Ольга Новикова - Актуальные проблемы Европы №3 / 2010 Страница 8

С учетом того, что обеим концепциям присущи как сильные, так и слабые стороны, они требуют большего уточнения, в особенности применительно к таким понятиям, как «атлантизм», «голлизм» и «исключительность». Последняя словесная формула, которой столь часто оперируют публицисты, постепенно начинает приобретать характер некоей абстракции, если рассматривается в отрыве от конкретно-исторической проблематики, связанной с выходом Франции из интегрированных военных структур НАТО в марте 1966 г.

Решение первого главы Пятой республики о выводе национальной армии из-под командования НАТО было продиктовано отнюдь не эфемерными амбициями президента, а сугубо прагматическими соображениями, которыми тот руководствовался в условиях биполярной конфронтации. С учетом активно продвигавшихся Соединенными Штатами с середины 1960-х годов (изобиловавших международными кризисами) весьма провокационных с точки зрения обеспечения коллективной безопасности концепций «гибкого реагирования» и «многосторонних ядерных сил» полноценное участие Франции в военных структурах НАТО создавало дополнительный риск вовлечения вооруженных сил Республики в войну «на чужих условиях». При этом союзнические обязательства по ст. 5 – единственной статье Вашингтонского договора, способной в условиях «большой» войны ограничить временные рамки для консультаций и консенсуса, создавали условия, когда такое «вовлечение» могло произойти автоматически. Однако еще более тревожной Парижу казалась перспектива, связанная с возможным «самоустранением» США от гарантий по защите Западной Европы. Такое развитие событий, с точки зрения французского руководства, теоретически не исключалось, особенно на фоне стремления Вашингтона снизить риск эскалации советско-американского конфликта в случае военного столкновения между НАТО и ОВД [Bozo, p. 217].

При любом из вышеназванных сценариев уменьшение национального контроля над воинскими частями, включая force de frappe2 , и их переподчинение объединенному натовскому командованию (по традиции возглавляемому американским генералом) привели бы к снижению возможностей для политического маневра и самостоятельных действий в условиях вероятного конфликта.

С окончанием «холодной войны» и постепенным вытеснением на задний план ст. 5 Вашингтонского договора – «краеугольного камня» в обеспечении безопасности блока роль консультационно-консенсусных процедур резко возросла. Они приобрели более ярко выраженный характер в связи с исчезновением перманентной «угрозы с Востока» и смещением акцентов с территориальной обороны Альянса к операциям, выходящим за рамки зоны его традиционной ответственности, не предполагающим безоговорочного единения трансатлантических союзников по принципу «один за всех и все за одного».

Кардинальные перемены в системе международных отношений, полностью изменившие военно-политический ландшафт Европейского континента после окончания биполярной конфронтации, способствовали постепенному пересмотру французским истеблишментом основ своей атлантической политики, которая на протяжении первой половины 90-х годов все еще сопровождалась большой «инерционностью» стратегического мышления французских социалистов в период президентства Ф. Миттерана.

Тем не менее консервативное правительство Ж. Ширака, осознав необратимость начавшейся в середине 90-х годов ХХ в. трансформации НАТО (по американской инициативе), предприняло попытки если не возглавить этот процесс (на это у Парижа не было ни сил, ни средств), то по крайней мере обеспечить Франции достойное место в «обновленном» Альянсе. Таким образом, характерное для Пятой республики еще со времен межблоковой конфронтации стремление оградить страну от ненужной войны сменилось не менее искренним желанием не допустить маргинализации страны в нарождающейся натоцентричной системе европейской безопасности [Cogan, p. 119–139].

Не в последнюю очередь подобный пересмотр приоритетов был связан с событиями на Балканах, прежде всего с конфликтом в Боснии, и той ролью, которую в нем сыграли военные структуры блока в 1994–1995 гг. Для Республики было крайне важно не оставаться в стороне от проблем европейской безопасности, которые все чаще ассоциировались с нестабильностью на юго-востоке континента. Этим объяснялся и повышенный интерес Франции к расположенному в Неаполе Южноевропейскому командованию НАТО (AFSOUTH), передачу которого под контроль Республики президент Ж. Ширак называл в качестве условия для возобновления полноценного членства его страны в Альянсе.

