Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 8 Страница 5

Правда, именно стоя на точке зрения непосредственного переживания, мы встречаемся с трудностью, которая тотчас же, по-видимому, приводит к допущению полной несравнимости телесного и духовного мира. Как на результат обращения к непосредственной данности, часто ссылаются на положение, что вся эмпирическая действительность есть «содержание сознания» и потому психична, а этот вывод, по-видимому, в свою очередь, заключает в себе учение о непосредственной реальности душевного и о феноменальности телесного мира. Однако, эта спиритуалистическая интерпретация гносеологического закона не выдерживает критики. Мир – не содержание сознания, если «сознание» значит то же, что индивидуальная душевная жизнь; сознание есть чисто гносеологическое понятие, вместо которого мы лучше будем говорить об имманентном, непосредственном бытии. Слово «психическое» теряет свой смысл, который заключается только в противоположности к «физическому», если его хотят сделать наименованием всей эмпирической действительности. Простое название само по себе, конечно, не может быть ни истинным, ни ложным, но им изменяется всего-навсего имя, а никак не реальные отношения, и такое преобразование терминологии нецелесообразно. По-прежнему мы удерживаем в эмпирической действительности различие ее составных частей, которое приводит к разделению на две области, обычно называемые материей и духом, и никакие гносеологические рассуждения, как бы они ни были важны для других проблем, не могут устранить этого фактического различия. Поэтому оказывается целесообразнее удержать название телесного мира для одной половины имманентного бытия, которую каждый называет телами, и которому принадлежат, по крайней мере, с точки зрения непосредственного опыта, цвет, твердость, температура – так же неотъемлемо, как форма и движение. Предположение, что физическое и психическое уже первоначально различаются между собой, как феноменальное и реальное бытие, является догматом, который не только не может быть основан на гносеологическом законе сознания, но, напротив, уничтожается им. Этот догмат не пользовался бы такой широкой распространенностью, если бы он не находил видимого подтверждения в квантифицирующей теории естествознания и если бы с ним не находились в мнимой гармонии результаты физиологии органов чувств. Свет, звук, тепло – так думают часто – не только по учению физики являются в сущности движением атомов, но и физиология показывает, что только посредством органов чувств и их «специфической энергии» возникает свет, звук, теплота, и с этим буквально совпадает философское убеждение, что все непосредственно и реально телесное является только «моим представлением».

Прежде всего следует возразить, что с точки зрения имманентности движение и свет, т. е. качественное и количественное для философии являются одинаково феноменальными или же, может быть, реальными, и что, следовательно, механическая теория тела и учение о специфической энергии органов чувств, из которого сделали даже «закон», вовсе не совпадают с гносеологическим идеализмом. Далее, физиологический идеализм, для которого мир качеств возникает только благодаря органам чувств, есть безвредная в специальной науке, даже относительно правомочная интерпретация фактов, но, в качестве всеобщего онтологического начала, он становится совершенно несостоятельным предположением. Физиология может, конечно, показать, что без посредства органов чувств и их специфической структуры внешние раздражения не достигли бы мозга человека и не вызвали бы там состояний, которые считаются необходимыми условиями для восприятия соответствующих чувственных качеств; но при этом органы чувств уже предполагаются данными, как качественно определенные тела, известные нам только из опыта. Как бескачественные комплексы атомов, они не обладают никакими свойствами, из которых ясно вытекала бы их способность и необходимость к опосредствованию внешних раздражений; они нуждались бы в помощи других органов чувств, чтобы своим воздействием на них стать тем, чем они являются для нас. Но это был бы бессмысленный regressus in infinitum, и избежать его мы можем лишь в том случае, если будем остерегаться естественно-научные образования понятий гипостазировать в метафизические реальности и населять мир, как целое, одними загадками. Поэтому мы отбрасываем все эти теории и прежде всего рефлектируем на данный телесный мир, подобно тому, как мы берем психическое в его непосредственности, и тотчас же, вместе с этой необходимой гносеологической координацией двух половин действительности, исчезает полная несравнимость их содержания. Мало того, телесное и духовное отчасти становятся теперь по своему содержанию столь мало несравнимы, что трудно уже, напротив, провести границу между этими двумя областями. Некоторые части данности, как например, движение и форму, мы причисляем только к телесному миру.

