Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 8 Страница 6

Если придерживаться этих различий, в особенности же различия между общим законом природы и индивидуальной причинностью, то отсюда немедленно вытекает следующее: так как частное всегда содержит в себе больше, чем общее, то и всякая действительность, которую мы называем действованием, должна содержать больше, чем закон, под который она подходит. Но из этого следует, что существование причинного влияния одной индивидуальной вещи на другую индивидуальную вещь никогда не должно оспариваться только на том основании, что соответствующий процесс не умещается в общем понятии закона, выраженном в причинном равенстве. Метафизический «реализм понятий», который, правда, часто делается неискоренимой привычкой мышления там, где считают себя наиболее свободными от метафизических идей, – именно, в естествознании – этот реализм должен же когда-нибудь вспомнить тот факт, что вся действительность в ее особенности и индивидуальности бесконечно богаче, чем содержание естественно-научных общих понятий, в которых она мыслится нами, и что это следует сказать о всяком действительном индивидуальном действовании.

Нас здесь прежде всего интересует отношение индивидуального действования к тому понятию причинности, которое абстрагировано от понятия причинного равенства, и лишь только мы спросим, как идея равенства причины и следствия относится к действительности, которую мы переживаем, тотчас окажется, что в мире опыта процесс, названный причиной, всегда производит нечто отличное от него, что раньше вообще не существовало. Здесь нет и следов эквивалентности, и это не только там, где мы мыслим причинно связанными процесс физический с психическим, но равным образом и там, где мы связываем между собой, как причину и следствие, два эмпирически данных физических или два психических события. Должно ли представление о таком неравенстве, которое представляет нам каждый отдельный индивидуальный процесс действования, совершенно быть вытеснено тем понятием причинности, которое предполагает возможность причинного равенства? От ответа на этот вопрос зависит, очевидно, и то, должны ли мы a limine отклонить психофизическую причинность или нет.

Представим себе прежде всего условия, которые выполнены там, где понятие причинного равенства заступает место причинного отношения, и которые мы находим в мире чистой механики. Всякое бывание может быть здесь замещено подстановкой комплекса атомов, изменения которого могут быть целиком выражены в понятиях количественно определенных и потому измеряемых отношений, и мера их должна полагаться равной на обоих концах причинного отношения. Это возможно потому, что всякое действие становится здесь передачей движения, и следствие представляет, собственно, не что иное, как имевшееся в причине движение, но только в другом месте. Причина и следствие здесь на самом деле совершенно равны между собою, и закон causa aequat effectum имеет для этого мира абсолютное значение. Но в то же время в этом мире никогда и не возникает ничего нового. Атомы остаются вечно одни и те же, и исключительно движение, потенциальное или актуальное, переходит с одного их комплекса на другой. Если действование предполагает изменение, то сами вещи здесь уже не действуют, но всякое действие переносится в изменения отношений между вещами.

Приложимо ли это понятие причинности к другому миру, кроме чисто количественного мира, созданного механическим воззрением на природу, т. е. можно ли говорить о причинном равенстве между двумя качественными процессами? Идея равенства имеет смысл лишь там, где она означает полное или частичное тожество, или же где она служит выражением для общей меры в двух процессах. И никакого третьего значения слову «равенство» приписывать нельзя. Так мы называем, например, равными два следующих друг за другом тона, если они не отличаются ни высотой, ни звучностью, ни длительностью – ничем, за исключением их положения во времени, т. е. если они тожественны по содержанию; с другой стороны, сумму углов треугольника, например, мы считаем равной двум прямым углам, так как некоторое определенное количество повторяется здесь и там одинаковое число раз. Но и тот второй род равенства, который не предполагает тожества по содержанию, встречается только в чисто количественно определяемых образованиях, ибо различные качества не поддаются прямому измерению общей мерой; отсюда следует, что всюду, где причина и действие не могут быть представлены ни тожественными по содержанию, ни чисто количественно определяемыми величинами, говорить о равенстве причины и следствия не имеет никакого смысла. И если бы понятие причинности было допустимо лишь там, где данная связь в принципе поддается выражению посредством причинного равенства, то это значило бы, что понятие действования вообще не может прилагаться к иному миру, кроме изображаемого в понятиях, поддающихся чисто количественному определению.