В ходе Брюссельского саммита НАТО 1994 г., а также серии натовских встреч на уровне министров обороны с французским участием о возвращении Франции в военные структуры НАТО было объявлено официально. Однако увязка Парижем процесса реинтеграции с получением контроля над важнейшими командно-штабными структурами блока стала причиной, по которой официального оформления данного решения так и не последовало. На саммите НАТО, проходившем в Мадриде в июле 1997 г., президент США Б. Клинтон отверг французские притязания на Южноевропейское командование НАТО, что в конечном итоге и повлекло за собой отказ Ж. Ширака от ранее заявленного им курса на возвращение в интегрированные военные структуры Альянса [Menon, р. 34–60].

Однако даже с учетом данного обстоятельства медленная «реинтеграция» Франции в военные структуры НАТО, начавшись в виде «сближения» и «нормализации», постепенно стала набирать обороты, выводя отношения Республики с трансформирующимся Альянсом на новый уровень развития. Подтверждением тому стало непосредственное участие французских вооруженных сил в операциях НАТО, не оговоренных статьями Вашингтонского договора, включая косовскую, а затем и афганскую кампании.

В 2004 г. на основании соглашения, заключенного между главой генерального штаба французских ВС и верховным главнокомандующим силами НАТО в Европе, была создана «миссия связи» Франции при Альянсе в составе примерно 100 офицеров, обладавших особым статусом. Затем важные действия, направленные на нормализацию трансатлантических отношений, были предприняты Парижем в феврале 2005 г. Тогда впервые за последние несколько десятилетий неформальная встреча министров обороны НАТО состоялась на французской территории (в Ницце). При этом консультации между военными не ограничились исключительно заявлениями, а сопровождались и важными действиями, ускорившими процесс франко-натовского сближения. Показательным примером стала интенсификация сотрудничества между «франкоцентричным» Еврокорпусом и НАТО в рамках концепции «Сил реагирования НАТО» (СРН). Ее итогом стала натовская сертификация штаба французских сухопутных войск, расположенных в Лилле, с предоставлением штабу в 2007 г. статуса командного центра Сил высокой готовности (наземный компонент). Позже аналогичный статус получили штабы ВМС (Тулон), ВВС (Таверни), дополнившие «наземный компонент» французских СРН морской и воздушной составляющей. Планировалось, что эти силы, полностью совместимые в оперативном плане с СРН, будут осуществлять операции под командованием верховного главкома ОВС НАТО (хотя и с разрешения национального командования) тогда, когда члены Альянса сочтут это необходимым [The Strasbourg treaty and its implementation, p. 12].

Вместе с тем трансформация блока, существенно расширившего спектр своих задач – начиная от классической коллективной обороны и заканчивая нетрадиционными формами миротворчества (известными как «гуманитарные интервенции»), – не была единственной причиной активизации евроатлантической политики Франции. Не менее важным для Парижа доводом в пользу более тесного сближения с НАТО стали процессы расширения Альянса. Если в марте 1999 г. количество членов организации возросло с 16 до 19, то в результате синхронного расширения ЕС и НАТО в мае 2004 г. Альянс стал насчитывать уже 26 стран-участниц. При этом обе организации привели свой членский состав к «общему знаменателю», и в настоящее время в них представлены (за некоторым исключением) почти одни и те же государства.

Результатом такого параллельного увеличения членского состава в очередной раз стало обострение проблемы «распределения бремени ответственности между старыми и новыми членами НАТО» и постепенное «перетекание» внутринатовских противоречий на уровень межгосударственных отношений в ЕС/ЕПБО.

Имея все необходимые инструменты воздействия на новых членов НАТО в рамках ЕС/ЕПБО, Париж все же осознал свою ограниченность в средствах воздействия на эту группу стран по линии Североатлантического альянса в случае продолжения политики неприсоединения к военным структурам блока. То обстоятельство, что среди недавно принятых в НАТО стран ЦВЕ не было ни одного государства, не участвующего в работе военных органов Альянса, поставило французское руководство в затруднительное положение. К середине 2000-х годов сложилась парадоксальная ситуация: крупнейшая из стран Европы, регулярно вносящая весомый вклад в «общую корзину» трансатлантической безопасности, принимающая активное участие в боевых и миротворческих миссиях НАТО, Франция оказывалась в ином статусе, чем такие государства, как Болгария и Румыния3 [Cameron, Maunlyg, p. 1]. Исправить ситуацию могло возвращение французских солдат под руководство своих же офицеров, приданных объединенным военным командованиям НАТО.