Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса Страница 13

сладкого запаха, который был на моей игрушке, но она отвернулась, простонав: «Боже».

А потом вскочила и выбежала в ванную, я услышала характерный звук и почуяла сладкий

запах гренок. Ее опять рвало. Перед тем, как подняться и рассмотреть свои зубы в зеркале, она несколько раз смыла воду в унитазе. Затем встала на плоский ящичек и простонала:

«Девяносто девять фунтов. Какой ужас».

Я поняла, что ненавижу этот ящичек, он всегда доставлял Клэрити боль.

– Молли, пойдем спать.

На этот раз она не отнесла меня в подвал, а разрешила спать рядом с собой. И снова

от счастья, что мы проведем эту ночь вместе, я не могла уснуть. Клэрити положила на меня

руку и начала гладить, а я свернулась калачиком и прижалась к ней. Засыпая, я чувствовала, как меня наполняет ее любовь, и моя в ответ наполняет ее. Я не просто охраняла ее из чувства

преданности; я любила Клэрити, целиком и полностью, насколько собака может любить

человека. Итан был моим мальчиком, Клэрити – моей девочкой.

Позже меня разбудил разговор Глории с мужчиной на крыльце. Он засмеялся, машина

завелась и отъехала, а потом хлопнула входная дверь. Клэрити спала. В коридоре раздались

шаги Глории. За время, проведенное в «будке» под лестницей, я научилась их узнавать.

Дверь из комнаты в коридор была открыта. Проходя мимо, Глория заметила меня в кровати

Клэрити, остановилась и пристально на меня посмотрела. Сложный аромат ее духов начал

проникать в комнату. Я слегка завиляла хвостом.

На этот раз она всего лишь смотрела на меня из полумрака коридора.

Глава девятая

У Клэрити было много друзей, которые приходили со мной поиграть, и постепенно я

поняла, что теперь все зовут ее Сиджей. Люди иногда так делают – меняют имена. Меня-то по-

прежнему зовут Молли, а Глорию по-прежнему зовут Глория или ма-ма. Кстати, только она все

еще называет Сиджей Клэрити.

Бывало и наоборот – имена оставались прежними, а люди менялись. Например, Ветеринар.

Раньше это была женщина, которую звали Доктор Дэб. Теперь Ветеринар был мужчиной, и Сиджей называла его Доктором Марти. Он тоже был хорошим, как и Доктор Дэб, у него

были сильные нежные руки, а между губой и носом росли волосы.

Моим самым любимым другом Клэрити стал Трент, мальчик, который заботился о Рокки.

Трент был выше Сиджей, с темными волосами, и от него всегда пахло Рокки. Когда он

приезжал к нам, то обычно привозил с собой брата, и мы бесились во дворе – играли до тех

пор, пока оба не валились на траву от изнеможения. Я любила лежать на нем сверху, тяжело

дыша и зажав его лапу во рту, показывая так свою искреннюю любовь.

Рокки был крупнее и выше меня, но позволял придавить себя всякий раз, когда мне

вздумается. В таких случаях я замечала, что его темно-коричневая мордочка такого же цвета, как мои лапы, хотя вообще-то он светлее меня. Когда начало теплеть, я обнаружила, что могу

оценивать свой рост, глядя на Рокки. И кстати, мой брат больше не был неуклюжим щенком, и я тоже.

Рокки был безусловно предан Тренту. Прямо в разгаре игры он мог неожиданно прервать

ее и побежать к Тренту за ласками. А я тогда бежала за ласками к Сиджей.

– Как ты думаешь, что он за смесь? Шнауцер-пудель? – спросила Сиджей. – Шнудель?

– Скорее, доберман-пудель, – ответил Трент.

– Дудель?

Я завиляла хвостом, услышав знакомую интонацию в голосе Сиджей, и дружелюбно ткнула

ее носом. Когда Итан звал меня «бестолковкой», он произносил это слово точно так же, в нем

было столько любви, сколько могло быть у мальчика к собаке. И нежность, с которой Сиджей

сказала слово «дудель», напомнила мне о связи между моим мальчиком и Сиджей – моей

девочкой.

– А может, смесь со спаниелем, – размышлял Трент.

– Молли, ты или шнудель, или спудель, или дудель, но вовсе не пудель, – объяснила мне

Сиджей, держа меня возле своего лица и целуя меня в нос. Я виляла хвостом от удовольствия.

– Смотри. Рокки, сидеть! Сидеть! – скомандовал Трент. Рокки внимательно посмотрел

на Трента, сел и замер. – Хороший пес.

– А я не учу Молли никаким трюкам, – сказала Сиджей. – Достаточно того, что моя жизнь

полна приказов.

– Да ты что! Они это обожают. Правда, Рокки? Хороший мальчик. Сидеть!

Я знала это слово, поэтому в этот раз, я тоже села одновременно с Рокки.

