Анжелика и король - Голон Анн Страница 12

Молодая женщина извинилась. Из боязни допустить новую оплошность, она уже не осмелилась присесть за другой стол и приняла решение самостоятельно отправиться на поиски своей спальни.

В нижних этажах покоев для придворных не было. Всё, кроме королевских апартаментов, подверглось переустройству. Зато в чердачных помещениях располагались грубо разделенные перегородками и обыкновенно предназначенные для челяди спаленки, в которых, однако, даже самые знатные вельможи в тот вечер рады были найти пристанище. Здесь было оживленно, как в улье, все бродили из кельи в келью среди беспорядочно громоздившихся кофров и сундуков, которые все подносили лакеи. Дамы беспокоились за свои туалеты и бранили нагруженных пышными платьями служанок, приглашенные с тревогой вглядывались в узкие коридоры в поисках отведенной им «норы».

Приставленные к гостям квартирмейстеры в голубых ливреях заканчивали помечать мелом на дверях имена жильцов каждой спальни. Взволнованные придворные следовали за ними, сопровождая каждую новую надпись ропотом разочарования или криками ликования.

Сообразительный Флипо окликнул Анжелику:

– Псст! Сюда, маркиза. – И пренебрежительно добавил: – Маловата ваша клетушка. Неужто можно так вот поселиться во дворце короля!

Все его представления о роскоши вельможной жизни были поколеблены.

Появилась взволнованная Жавотта с пылающими щеками:

– Ваш несессер у меня, мадам. Я его из рук не выпускала.

Проникнув в комнату, Анжелика обнаружила причину волнения своей служанки. Это был Ла Вьолет, главный камердинер маркиза дю Плесси.

О смирении крепкого малого говорило только имя, Ла Вьолет – этим прозвищем наделяют покорных и робких людей. Этот был огромного роста, жизнерадостный, как новобранец, развязный, как парижанин, хотя родился в провинции Пуату, и рыжий, как англичанин, среди которых он мог бы поискать предков из тех, кто в четырнадцатом и пятнадцатом веках оккупировал Аквитанию. Несмотря на исполинский рост, ливрея и роль лакея превосходно ему подходили, он был изворотлив, скор, искусен, говорлив и всегда в курсе событий.

Однако стоило ему увидеть Анжелику, как его словоохотливость иссякла и он, разинув рот, уставился на вновь прибывшую. Та ли это женщина, которую всего несколько часов назад он связал, как окорок, и передал сестрам-монахиням монастыря августинок в Бельвю?

– Да, это я, чертов висельник! – вне себя от ярости, прорычала Анжелика. – Вон из моей жизни! Немедленно! Ничтожество, чуть не задушившее супругу своего господина!

– Ма-а-ам… Ма-а-ам маркиза, – заблеял Ла Вьолет, к которому от смятения вернулся крестьянский говор, – я не виноват. Это все господин маркиз… это он…

– Сказано, вон отсюда!

Вытянув вперед руку, она принялась осыпать его ругательствами, богатый набор которых она усвоила с детства. Это оказалось слишком для Ла Вьолета. Он струхнул. Почти дрожа от страха, с опущенными плечами, он прошел мимо нее и направился к дверям. И там столкнулся с маркизом.

– Что здесь происходит?

Анжелика умела оказать сопротивление.

– Добрый вечер, Филипп, – произнесла она.

Он опустил на нее невидящий взгляд. Но внезапно Анжелика заметила, как лицо его передернулось, глаза в изумлении широко раскрылись, потом в них появилось выражение страха и почти отчаяние.

Она не могла не обернуться в уверенности, что у нее за спиной он увидел по меньшей мере черта.

Но обнаружила лишь болтающуюся створку двери, на которой один из одетых в голубые ливреи лакеев белым мелом только что написал имя маркиза.

– Вот чем я вам обязан! – мгновенно взорвавшись и молотя кулаком по двери, выкрикнул он. – Вот оскорбление, которое вы нанесли мне… Потеря уважения… Забвение… Невнимание короля… Немилость!..

– Но почему? – Она испугалась, решив, что он спятил.

– Вы что, разве не видите, что написано на этой двери?

– Почему же? Ваше имя.

– Да! Мое имя! Вот именно, – осклабился он, – мое имя. И все.

– А что бы вы желали там увидеть?

– То, что я привык видеть во всех резиденциях, куда сопровождал короля, и что из-за вашей глупости, вашей наглости, из-за ваших неразумных поступков сегодня отсутствует. Слово «ДЛЯ»! «ДЛЯ»!

– Что «для»?

