Любовь Майская - Записки гувернантки. «Меняю всех нянь на одну маму» Страница 8

По наблюдению психологов[48], ребёнок может вынести очень много травматических факторов, если он уверен, что является желанным и любимым. Принятие и любовь развивают у ребенка чувство безопасности, уверенности и способствуют полноценному развитию личности. У ребенка формируется внутренняя позиция: «Я нужен, я любим, и я люблю вас тоже». У «отверженного» всё наоборот: «Меня никто не любит, я не нужен даже собственным родителям, весь мир – враждебный».

«Отверженными» могут быть не только дети, растущие с нянями. Причин для этого – множество. Бывает, что «отвержение» связано с завышенными родительскими ожиданиями относительно ребенка, которые он не в силах оправдать. Некоторые родители создают идеальный, вымышленный образ ребенка, который вызывает их любовь: либо это послушный, «удобный» ребенок, не приносящий много хлопот, либо активный, успешный, предприимчивый. И если вымышленный образ не соответствует реальному, они не смогут скрыть своего разочарования.

По наблюдению психологов, ребёнок может вынести очень много травматических факторов, если он уверен, что является желанным и любимым. Принятие и любовь развивают у ребенка чувство безопасности, уверенности и способствуют полноценному развитию личности. У ребенка формируется внутренняя позиция: «Я нужен, я любим, и я люблю вас тоже». У «отверженного» всё наоборот: «Меня никто не любит, я не нужен даже собственным родителям, весь мир – враждебный»

Отвержение часто сочетается с жестким контролем, с навязыванием ребенку единственно «правильного» типа поведения, каким его понимает родитель. Правда, отвержение может сочетаться и с недостатком контроля, с равнодушием к жизни ребенка, и даже с полным попустительством. Но какую бы форму ни принимало отвержение матерью своего ребёнка, какие бы причины для этого у неё ни были, последствия этого неминуемы и ужасны.

Современный английский психиатр Д. Боулби, в течение длительного времени осуществлявший наблюдение за детьми, лишенными с младенческих лет материнской любви, пришел к выводу, что у таких детей формируются следующие устойчивые черты характера: импульсивная агрессивность и отсутствие чувства вины. Ни наказание, ни ответственность не трогают его, он живет в изолированном мире, где люди не обращают на него никакого внимания. Ему не хочется ни друзей, ни знакомых, он просто равнодушен к людям

Современный английский психиатр Д. Боулби, в течение длительного времени осуществлявший наблюдение за детьми, лишенными с младенческих лет материнской любви, пришел к выводу, что у таких детей формируются следующие устойчивые черты характера: импульсивная агрессивность и отсутствие чувства вины. Ни наказание, ни ответственность не трогают его, он живет в изолированном мире, где люди не обращают на него никакого внимания. Ему не хочется ни друзей, ни знакомых, он просто равнодушен к людям[49].

Без комментариев…

Одиннадцатилетний Валерий, из очень состоятельной семьи, придумал, как развлечься, пока родители с друзьями сидели в ресторане. Пообещав семилетнему брату и его другу по шоколадке, он заставил их обниматься и целоваться, а своего приятеля попросил снимать это на камеру мобильного телефона. Это происходило прямо на улице, средь бела дня.

Закончив снимать, приятели засмеялись и стали дразнить малышей: «Педики!». Малыши не знали, смеяться вмести со старшими или плакать. Но тут Валерий, которому одного «дубля» показалось мало, уговорил малышей на повторение сцены, пообещав по ещё одной шоколадке…

Родители, узнав случайно о происшедшем, «строго наказали» Валерия: запретили несколько дней играть на компьютере и не взяли с собой на следующий день в гости.

Глава 3. «Госпитализм» страшнее материнской депривации

Ирина Семёновна – няня с десятилетним стажем, не знала, что и думать: её новая воспитанница Полина, в три с половиной года не знает цветов и не может ответить на вопрос: какого цвета огурец, помидор и морковка?! Такого Ирина Семёновна за свою «карьеру» ещё не встречала. Все её предыдущие воспитанники были очень развитыми детьми, поэтому не верилось, что такое может быть. На умственно-отсталую Полина не была похожа, да и родители не могли не предупредить о таком диагнозе. А если диагноза нет, то как это понимать, и что с этим делать?

