Авраам Иегошуа - Поздний развод Страница 13

– Да. Оно лежит на вашем столе.

Невероятно. Опять это «да». Если она возведет это «да» в привычку, ее шансы найти себе мужа сильно возрастут. А кроме того, соглашение, о котором я говорил, на самом деле лежит у меня на столе, и было бы нечестно не отметить, что все копии, выполненные ею, – безукоризненно чисты и без малейших опечаток или помарок, ибо таков стиль ее работы – она делает все медленно, но надежно.

– Догадываешься ли ты, о ком идет речь в договоре?

– Нет.

– Это хорошо.

В ее огромных глазах – удивленное восхищение, но и недоверие, как у свидетеля, который не в состоянии решить, к кому относится шутка прокурора и может ли он пошутить в ответ.

– Если ты собираешься найти телефон Горена в телефонном справочнике Хайфы в то время, как он живет в Тель-Авиве, боюсь, мне придется задержаться здесь до полудня…

Она вздрагивает и роняет телефонный справочник на пол, но я молча рассматриваю носки своих ботинок. Ведь телефонные справочники, в конце концов, изготовлены не из стекла, и стоимость их, конечно же, учтена телефонной компанией в бюджете.

Я быстро читаю соглашение о разводе, составленное мною. Крепко сшито, ладно скроено, все честь по чести. В ближайшие годы я смогу, пожалуй, выпустить в свет наставления для собирающихся разводиться и получить по этой дисциплине кафедру в хорошем университете. Любой человек в этой стране, приходящийся кому-нибудь дядей, жаждет написать какую-нибудь книгу с тем, чтобы его племянник смог прославить этот труд в газете, – так почему бы не быть облагодетельствованным моим высочайшего класса трудом, который я сейчас завершаю? Но главное, чего я жду от сегодняшнего дня, это то, что старая леди без звука подпишет этот документ, не создавая новых проблем. Когда я остался наедине с ним в гостиной прошлым вечером, я попросил его быть предельно вежливым, не раздражаться попусту и не открывать военных действий из-за каждой агоры и даже лиры – не забудь, что ты сам живешь в стране долларов, сказал я ему, и сам Машиах[4], вздумай он явиться, не в силах был бы приравнять по стоимости лиру к доллару, и то еще учти, сколько людей на свете, переваливших за шестьдесят, отдали бы все на свете, чтобы получить развод на таких вот условиях и поменять старую развалюху на новенький «ягуар». Он сидел, ошеломленный, в тени выключенного торшера и смотрел на меня с яростью, бешено сверкая очками, затем вскочил, дрожа от гнева, кровь бросилась ему в лицо, и я был готов к тому, что он пустит в ход руки. Что ж, может быть, с его точки зрения, я и на самом деле сукин сын, у которого огромная пасть и грязный язык, мой бедный, увы, давно покойный отец был прав, упрекая меня за то, что слова вылетают у меня изо рта раньше, чем голова успевает понять, что это означает, но при этом сам-то он понимал, что таков мой стиль и что я первый готов рассмеяться над удачной шуткой, направленной против меня. Я всего лишь усвоил собственные его уроки, а он был верен им до последнего дня своей жизни, когда, лежа в больнице, за два часа до того, как его сердце остановилось, из последних сил расхохотался моей остроте, – чувство юмора он не терял никогда.

Не то что другие. Однажды был случай в суде, когда, сострив особенно удачно, я замер, ожидая в виде реакции дружелюбного и одобрительного смеха. Но наступила мертвая тишина, единственным звуком в которой был скрип пера одного из судей, восседавших на помосте. И тут я понял, что меня вполне могут вышвырнуть из этих стен. Тогда я отделался выговором, и это мне еще неслыханно повезло. И я сказал себе: научись держать язык за зубами. Ничего не поделаешь. Таков мир, в котором мы живем. Быть осторожней. Беда моя в том, что иногда я говорю совсем не то, что я думаю на самом деле. Потом сам об этом жалею. Этот раз был именно таким, я заставил себя уважать ее, более того, она мне даже чем-то нравилась, хотя в самые первые годы она не совсем отвечала моим представлениям о человеческом существе, даже просто о человеке, если использовать при этом определение, которое дается энциклопедией.

Что я мог сказать ему? Что мне очень жаль? Чего доброго, он мог бы подумать, что я действительно хотел сказать что-нибудь обидное. Он мог бы в свою очередь оскорбить меня, и я был готов к этому, поскольку любой, кто любит посмеяться над другими, должен быть готов к тому же в отношении себя, и я был готов услышать от него, например, что я всего лишь толстый и неуклюжий адвокатишка, с трудом способный набросать на бумаге пару строк. Скажи он мне в лицо это – или что-нибудь еще более обидное, но остроумное, колкое и оскорбительное, – клянусь, я первый зааплодировал бы ему. Но он не произнес ни слова. Не издав ни звука, словно онемев, он кружил и кружил по комнате, и в эту минуту я ненавидел и его, и всех ему подобных людей с повышенной чувствительностью и тонкой кожей.