– ДЛЯ господина маркиза дю Плесси-Бельера, – сквозь зубы процедил он, побледнев от гнева и горя. – «ДЛЯ» – значит специальный гость его величества. Это слово свидетельствует о расположении короля, как если бы он лично приветствовал вас на пороге этой спальни.

Жест, которым он указал в сторону узкой, заставленной мебелью клетушки в мансарде, вернул Анжелике чувство юмора.

– Не слишком ли вы взволнованы из-за своего «ДЛЯ»? – проговорила она, едва сдерживая смех. – Послушайте, Филипп, должно быть, дело всего лишь в забывчивости лакея. Его величество по-прежнему испытывает к вам самое глубокое уважение. Не вы ли сегодня были удостоены чести держать канделябр при отходе короля ко сну?

– То-то и оно, что не я, – буркнул маркиз. – Вот и еще одно доказательство недовольства короля по отношению ко мне. Несколько мгновений назад я был лишен этой почетной обязанности!

На громкий голос главного ловчего в коридор выглянули обитатели соседних спален.

– Ваша супруга права, маркиз, – вмешался герцог де Граммон, – напрасно вы беспокоитесь. Его величество сам взял на себя труд сообщить вам, что если он нынче вечером предложил вам отказаться от канделябра, то лишь для того, чтобы оказать честь герцогу Бульонскому. Вам известно, что тот не мог прийти в себя после того, как ему пришлось уступить принцу честь прислуживать королю во время трапезы.

– Но слово «ДЛЯ»? Почему его нет? – воскликнул Филипп и снова в отчаянии ударил кулаком в дверь. – Я теряю королевские милости из-за этой девчонки!

– А я-то чем виновата с вашим проклятым «ДЛЯ»? – Анжелика, разозлившись, тоже повысила голос.

– Вы вызываете недовольство короля своими опозданиями на его празднества, своими несвоевременными появлениями…

Анжелика негодовала:

– И вы смеете упрекать меня, хотя именно вы… вы!.. Все мои кареты, все лошади…

– Довольно! – холодно отрезал Филипп.

Он занес руку. Молодая женщина почувствовала, как голова у нее словно бы раскололась, из глаз посыпались искры. Она поднесла руку к горящей щеке.

– Полно, маркиз, полно, – проговорил герцог де Граммон, – не будьте так жестоки.

Анжелике казалось, что никогда в жизни ей не случалось сносить подобного оскорбления. Он дал ей пощечину! В присутствии слуг и придворных позволил себе гнусную семейную сцену.

Залившись краской стыда, она кликнула Жавотту и Флипо. Те в сильном смятении выскочили из спальни: один – с сундучком, другая – с накидкой.

– Вот-вот, уходите и спите где хотите и с кем хотите!

– Маркиз! Маркиз! Не будьте так грубы! – снова попытался вмешаться герцог де Граммон.

– Сударь, всяк хозяин у себя дома, – отрезал вспыльчивый дворянин, захлопывая дверь перед его носом.

Анжелика пробралась сквозь толпу собравшихся и удалилась, сопровождаемая их лицемерно-жалостливыми комментариями и ироническими улыбками.

Неожиданно приоткрылась дверь и чья-то рука схватила ее за край накидки.

– Мадам, – сказал маркиз де Лавальер, – каждая женщина в Версале желала бы получить разрешение, только что данное вам вашим супругом. Советую поймать его на слове и воспользоваться моим гостеприимством.

Она с негодованием высвободилась:

– Прошу вас, сударь…

Ей хотелось как можно быстрее бежать отсюда. Спускаясь по широким мраморным ступеням, она заливалась слезами.

«Глупец, низкий человек в обличье вельможи… Глупец! Глупец!»

Но Филипп опасный глупец, а она сама выковала цепи, связывающие ее с ним, сама предоставила ему опасную власть – власть мужа над женой. В стремлении отомстить он не пощадит ее. Анжелика догадывалась, с каким мрачным упорством, с каким удовольствием он будет преследовать свою цель – подчинить, унизить ее. Она знала лишь одно уязвимое место в его броне: необыкновенная привязанность к королю, объяснимая не страхом или любовью, но исключительной верностью, непоколебимой преданностью. Именно на этом чувстве следовало сыграть. Привлечь короля в союзники, добиться от него постоянного места при дворе, что заставило бы Филиппа склониться перед ее обязанностями; постепенно поставить Филиппа перед выбором: или он впадет в немилость у государя, или прекратит истязать жену. А как же счастье? Счастье, о котором она, невзирая ни на что, робко мечтала в тот вечер, когда над притихшим лесом Нейля и белыми башнями небольшого замка вставала круглая луна, чтобы осветить ее первую брачную ночь. Горькое разочарование!.. Горькое воспоминание! Он разрушил все!