Чтобы определить интеллектуальный багаж малышки, Ирина Семёновна три дня детально выясняла уровень её развития.

Сначала попросила Полину найти в стакане с карандашами карандаш жёлтого цвета. Чтобы малышка точно всё поняла, няня сначала сама достала один из семи жёлтых карандашей и пояснила, что это карандаш жёлтого цвет и найти нужно такой же. Девочка достала синий и робко спросила: «Так?»[50]. Повторив для надёжности этот тест ещё несколько раз, няня поняла, что с цветами беда полная.

На следующем занятии Ирина Семёновна попросила Полину назвать вещи, которые она видит в комнате. Девочка назвала только «стол», «стул» и «кровать». «А это что?» – последовательно показывая на люстру, тумбочку, торшер и комод, спрашивала няня. «Не знаю» – застенчиво отвечала Полина.

Задания на поиск отличий в двух простейших картинках, типа автобуса с пассажирами и без них, вызвали у малышки недоумение: чего от неё хотят?

Опытной няне этого было достаточно, чтобы понять, что с девочкой никто никогда не занимался. Но как такое могло быть в семье, более чем обеспеченной, с психически и физически здоровыми родителями, имеющими высшее образование и солидное положение в обществе, Ирина Семёновна не могла себе представить. Единственное, что она знала наверняка: с Полиной не просто не занимались – с ней не разговаривали, она выросла в полной изоляции. И это обстоятельство ещё больше затрудняло разгадку произошедшего с девочкой с рождения до настоящего момента.

А Вы можете найти какое-нибудь правдоподобное объяснение этого парадокса (если, конечно, Вы не психолог)?

Не хочу долго томить Вас неведением, дорогой читатель. Открою Вам тайну Полининого прошлого, превратившего девочку, выросшую в изобилии и роскоши, в Маугли.

Полину до двух лет растила… родная мама! Без всяких нянь! А с двух до трёх с половиной… двоюродная бабушка… с сорокалетним педагогическим стажем!

Вы уже обо всём догадались, или решили, что я Вас обманываю? Конечно, Вы имеете на это полное право, ведь у Полины даже материнской депривации быть не может, а тут всё намного хуже.

Но я Вас не обманываю. Всё так и было: никаких нянь, только мама, которая меняла подгузники, кормила и… оставляла лежать (а потом играть) в роскошной детской комнате в полном одиночестве.

И с двоюродной бабушкой никакого парадокса: она согласилась сидеть с внучатой племянницей (в шестьдесят девять лет!) «добровольно – принудительно», потому что выбора ей не оставили. Поэтому надрываться она не собиралась. Да и не резон ей с богатой племянницей ссориться, критикуя плоды её «воспитания». Бабушка с удовольствием (никакого напряжения!) продолжила мамин «метод воспитания»: кормила, водила на прогулки, без комментариев и нравоучений, а тем более занятий.

«Госпитализм» – это глубокая психическая и физическая отсталость, обусловленная «дефицитом» общения со взрослым в первый год жизни ребенка

В общем, когда на горизонте появилась Ирина Семёновна, диагноз Полины уже звучал так: «синдром госпитализма».

Понятие «госпитализм» ввел в оборот в тысяча девятьсот сорок пятом году австро-американский психоаналитик Р. Шпиц, исследовавший причины возникновения, проявления и последствия этого синдрома у младенцев и детей, долго находившихся в больницах. По его определению, «госпитализм» – это глубокая психическая и физическая отсталость, обусловленная «дефицитом» общения со взрослым в первый год жизни ребенка.

Слово «госпитализм» возникло от слова «госпиталь», но этот синдром может возникнуть не только в больницах и домах ребенка, но и в семьях у малоэмоциональных, «холодных» матерей, которые не уделяют ребенку необходимого внимания

Отдельными признаками госпитализма являются: запаздывание в двигательном развитии (прежде всего в освоении ходьбы), резкое отставание в речевом развитии, бедность эмоций, снижение темпов интеллектуального развития, пониженный уровень адаптации к окружению и ослабленная сопротивляемость инфекциям.

«Слово «госпитализм» возникло от слова «госпиталь», но этот синдром может возникнуть не только в больницах и домах ребенка, но и в семьях у малоэмоциональных, «холодных» матерей, которые не уделяют ребенку необходимого внимания»[51].

Именно такой и оказалась мама Полины.