– Не хочешь ли попробовать глоток отличного французского коньяка? «Hennessy» extra special, very old. E. S. V. O.?

Яростным жестом он отверг мое предложение, словно отогнал надоевшую муху, и вышел из комнаты. Бог с ним, пусть ему будет хорошо. Позднее, когда я переодевался в спальне, Яэль начала расспрашивать меня, что именно я сказал ее отцу. Что ты сказал ему, как заведенная повторяла и повторяла она. Как это прозвучало? Что это было? Я только сказал ему, чтобы он был немного более великодушным. И это все? Да, и это все. Для подобных ему чувствительных душ этого явно больше чем достаточно. И давай-ка в постель. Ты не задумывалась, сколько уже ночей подряд ты не исполняешь законы Торы, уклоняясь от супружеских обязанностей? Обратись я по этому поводу в раввинатский суд, мгновенно получил бы официальное разрешение взять себе любовницу… Я мог бы и дальше развивать эту тему, но она, бросив на меня хмурый взгляд, вышла из комнаты на середине фразы. Ее семья разваливалась, и на ее глазах готов был пасть последний бастион.

Пора было двигаться или следовало дождаться каких-либо сообщений?

Левана, вернувшись, сообщила мне: Горен настаивает, что отправил на мое имя чек четыре дня тому назад. От мысли, что чек на сотню тысяч, посланный на мое имя, будет теперь неизвестно сколько переходить из рук в руки почтовых идиотов, я чувствовал, что вот-вот просто рехнусь. Только позавчера я спросил его, послал ли он чек заказным письмом, с распиской. И оказалось, что подобная мысль даже не пришла ему в голову. Когда он десять лет тому назад стоял под хупой со своей избранницей, ему, похоже, тогда не приходило в голову, что настанет час, когда ему захочется дать ей коленом под зад, и как можно быстрее. Ну так что – мне пора в путь или все-таки дождаться почты?

Какая вокруг тишина! Что происходит? Я что, сегодня никому не нужен? Никто никого не прикончил этой ночью? Никто не был обворован, ничего не взломано, никто не запустил лапу в казну? Мошенники – исчезли? Никто не хочет продать квартиру или арендовать что-нибудь? Есть немало читателей газет, уверенных, что половина Израиля занимается лишь тем, что обеспечивает нам, адвокатам, средства для безбедного существования.

Им стоило бы прийти сюда и посмотреть, какая тишина стоит сейчас в адвокатских конторах. Да, многие из нас похожи на волков, но сейчас, в отсутствие добычи, мы все сидим и щелкаем зубами. В том числе и я… А раз так, то я отправляюсь проведать своего подопечного убийцу. А оттуда – в психушку. Очаровательный маршрут, правда?

Все хорошо, Левана, я уже ушел. Если чек все-таки появится, положи его на депозит в банк прежде, чем он будет аннулирован. И когда ты согреешься, намочи тряпку и сотри грязь с нашей вывески – там, внизу; неряшливый вид не делает нам чести. Во всем мире люди склонны считать адвокатов живодерами.

Внезапный звонок телефона. Готов поклясться, что это дело семейное, а потому я даю знак Леване, чтобы именно она взяла трубку. Кроме всего прочего, она должна побольше двигаться, чтобы мышцы у нее совсем не атрофировались. Часть ее зарплаты идет именно на это. Что ж до меня, то я тоже тренирую свою волю, желая отучить себя от былой привычки самому отвечать на каждый звонок, – согласитесь, что люди с большим уважением относятся к тому, в чьем распоряжении есть секретарша.

Я не ошибся. Звонил Цви из Тель-Авива. Возбужденный. Несколько минут тому назад он разговаривал с Яэлью, которая сказала ему, что я отправился по делам совсем один, и он полагает (и действительно, почему бы ему не полагать тоже), что, вне всякого сомнения, кто-то из родных должен сегодня меня сопровождать, а поскольку я отказался от помощи Яэли, то эту миссию он возлагает на себя и вот-вот явится к конторе, отложив абсолютно все (интересно, что он мог бы при необходимости отложить?) – да, он откладывает все и спешит мне на помощь, поскольку дело предстоит деликатное и завершить его нужно тонко, ибо речь не идет о формальном акте, тем более что специально приглашен доктор, который поможет в случае эмоционального всплеска, способного возникнуть в момент, когда она услышит, что он находится в Израиле, – и нет сомнения, что это болезненно ранит ее…