– Смотри! Молли поняла команду, просто глядя на Рокки. Хорошая девочка.

Я завиляла хвостом, услышав, что я хорошая девочка. Я знала и другие команды, просто

Сиджей никогда мне их не давала. Рокки перевернулся на спину, чтобы ему почесали животик, а я впилась зубами в его шею.

– Слушай… – начал неуверенно Трент. Рокки замер, я потом выбрался из моего захвата.

Я тоже это почувствовала – страх Трента. Рокки ткнулся мордочкой ему в руку, а я в это время

смотрела на Сиджей – она улыбалась, глядя в небо, не чувствуя никакой опасности. – Сиджей, может… Может, пойдем на выпускной бал вместе?

– Ты шутишь? На выпускные балы с друзьями не ходят.

– Да, но…

– Что – но? – Сиджей повернулась, убирая волосы с лица. – Господи, Трент, пригласи

какую-нибудь симпатичную девушку. Как насчет Сюзан? Я знаю, ты ей нравишься.

– Я не… Симпатичную? – замялся Трент. – Да ладно. Ты прекрасно знаешь, что ты

симпатичная.

– Ага! Лузер. – Сиджей дружелюбно ударила его по плечу.

Трент сидел хмурый и смотрел себе под ноги.

– Ты что? – спросила Сиджей.

– Ничего.

– Ладно, пошли в парк.

И мы пошли гулять. Рокки постоянно нас задерживал, обнюхивая и помечая кусты, а я шла

рядом с Сиджей. Она достала из кармана маленькую коробочку. Угощения там не было, зато

был огонь, а потом изо рта Сиджей пошел едкий дым. Я знала этот запах: им была пропитана

вся ее одежда, и он часто шел от ее дыхания.

– Каково это быть на испытательном сроке? Что-то типа домашнего ареста? –

поинтересовался Трент.

– Да ничего особенного. Я просто должна ходить в школу. Хотя Глория ведет себя так, будто

я настоящий преступник. – Сиджей засмеялась и закашлялась, вдохнув слишком много дыма.

– Зато она разрешила тебе собаку.

Мы с Рокки подняли головы, услышав слово «собака».

– Как только мне исполнится восемнадцать, я сразу уйду из ее дома.

– Правда? И что ты будешь делать?

– В крайнем случае пойду в армию. Или в монастырь. Мне надо дотянуть до двадцати

одного.

Мы с Рокки нашли какую-то потрясающую дохлятину и начали ее обнюхивать, однако Трент

и Сиджей не стали нас ждать и продолжали идти: поводки натянулись и оттащили нас, не дав

даже хорошенько поваляться. Иногда люди дают своим собакам время обнюхать все важные

вещи, но обычно они слишком спешат, и нам, собакам, приходится упускать прекрасные

возможности.

– А что будет, когда тебе исполнится двадцать один? – спросил Трент?

– Я получу первую половину доверительного фонда, который оставил мне папа.

– Ух ты! А сколько?

– Около миллиона долларов.

– Вот это да.

– Авиакомпания заплатила компенсацию после катастрофы. Этих денег мне хватит, чтобы

переехать в Нью-Йорк и всерьез заняться актерской карьерой.

Через пару домов от нас в траве прыгала белка. Осознав свою роковую ошибку, она замерла. Мы с Рокки пригнулись к земле и бросились на нее, натянув поводки.

– Эй! – рассмеялся Трент. Они с Сиджей побежали за белкой вместе с нами, но, так как поводки в их руках удерживали нас, ей удалось улизнуть. Белка добежала до дерева, взметнулась вверх и зацокала на нас сверху. Если бы не поводки, мы бы точно ее поймали.

На обратном пути мы опять за ней погнались. Эта дурочка ничему не учится.

Иногда Сиджей говорила: «Пойдем к Ветеринару?», что можно перевести, примерно, как «мы едем кататься на машине, ты будешь на переднем сидении, а потом мы встретимся

с Доктором Марти!». Я всегда с энтузиазмом реагировала на это предложение, несмотря даже

на то, что однажды вернулась домой с дурацким пластмассовым воротником на шее, который

усиливал все звуки, и мешал есть и пить.

Когда в следующий раз я встретила Рокки, на нем был точно такой же воротник.

– Бедный Рокки теперь будет петь сопрано, – пошутил Трент.

Сиджей рассмеялась, и дым пошел у нее изо рта и носа.

Вскоре после того, как с меня сняли глупый воротник, мы начали ходить в «корпус

искусствоведения» – мы приходили в тихое место, я жевала игрушку, а Сиджей играла

с вонючими палочками и бумажками.

В корпусе искусствоведения все знали мое имя, гладили меня, иногда даже кормили. Здесь

было все не как дома: дома только Сиджей обнимала и ласкала меня, Глория же каждый раз, когда я пыталась к ней подойти и поздороваться, меня отталкивала.