Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник) Страница 10

А в зале долго гул стоял. Заседание правления отложили до вечера. Перекусить надо раньше. Истомился народ. С утра заседали. Двинулась и Вася к выходу с народом. А перед глазами стоит Владимир.

Невозмутимый, со смешком в глазах… И такой непохожий на всех в своем чистеньком синем пиджаке. Но уже не кажется он «барином». Сегодня она почувствовала: свой. Чем не большевик? И смелый. Такой ни перед чем не остановится. Нужно, так и под пули пойдет, ничего, что крахмальный воротник носит… И вдруг родилась у Васи не мысль, а желание: доверчиво вложить свою руку в большую руку Владимира. Вот бы с кем она в жизни пошла. Рядом. Радостно, доверчиво… Но что она значит для такого, как Владимир?… Сравнила себя Вася с Владимиром и вздохнула. Красивый, много видел, в Америке был… А она?… Дурнуша, малознайка, ничего, кроме своей губернии, не видала… Станет он на нее внимание обращать!.. Вот и сегодня не заметил…

Но не успела Вася додумать, как слышит возле себя Владимира голос:

– Мое почтение, товарищ Василиса. Ловко мы господина комиссара в пот вогнали?… Чтобы не повадно было!.. Больше сюда не явится. Будьте покойны! И резолюции наши мы им только для сведения пошлем.

Оживленный такой Владимир, весь делом горит. И Васю заразил. Разговорились. Смеются оба. Довольны. Если бы Владимира товарищи не оттащили, долго бы еще в сенях стояли, все о комиссаре да о резолюциях говорили.

– Ну, делать нечего, идти надо… Не могу больше с вами быть, товарищ Василиса. – И в голосе его слышит Вася сожаление.

Радостно дрогнуло сердце, и подняла она на него свои карие глаза, ласковые, внимательные… В них душа Васи светилась. Посмотрел в них Владимир. Затих, точно сам в них потонул.

– Товарищ Владимир! Чего застряли! Не задерживайте людей, дела-то по горло.

– Иду.

Пожал наскоро руку Васе и ушел.

А Вася пошла по городу, сама не знает куда… Улиц не видит, людей не видит… Только Владимира. Такого еще с Васей не было.

Вечер. Зимний. Морозный. Ясный. На небе звезды горят. Много их. А снег чистый, белый, новый. Улицы замел, на крышах, на заборах залег, деревья разубрал хлопьями пушистыми…

Идут с заседания Совета Василиса и Владимир. Октябрь позади. Теперь уже власть в руках Совета. Меньшевиков и правых эсеров повыперли. Остались одни «интернационалисты». Всем руководит группа. Влияние большевиков растет. Рабочие все с большевиками. Только одни буржуи против, да еще попы и офицеры. С ними Совет борьбу ведет. Еще не налажена жизнь, еще не улеглись революционные волны. В городе патрули Красной гвардии… Бывают и перестрелки. Но будто самое трудное позади…

Вспоминают Василиса и Владимир дни, когда «власть брали». Пекари Владимира тогда положение спасли. Решительные ребята! Владимир ими гордится. От них и в Совет прошел. Идут рядом Василиса и Владимир, на улицах тихо. Патрули Красной гвардии пароль спрашивают. И на Владимире красная повязка на руке, а на голове папаха, тоже в гвардию рабочую записался. Под пулями побывал. Вот и рукав прострелен у плеча… Васе показывает. Хоть и видались часто это время, а говорить не пришлось, все некогда.

Зато сегодня вышли вместе, не сговорившись. И сразу на душе праздник. Хочется много-много друг другу рассказать, будто старые друзья встретились, обо всем наговориться… А то вдруг оба замолчат. И будто тогда-то еще лучше… Радостнее, ближе. Васин дом прошли. Не заметили. Вот уж и околицы пригорода, сейчас огороды начнутся… Куда забрели! Остановились. Подивились. Засмеялись. Постояли, на небо поглядели. Звезды горят, переливаются. Хорошо! Легко так на душе. Молодо. Бодро.

– У нас в деревне часов не было, так мы по звездам время узнавали… Отец особенно хорошо звезды знал. Точка в точку время скажет.

Владимир рассказывает про свое детство. Семья большая, хозяйство крестьянское, бедное. Всего недохват. Учиться Володя хотел. А школа далеко. Сговорился сам с поповой дочкой, гусей у них пас, зато она его грамоте учила.

Вспоминает Владимир деревню, поля родные, перелески… И стал он весь вдруг нежный да грустный.

«Ишь какой он!..» – подивилась Вася. И стал он ей с этой минуты еще милее.