Другие – как чувства, страсти, волевые акты – мы рассматриваем исключительно, как душевные. Третий класс объектов мы можем причислять как к той, так и к другой области, т. е. они характеризуются тем, что совершенно одно и то же содержание может считаться не только физическим, но и психическим. Мы приобретаем, таким образом, понятие первоначально целостного психофизического мира, и это непосредственное переживание сохраняется неприкосновенным, какие бы мы ни образовывали теории, раскалывающие мир на две принципиально несравнимые части.

Вместе с тем, с точки зрения непосредственного опыта устраняются скрытые в понятиях физического и психического предпосылки, которые делали невозможными не только психофизическую причинность, но и психофизический параллелизм. Конечно, мы этим выиграли бы немного, если бы каждая научная теория должна была всегда отвлекаться от этого единства качеств и количеств и принципиально разделять обе составные части, чтобы прийти к пригодным научным абстракциям. Но на самом деле этого нет, и даже многочисленные отрасли естествознания, т. е. науки о телесном мире, каковы химия, биология, работают с помощью понятий, которые большей частью состоят из качественных элементов. И эти науки удерживают таким образом то понятие тела, которое возникает из рефлексии на непосредственную данность, т. е. понятие о чем-то, что ни в отношении к форме своего бытия, ни к содержанию не может считаться несравнимым с психическим. Нельзя также считать эти образования понятий только предварительными, которые должны исчезнуть с прогрессом науки и замениться количественно определенными продуктами. Пока существуют биология и химия, эти науки будут оперировать с качествами и ни одна самая общая теория тела в ее мыслимом завершении не в силах изгнать эти качественные понятия14. Если же не всякая естественнонаучная работа над телесным миром приводит к принципиальному выделению качественного, то понятие психического само по себе, вследствие своего качественного характера, разумеется, не исключает связи с миром тел.

Может ли эта связь быть причинной, мы этого еще не знаем, это выяснит нам только исследование понятия причинности; мы постараемся поэтому установить то, что вытекает с точки зрения непосредственного опыта для понятия действования, по крайней мере, в тех пределах, насколько это необходимо, чтобы составить себе мнение о справедливости высказанного выше предположения. Необходимость причинной связи отожествляется, как мы видели, с необходимостью закона природы. Возможно ли считать единственно значимым проистекающее отсюда понятие причинности? Понятия законов – общи, как и все понятия естествознания, а так как мы никогда не переживаем непосредственно общего, а всегда лишь частное и индивидуальное, то и первоначальное переживание, называемое нами действованием, нужно так же отличать от содержания закона причинности, как и всякое другое индивидуальное переживание от содержания общего понятия, его объемлющего. И общий принцип причинности, т. е. закон, по которому все совершающееся имеет причину, и всякий общий закон причинности – понятие, которое мы должны тщательно отличать от общего принципа причинности15, предполагают индивидуальное действованиe, которое, чем бы оно ни было, должно быть сложнее простой последовательности: иначе связь между индивидуальным телесным и индивидуальным духовным процессами прежде всего не будет заключать в себе никакой проблемы, и, вовторых, будет не вполне ясно, каким образом понятия общего принципа причинности и любого закона причинности могут содержать в себе нечто большее, чем последовательность во времени; первый только распространяет понятие индивидуальной причинности на всю действительность, а второй обнимает то общее, что присуще множеству индивидуальных причинных отношений. Оба понятия не могли бы мыслиться без предпосылки индивидуальных причинных связей, как чего-то большего, чем простая последовательность.