Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком Страница 12

Несколько дней Григорий не мог освободиться от того чувства, которое он испытал тогда на крыльце у Флоры. Он хотел понять себя. Ну, пускай у нее веснушки. Ну, что в этом такого? Она вовсе не дур­ная. Мало ли что ему показалось.

Вот так он переубеждал себя. И немного переубедил.

Глава пятая

Флора познакомила Трубина с Чимитой Догдомэ. Чимита после ин­ститута работала в Хабаровском крае, где строила элеваторы. Сюда приехала по вызову Шайдарона.

У Чимиты продолговатое светлое лицо. Вслосы короткие. Как у мальчишки. Жесткие, с легкой курчавинкой. Глаза серо-зеленые. По- бурятски узкие. Глаза все время живут: удивляются, смеются, раду­ются, недоумевают. Иногда глаза вроде как зеленеют и тогда в лице у Чимиты проявляется что-то властное. Твердые линии рта и подбо­родка как бы подчеркивают эту властность.

Флора ушла в магазин, и они сидели вдвоем в ее комнате. Горе­ла лампа в красном абажуре, и Чимита, как представлялось Григо­рию, была похожа на упрямого и неуравновешенного мальчишку.

Они играли в шахматы. Трубин легко шел к победе и время от времени спрашивал ее:

— Заявление о капитуляции поступит устно или письменно?

Она быстро вскидывала голову и по лицу ее скользила тень от

руки, поднятой над доской. Вот-вот сметет фигуры.

— Никогда! Ни письменно, ни устно.

У них все было на колкостях.

— Может быть, выбросите белый платок? У вас, случаем, косын­ка не белая? Можно и косынку...

— Никогда! Слышите?

Она не доиграла, смешала фигуры, сказав, что не может сосредо­точиться, когда «острят под руку».

— Вам не приходилось ходить в начальстве?— спросил ее Тру­бин

— Нет. А что?

— Вам бы ото подошло.

— Почему?

— Вы здорово подражаете Шайдарону. У вас столько власти на лице...

— Не острите. Вам это не идет.

— А что мне идет?

— Быть самим собой.

Приход Флоры ничего не изменил. Трубин и Догдомэ продолжа­ли обмениваться колкостями.

«Он переживает уход жены,— думала Чимита. — И очень верно тгро него говорили, что он сух и довольно упрям».

«Да-а,— размышлял Григорий. — Эта себе цену знает. Что ни скажи, все не так, все не нравится. Но посмотрим, как ты на стройке себя покажешь».

«Он все же чем-то любопытен,— рассуждала Чимита. — Чем? Не знаю. Почему-то хочется встретиться с его бывшей женой и узнать у нее все подробности о нем. Вечно мне блажь какая-то в голову лезет».

«Как обманчива внешность,— думал Трубин. — Вот эта Догдомэ. В ней что-то есть. Вот хотя бы властность в глазах, чего не часто встретишь у таких молодых. А ведь в сущности... Это просто зазнав­шаяся... Ну. считает, что ей все можно. Первый раз играет со мной в шахматы. Взяла и смешала фигуры».

Флора смеялась:

— Ну что вы такие мрачные? Прямо буки. Чимитка, съешь хоть пирожное!

— Я не люблю, Флора, сладкое.

— А я в магазин из-за тебя ходила.

Вмешался Трубин:

— Я готов взять ее долю.

— Нет уж,— сказала Догдомэ.

Флора совсем развеселилась. Завела патефон. Пела песни.

Стройке пока рано подниматься ввысь. Траншеями и котлована­ми она уходила под землю, прячась в трубах и кабелях.

Но вот обозначена площадка главного корпуса. Здесь будут кар­тонная фабрика с уникальными машинами, целлюлозный завод, цех обжига извести, цех каустизации, цех готовой продукции...

Рабочие торопятся закончить разметку площадки. Техники опре­деляют, где и как ляжет свайная сетка. Там, где стоять свае, времен­но забивают металлические штыри.

Дело небывалое для сибиряков. Только на площадке главного корпуса предстоит забить около двадцати тысяч свай. Их забивают из-за высокой сейсмичности.

Забивка свай для стройки — это нынче самое-самое... У всех на уме сваи и только сваи. Пока не забьют двадцать тысяч свай, нельзя вести бетонирование плиты ростЕерка, нельзя ставить фундаменты... Ничего нельзя.

И никто из специалистов Шайдарона с такой массированной за­бивкой свай не встречался. Ну приходилось где-то, когда-то поста­вить несколько свай. А это что? Тысячи1 Одна к другой... Целый лес железобетонных свай.

Поднимать на сваи всех, кто свободен, кто что-то умеет, кто смо­жет научиться этому делу в сжатые до предела сроки — вот какие мысли сидели в мозгу Шайдарона С этим он и пришел в партийный комитет к Ивану Анисимовичу Каширихину. Угольный склад, почта, политучеба, агитаторы — это хорошо, Иван Анисимович. А теперь да­вай будем... забивать сваи.

А Каширихин до этого ни одной сваи в глаза не видел. Как гово­рится, с чем их едят, не знал. Ему объяснили, где их делают и из че­го. Про землетрясение он понял сразу — что к чему. И запомнил вес свай и их длину. Еще запомнил, что возят сваи на трайлерах, ведо­мых тягачами.

