с некоторого времени, в счастливых условиях нашего века, который вышние поставили под мудрое управление твоей десницы, медицина, как и все другие знания, начала оживать и поднимать голову из глубочайшего мрака, так что даже в некоторых Академиях она, казалось, почти вернула себе свой прежний блеск; но ничего она не требует так настоятельно, как возрождения почти вымершего знания о частях человеческого тела. Поэтому и я, побуждаемый примерами передовых мужей, счел нужным помочь этому в меру своих сил и доступными для меня способами; я решил не бездействовать в одиночестве в то время, когда все успешно предпринимали то или другое ради общего успеха знаний, и, чтобы не посрамить своих предков, далеко не безызвестных врачей, я вознамерился вызвать из небытия эту часть натуральной философии и достичь, если не большего совершенства, чем у древних врачей, то во всяком случае хоть равной степени ее развития, так чтобы нам не было стыдно утверждать, что наши приемы вскрытия смогут выдержать сравнение с античными, чтобы мы могли утверждать, что в наше время ничто не пришло в дальнейший упадок, а наоборот, ничто другое не восстановлено в такой полноте, как анатомия. Но мои знания никогда бы не привели к успеху, если бы во время своей медицинской работы в Париже я не приложил к этому делу собственных рук, а удовлетворился бы поверхностным наблюдением мимоходом показанных некоторыми цирюльниками мне и моим сотоварищам нескольких внутренностей на одном–двух публичных вскрытиях. Да, даже там, где медицина начала возрождаться впервые, даже там, именно так случайно преподносилась анатомия. И сам я, несколько изощренный собственным опытом, публично провел самостоятельно третье из вскрытий, на которых мне вообще когда-либо пришлось присутствовать[вскрытия, как тогда было в обычае, сосредоточивались только на внутренностях]; склонившись на уговоры товарищей и наставников, я провел его более законченно, чем это делалось обычно. Взявшись за это дело вторично, я попытался показать мускулы руки и более точно провести вскрытие внутренностей. Ведь кроме восьми мускулов живота, притом безобразно и в обратном порядке разобранных, мне никто никогда (если говорить правду), не показал ни одного мускула, точно так же, как и ни одной кости, не говоря уже о расположении нервов, вен и артерий.