Но отсюда следует, что невозможно выполнить требования эквивалентности причины и следствия, не изгоняя понятия действия из всех наук, за исключением чисто механических. Все эти науки, как мы видели, изучают качественные изменения, а последние ни в каком случае не могли бы играть роль причины или следствия. Однако, этого никто серьезно утверждать не станет. Напротив, если бы мы были поставлены перед выбором между понятием причины, как равенства, или неравенства, то скорее можно было бы отвергнуть понятие причинного равенства и отрицать действование в чисто механическом бывании, к которому оно только и может относиться, так как здесь нет никаких действующих вещей, но лишь пространственные перемещения логических абстракций. Если же мы не хотим этого, то должны провести различие между двумя видами причинности, т. е. наряду с механическим понятием удержать понятие причины, которая не может быть ни тожественной со своим следствием, ни полагаться количественно равной ему, но производить нечто новое, и это понятие действования выступает в вопросе о связи физических и психических процессов.

Одним словом, causa aequat effectum только в мире понятий, и при том даже не в той системе понятий, в которую может войти психическое, а исключительно в чисто количественном мире механических понятий. Где должна воздействовать психика на психику, и где мы вообще связываем между собой причинной нитью любые эмпирические, т. е. качественные действительности, там есть только причинные неравенства. Мы не можем, следовательно, устранить это понятие, пока смотрим на качества, как на действительности, которые имеют свою причину и способны к действию. Единодержавие механического понятия причинности было бы совместимо только с метафизикой материализма. Но тем самым устранена и вторая посылка, вытекающая из понятия причинности, которая заставляла отвергать психофизическую причинность, и падают все основания, которые, казалось, вынуждали к признанию всеобщего метафизического параллелизма.

На этом отрицательном выводе я хотел бы окончить развитие моей мысли. В положительном отношении результат не велик, и чтобы предупредить недоразумения, подчеркиваю особенно, что понятие действования, которым мы пользовались, чтобы, по крайней мере, вскрыть возможность психофизической причинности, само в высшей степени неопределенно и не позволяет с помощью его из необозримого многообразия эмпирической действительности выделить однозначно, строго научным образом, один процесс, в качестве причины, и другой – следствия, как это возможно с установлением причинных равенств. Мы сделали лишь попытку снова вернуться от естественнонаучного мира понятий к непосредственной жизни и хотели этим только очистить поле для нового, отличного от механического, понимания причинных отношений. Достаточно, если удалось установить, что для причинной связи качественно-определенного тела с психическим бытием принципиально нет других препятствий, чем для причинной связи двух качественно определенных тел или двух психических процессов между собою. Возникновение цветной жидкости из двух бесцветных или вызванное одним представлением появление другого по так называемым законам ассоциации совершенно в той же мере непонятны, как воля, которая движет рукою, или выстрел, рождающий испуг. Вопрос лишь в том, представляет ли логический интерес зафиксировать в понятиях причинные отношения не только в обоих первых случаях, но и в двух последних, и если да, то как это сделать.

Отвечать здесь на этот вопрос не входит уже в мою задачу, и я позволю себе сделать только краткий намек на общую тенденцию этих рассуждений, чтобы не оставлять никакого сомнения относительно направления, в котором нужно искать дополнения вскрытых мною односторонностей. К счастью, теперь все более укрепляется сознание того, насколько недостаточны продукты естественно-научного образования понятий для всестороннего философского мировоззрения. Но не всегда, по-видимому, старания преодолеть односторонности бывают удачны. Жалуются на неудовлетворительность непосредственно данной действительности и стремятся к полной реальности, как трансцендентному, постижимому только чистой мыслью. Здесь не место решать вопрос о правомочности таких попыток, заметим только одно, что прежде, чем стремиться к трансцендентному, философия прежде всего должна бы снова восстановить в ее правах полную ценность реальности, заключающейся в непосредственно данном опыте. Упрекать ее в скудости она может лишь потому, что часто смешивает ее с тонкой сетью логических абстракций естествознания, образованной для специальных познавательных целей, и за ней забывает то, что вторгается к нам в неоспоримой реальности с каждым мгновением жизни. При таких условиях нам нужен, по крайней мере, в ближайшее время, эмпиризм и позитивизм, который, разумеется, не имеет ничего общего с тем, что понимает под этим «естественно-научное мировоззрение», но который, напротив, поможет нам сознать, что действительность бесконечно превосходит своим богатством все естественно-научные теории.