Каширихин собрал партийный комитет. На повестке вопрос «О забивке свай». Слово получил Озен Очирович. Из его сообщения чле­ны парткома узнали, что трест располагает пятью копрами, но два копра не укомплектованы экипажами и поэтому требуются два ма­шиниста с помощниками и закоперщиками. Самый опытный маши­нист копра — это дядя Костя.

— Который этот дядя Костя?— спросил бригадир монтажников Чимитдоржиев.— Уж не Рябогин ли?

— Ну да. Константин Касьянович Рябогин.

— Да он же нам те сваи пропьет!

За столом — смешок. Прокатился смешок и снова тихо.

— Этого дядю Костю беру на себя,— сказал Каширихин и обвел членов парткома спокойными, глубоко посаженными глазами.— Не возражаете?

Кто же будет возражать? Дядя Костя, он такой, с ним беседо- Еать — одно удовольствие, высоко о себе не возомнит, во всем согла­сится, любое обещание даст. Но только после беседы дядя Костя мо­жет совершенно неожиданно даже для себя напиться «до положения риз». И помощник у него Ванюшка Цыкин. До сорока лет дожил, а все — Ванюшка. А закоперщиком у Константина Касьяныча паренек безответный из гэпэтэу.

— Завод железобетонных изделий может давать нам в сутки до двадцати пяти свай,— продолжал Шайдарон.

— А какова сменная норма у дяди Кости?— спросил шутливо Цыбен Чимитдоржиев.

— Не густо. Четыре сваи, ну... пять.

— Эдак мы провозимся до зимы.

— Партком ставит задачу — выпускать за сутки сто свай. Трудно. Очень трудно. Учтите, что в заводских условиях пойдут лишь семи­метровые сваи, а опытное бурение грунта показало, что нужны и де­сятиметровые сваи, кое-где даже трипадцатиметровые.

Каширихин поднял голову от бумаг:

— Где же выход?

— Выход есть. Будем делать нестандартные сваи на временных полигонах. Нужны плотники, бетонщики, вибраторщики, шофера... Людей снять отовсюду, где только можно. Я уже дал задание. Жела­тельно, чтобы коммунисты...

— Я позвоню всем секретарям партийных организаций строй­участков,— вставил Каширихин. — Отберем лучших, самых предан­ных стройке.

— Преданных?— переспросил кто-то.

— Да, именно. Преданных. Помните случай с Клочко?

— Да он же у нас лучшим бригадиром был. Как не помнить. Бригада него какая замечательная! А почему он уволился?

Каширихин усмехнулся:

— Перехвалили. Обычная кстория. Возымел о себе мнение, что ему море по колено. Закуражился: поеду на юг, там климат не тот, там фрукты... И уехал. Бросил бригаду. А потом звать стал сбоих дружков: жмите, дескать, на юг — к морю и пальмам. Пятерых сма­нил... Те сдуру-то снялись и поехали, но Клочко уже на юге не заста­ли. Потолкались там, поштукатурили куроротные павильончики, плю­нули и разбрелись кто куда. Трое к нам вернулись вскоре, а осталь­ные так и запропали. Вроде бы и конец той истории, но надо же было случиться — вернулся к нам и сам Клочко. Ну из его бывшей брига­ды узнали, что приехал... Утром звонок из отдела кадров. Так и так, мол, товарищ Каширихин, недоразумение получается. «Какое недо­разумение?»— спрашиваю. «Да человека одного к нам не пропуска­ют. Вы бы,— говорят,— пришли и на месте разобрались». Пришел я туда. А у крыльца рабочие — человек десять. И с ними один такойпредставительный, в костюме и при велюровой шляпе. Спрашиваю: «В чем дело, товарищи? На вас жалуется отдел кадров». А тот че­ловек в шляпе пожимает плечами и руками эдак разводит. Сам злой, раскраснелся. Я и говорю: «Вы, гражданин, пройдите на второй этаж, третья комната слева с вывеской «партком», там меня обожди­те. А вы, товарищи, если не возражаете, давайте присядем тут».

Ну тот ушел, а мы присели и потолковали. Я на них нажимаю:

«Вы что же тут, ребята, пикеты выставляете у входа в контору? При­шли бы к управляющему, в постройком, ко мне или к начальнику отдела кадров. А вы шумите и народ привлекаете к себе. Разве это дело?» Оки отвечают, что, конечно, не дело толкать плечом гражда­нина Клочко, но пока будешь искать управляющего или еще кого, Клочко запросто могут оформить в отделе кадров. А мы с ним не то, о работать, одним воздухом дышать не желаем. Я их успокаиваю: Да бросьте вы, каким воздухом! Мы его проведем через все кабине­ты, повоспитываем маленько, да определим куда-нибудь подальше вас». —«Э-э,— говорят,— так не годится. Нам обидно будет».— «По­йму обидно?»— «А как же! Он нас предал и продал. Можно сказать, аплевал на нас. А теперь, как ни в чем не бывало, заявился. Он за­ем семейных монтажников с пути сбил. Двое и по сей день неведомо где околачиваются. Выходит, что же? Предал и продал... И приехал. И с нами же тут... А где его климат, а где его пальмы? Мы тут мерз­ли в воде, в грязи, на ветру... А он? Приехал... Хорош субъект! «Или лочко,— говорят,— или мы. Примете Клочко, уйдем всей бригадой, акую стройку ставить надо чистыми руками... Пусть идет в разно- бочие».— «Да у чего среднетехническое образование». Молчат. «По кону, по форме, что ли, мы не имеем оснований отказать ему в риеме на работу».— «Вот так,— говорят,— как хотите. Или он, или ы».