Коллектив авторов - Общественный разлом и рождение новой социологии: двадцать лет мониторинга Страница 29

Демонстрация решительности и агрессивности со стороны В. Путина, выраженная к тому же на блатном языке «социально близких», оказалась чрезвычайно значимой для ущемленного и униженного обывателя. Повторилась, но в гораздо больших масштабах, ситуация почти советского единодушия власти и населения, морально-политического единства, которая возникла несколько раньше, во время натовских бомбардировок Сербии. Еще до установления фактической цензуры порыв соединиться с властью, обрести наконец то чувство искреннего согласия с начальством, которое для подавляющей части прессы, видимо, было все же достаточно внутренне дискомфортным, привел к тому, что СМИ транслировали теперь только один образ Чечни – как республики террористов и бандформирований. Подобная безальтернативность «разгрузила» российское общество от не слишком, впрочем, сильных моральных сдержек и ограничений, освободила от явно тяготящих массовое сознание императивов сочувствия и сопереживания населению Чечни, оказавшемуся в зоне военных действий и армейского произвола. Иначе говоря, негативный фон, на котором развертывалась избирательная кампания по выборам депутатов в Государственную думу 1999 года и президента России 2000 года, был окрашен не только страхом и рессантиментом, но и массовым удовлетворением от прихода нового «хозяина» страны.

Негативная мобилизация как схема политического (кратковременного или, точнее, скоротечного) процесса представляет собой явление быстрой структуризации прежде аморфного общественного поля или состояния общества. Она предполагает «проявление» (как при проявке фотоснимка в растворе реактива) ранее скрытой структуры действующих представлений, ориентации, отношений, лишь напоминая внешне процесс мобилизации. Соответственно, ее элементами является, с одной стороны, функциональная позиция или роль «начальника», «лидера», с другой – симметричная, отвечающая этой фигуре масса «большинства» (части населения, структурированного как большинство, т. е. воспринимающего себя в качестве носителей значений большинства). Только в этой рамке координат (запросы большинства, нужды большинства, мнения большинства) становятся возможными возникновение общего силового поля обоюдного соответствия начальства и подданных, актуализация базовых нормативных представлений об их взаимности. В этом плане наши выборы являются специфическим социальным институтом демонстрации массой своих представлений, предпочтений, солидарности с начальством как инстанцией, воплощающей благополучие большинства, обеспечивающей «нормальные» («средние») условия и уровень существования массы. Это не механизмы политического волеизъявления общества и его отдельных групп, а средство или форма аккламации начальства как символической составляющей общества, его несущей и организующей вертикали.

«Центризм» как политическая платформа в данном случае означал не просто эклектическое сочетание различных партийных программ, а легитимационную легенду уже децентрализованной бюрократии, стремящейся соединить контроль за бывшей госсобственностью и бюджетом (а значит, и за экономикой в целом) с элементами рынка. В наиболее полном виде эти моменты проявились в выступлениях лидеров ОВР (особенно Е. Примакова), хотя в той или иной мере данные черты присущи всем трем новым партиям «правоцентристского» толка, а также и «Яблоку» (напомним, предложившему парламенту и обществу фигуру Е. Примакова). Можно было бы принять высказывание подобных взглядов за выражение чистого оппортунизма и беспринципного эклектизма, присущего лидерам новейшего времени, однако подобный приговор свидетельствовал бы лишь об инерции прежних иллюзий периода романтического реформаторства. Совершенно очевидно, что эти идеологические расхождения не являются определяющими для избирателей, для которых «умеренность», «гарантии стабильности» и «готовность к компромиссу» стали теперь качествами куда более значимыми, даже выигрышными, нежели ценностно-стертая и дискредитировавшая себя «приверженность курсу реформ».

Соотношение сторонников и противников рынка в трех электоратах («Союза правых сил», «Единства» и «Отечества – Вся Россия») довольно схожи между собой. Отличия избирателей ОВР здесь могут объясняться скорее большим удельным весом людей, старших по возрасту (табл. 1). Хотя во всех этих трех случаях больше тех, кто ориентируется на рыночную модель экономики (при условии сохранения контролирующих функций государства), однако эти расхождения – не противостояние партий, не раскол между ними. Скорее мы имеем дело с тяготением к одному из фокусов такого образования, как «большинство», – более реформистскому или более консервативному. Как бы там ни было, именно этот образ большинства выступает для избирателей референтной инстанцией, играет для них роль политического «центра тяжести».