На Америку перескочил. Рассказывает, как туда подростком уехал, сам дорогу себе пробить решил. На транспортном судне два года проплавал. Потом в порту работал. В забастовке участвовал. Волчий билет дали. В другой штат уехать пришлось. Голодал. Пробавлялся работой, какая попадется. Уборщиком в большой нарядной гостинице был… Каких там богачей видел!.. И женщин!.. В тюлях, шелках, брильянтах… Швейцаром в модном магазине служил. Платили хорошо. Костюм с галунами. Ценили за рост и фигуру. Надоело. Уж очень кипело сердце злобой на всех этих богачей-покупателей!.. Пробовал шоферство брать. С богатым коммерсантом хлопка ездил по Америке, возил его в богатом автомобиле за сотни верст… И шоферство надоело. Тоже кабала!.. Через коммерсанта в хлопковое дело вошел, приказчиком стал… И курсы посещать начал, на счетовода… А тут революция! Все бросил, в Россию полетел. В организации еще в Америке состоял. В тюрьме побывал за столкновение с полицией. Коммерсант за него заступился. Ценил его как шофера. Знал, что анархист, а уважал. И руку ему подавал. Америка не то, что Россия!..

Любит по-своему Америку Владимир.

Ходили, ходили по улицам. Вася слушает, а Владимира не остановишь! Будто всю жизнь свою сразу Васе поведать хочет… Опять к калитке подошли, где Вася живет.

– А нельзя ли к вам зайти, чайку выпить, товарищ Василиса? – спрашивает Владимир. В горле пересохло… Да и спать неохота еще.

Подумала Вася. Подруга-то, наверно, уже легла.

– Ничего, разбудим! Втроем напьемся, веселее еще будет.

А и в самом деле. Почему не пригласить Американца? Самой жаль с ним расставаться. Такими друзьями стали…

Вошли. Самовар поставили. Владимир помогает.

– Дамам всегда помогать следует. У нас так в Америке принято…

Сидят за чаем. Шутят. Дразнят подругу, что с постели подняли и глазами со сна моргает.

Хорошо на душе у Василисы. Весело.

А Владимир опять об Америке рассказывает. Про тех женщин, красавиц, в шелковых чулочках, что в модный магазин в автомобиле приезжали, когда он в галунах и треуголке с пером у дверей за швейцара стоял. Одна ему записку сунула, свидание назначила… Не пошел! Он «баб» не любит. Возня!.. Другая – розу подарила…

Слушает Вася рассказы Владимира о красавицах-американках в шелковых чулочках, и кажется ей, что сама она становится все меньше, все некрасивее…

Потухла радость на сердце. И нахмурилась Василиса.

– Вы что же, в таких красавиц влюблены были? – Голос у Василисы глухой. Разозлилась на себя: зачем сорвалось?

Поглядел на нее Владимир. Внимательно. Ласково. И головой покачал:

– Свое сердце и любовь свою, Василиса Дементьевна, я всю жизнь берег. Только чистой девушке его отдам. А эти дамы что? Развратницы. Хуже проституток.

И опять радость подкатила к сердцу и застыла, не разлившись.

Для чистой девушки берег сердце?… Но ведь она-то, Вася, не «чистая» больше?… Крутила любовь с Петей Разгуловым, из машинного отделения, пока на фронт не ушел… Потом был партийный организатор, женихом его считала… Тоже уехал. Писать перестал. И забыла о нем.

Как же быть теперь?… Только «чистой девушке»!..

Глядит Вася на Владимира. Слушает и не слышит. Такая мука на сердце!.. А Владимир решил, что надоел он своими рассказами.

Оборвал, встал. Спешно так прощается. Холодно.

У Васи слезы к горлу подступили… Так и кинулась бы на шею ему!.. Но разве ему нужна она? Красавиц каких видел!.. А сердце свое «чистой девушке» бережет…

Проплакала Вася всю ночь. Решила Американца избегать, не встречаться. Что она ему?

Он бережет сердце свое для «чистой девушки»…

Вася решила Американца избегать, а жизнь решила теснее их свести.

Приходит Василиса в комитет, а там спор идет: назначить надо нового коменданта города. Одни Владимира предлагают. Другие и слышать не хотят… Особенно секретарь парткома уперся! Ни за что! И без того уже весь город об американце кричит. Разъезжает, словно губернатор, на своей пролетке от кооператива, папаху заломив. Обывателей в страх вгоняет!.. А сам дисциплины не признает. Опять на него жалобы: декретов в кооперативе не соблюдает.

Вася за Владимира заступилась. Обидно ей, что так про него говорят, анархистом зовут. Недоверие такое глупое! Лучше большевиков работает. Степан Алексеевич тоже за Владимира стоит. Голосуют.

Семь голосов против Владимира, шесть за. Ну, что поделаешь! Немного и сам Владимир виноват, хорохорится больно.

А Владимиру досадно. За что не доверяют? Он и сердцем, и душою за революцию. Узнал о решении комитета. Обозлился. Нарочно большевиков ругает:

– Государственники! Централисты! Полицейский режим вводить хотят!

На Америку ссылается, где надо и где не надо, свой «IWW» тычет… Комитет волнуется. Требует, чтобы Владимир «подчинялся директивам»…