Роберт Силверберг - Живописец и оборотень Страница 5

– Останься со мной. Живи здесь.

– Даже после всего этого?

– Да. Живи со мной и оставайся такая, какая ты есть.

– Ты на самом деле этого хочешь?

– Очень, – сказал он. – Останешься?

– Когда я пришла к тебе впервые, – сказала она, – я хотела просто посмотреть на тебя, поиграть с тобой, может быть, даже подразнить, причинить боль. Ведь ты был мой враг. Люди всегда были для нас врагами. Но когда мы стали жить вместе, я поняла, что не могу ненавидеть тебя. Именно тебя, понимаешь?

Как странно было слышать голос прекрасной Саризы из уст этого нечеловеческого существа! Как это все похоже на сон, думал он.

– Мне захотелось остаться с тобой навсегда, продолжать эту игру вечно. Но всему пришел конец. И все же мне по-прежнему хочется быть с тобой.

– Оставайся, Сариза.

– Я останусь, если ты на самом деле хочешь этого.

– Я же сказал тебе.

– И ты меня не боишься?

– Нет.

– Напиши меня снова, Терион. Докажи мне это своей живописью. Хочу увидеть твою любовь ко мне на полотне. Тогда я останусь.

Он писал ее каждый день, пока у него не кончились холсты, которыми он завесил стены своей хижины: Сариза и дерево двикка, Сариза на поляне, Сариза на фоне вечернего тумана, Сариза в сумерках – зеленое на красном.

Он не мог изготовить холстов больше, хотя и пытался. Но это уже не имело значения. Они совершали вдвоем далекие путешествия в самые различные уголки этого бескрайнего леса. Она показывала ему все новые и новые деревья, цветы, обитателей джунглей – зубастых ящериц, золотистых земляных червей, каких-то мрачных существ, которые целыми днями дремали в болотной тине. Они почти не разговаривали – им больше не нужны были слова.

День шел за днем, неделя за неделей. На этой земле, где не наблюдалось смены сезонов, ход времени был не заметен. Может быть, прошел месяц, а может, полгода. Они всегда были одни. Сариза говорила ему, что в джунглях полно метаморфов, но они не показывались им на глаза, и она надеялась, что так будет продолжаться вечно.

Однажды он ушел проверить капканы. Моросил мелкий, непрекращающийся дождь. Спустя час Нисмайл вернулся и сразу почувствовал: что-то случилось.

Подходя к хижине, он увидел четырех метаморфов и понял, что один из них – Сариза, хотя какой именно, сказать не мог.

– Подождите! – закричал он, когда они шмыгнули мимо, и побежал следом за ними. – Что вы хотите с ней сделать? Отпустите ее! Сариза! Сариза! Кто они? Что им от тебя нужно?

И вдруг один из метаморфов обернулся прекрасной девушкой с пышными вьющимися волосами. Но это продолжалось всего мгновение – и вот уже снова впереди были четыре метаморфа – они, как тени, скользили в направлении непроходимой чащи. Дождь пошел сильнее, опустился густой туман. Нисмайл остановился на краю поляны, в отчаянии слушая шум дождя и рев реки. Ему показалось, что он услышал плач, крик о помощи, но это мог быть какой-то лесной звук. Не имело смысла бежать за метаморфами в этот мрак, в эти туманные джунгли.

Он больше никогда не видел Саризу, да и других метаморфов тоже, хотя какое-то время еще надеялся, что столкнется с ними где-нибудь в лесу. Он даже был готов принять смерть от них, потому что одиночество стало для него невыносимым. Но этого не случилось, и когда стало ясно, что он живет в своего рода изоляции, лишенный возможности встретить не только Саризу, но и других метаморфов, понял, что больше не может оставаться здесь. Он упаковал картины с изображением Саризы, разломал свою хижину и отправился в длинный и опасный путь – назад, к цивилизации.

Он добрался до границ королевства Кристальных городов за неделю до своего пятидесятилетия. За время его отсутствия король Трейм стал понтификом, а его место занял король Вилдивар, человек, далекий от искусства. Нисмайл снял мастерскую на берегу реки Сти и снова занялся живописью. Он работал только по памяти, изображая на своих полотнах темные, таинственные джунгли с притаившимися за деревьями метаморфами. Но в этом радостном, беззаботном мире его картины не пользовались спросом, и поначалу у него было очень мало покупателей. Через какое-то время его работы приглянулись герцогу Кьюрайна, которому наскучили безмятежность и совершенные формы окружающего мира. Под влиянием герцога творчество Нисмайла стало приобретать популярность, и в последние годы жизни его картины охотно раскупались.

С его работ повсюду писали копии, хотя, как правило, безуспешно. О его таланте спорили критики, о нем писали биографические очерки.

– У вас такая странная, не поддающаяся объяснению, живопись, – сказал ему один из специалистов. – Вы изобрели какой-то свой метод и пишете свои сны?

– Я работаю только по памяти, – сказал Нисмайл.

– Осмелюсь предположить, что ваши воспоминания мучительны.

– Совсем нет, – ответил Нисмайл. – Моя работа помогает мне сохранить в памяти самое счастливое и радостное время моей жизни – миг любви.

Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль… Туда, где в мягком, густом тумане вздымались высокие, стройные деревья, опутанные лианами.