Ни в одном из электоратов названных партий идея свободного рынка в чистом виде не получает сколько-нибудь заметной поддержки. Максимум сторонников этого лозунга зафиксирован у избирателей СПС (18 %), затем – у «Яблока» (11 %). У всех остальных его популярность не превышает 3–5 % избирателей, т. е. почти совпадает с величиной статистически допустимых колебаний. Доминируют же представления о необходимости сочетания рынка и государственного регулирования экономики. Преобладающий в такого рода реакциях государственный патернализм, среди прочего, соединяется с трезвым пониманием ограниченных возможностей реальных изменений в сегодняшнем российском обществе. В других случаях идеологическим оправданием консервативного характера изменений может служить и постсоветский «пиночетизм» в духе деклараций Клямкина – Миграняна[29] либо требования социальной справедливости или недопустимости разворовывания государственной собственности. В любом случае «большинство» будет поддерживать такую схему власти, при которой сохраняется центральное положение чиновничества, занятого уже не непосредственным распределением товаров, как это было при плановой экономике, а дележом бюджетных потоков и государственной собственности, распределением привилегированных возможностей доступа к этому процессу и ресурсу. Среди сторонников «Единства» подобный вариант выбирают 40 %, среди избирателей «Яблока» – 41 %, среди правых, собиравшихся голосовать и проголосовавших за СПС, – 39 %, и лишь среди сторонников ОВР этот показатель составляет 33 % (там, как уже говорилось, преобладают сторонники возврата к советской модели). Другими словами, избирателей трех «новых» партий, как и «центристов» в целом, отличает не просто преобладание «приспособившихся» к изменениям последних лет над «неприспособившимися», но и высокий удельный вес поддерживающих и одобряющих работу правительства. Лидером по обоим этим параметрам выступает электорат СПС.

В социально-политическом плане тактика лидеров новых политических и избирательных блоков означала ориентацию на самые массовые слои и группы – людей, преимущественно зависимых от состояния госсектора или акционированных предприятий, соответственно характеризующихся государственно-патерналистскими установками и представлениями. (Не надо путать их с социальным «дном» или слабыми, зависимыми категориями населения – пенсионерами, жителями деревни и пр.) Именно такие слои и группы (если не считать избирателей КПРФ, практически вышедших из активной фазы социального существования, поскольку подавляющую часть коммунистического электората составляют либо пенсионеры, либо люди предпенсионного возраста), именно этот человеческий массив являлся базовым ресурсом последнего периода советской распределительной экономики. Он был и остается хранилищем советских, если не еще более давних – имперских мифов и идеологем, носителем неотрадиционалистских представлений, рессантиментных аффектов и настроений, короче говоря – основным фактором сопротивления импульсам общественных перемен, ингибитором начавшихся было в России процессов социальной дифференциации.

Социальные или социально-демографические различия между электоратами партий-победительниц хотя и заметны, но невелики, во всяком случае они не носят принципиального характера. В наибольшей степени к структуре населения страны приближается структура голосовавших за «Единство» – движения, в минимальной степени отягченного какими бы то ни было программными мотивами и целями (см. табл. 2). Это и есть то неполяризованное и бескачественное «большинство всех», голосами которых стремится заручиться сегодня любая партия, всерьез претендующая на место во власти. Поэтому другие партии и блоки (из рассматриваемых) воспроизводят примерно ту же основную структуру, однако референтное для них «большинство» будет несколько различаться в разных электоратах: характеризоваться большим удельным весом пожилых среди избирателей ОВР; большим числом молодых – у СПС, большим числом образованных – у «Яблока». Иначе говоря, хотя центральную роль все равно играет ориентация на «большинство», но сами по себе это уже будут разные апеллятивные структуры «большинства», подтягивающие несколько отличные группы избирателей.