Брюс Кэмерон - Путешествие хорошего пса Страница 16

– Да, просто супер. У нас был общий зал, и у каждой собственная спальня и ванная. Не знаю, заметил ли ты, но мы с Глорией прекрасно ладим, когда не видим друг друга.

– Господи, это, наверное, стоило сумасшедших денег.

– Думаю, да.

– Твоя мать и в правду столько зарабатывает?

Сиджей подняла на него глаза.

– Не знаю. Она почти каждый вечер уходит показывать объекты, думаю, дела у нее идут

хорошо.

Я вздохнула. В другом конце комнаты Рокки жевал резиновую игрушку и наблюдал за мной,

надеясь, что я попытаюсь подойти и отнять ее.

– А это что за парень? – спросил Трент.

– Это? Да, никто.

– Он и на этой фотографии.

– Просто «курортный» роман. Ну, ты понимаешь.

Трент молчал. Рокки почуял что-то неладное, прошел через всю комнату и положил голову

ему на колени. Я воспользовалась моментом и схватила игрушку.

– Что случилось? – спросила Сиджей.

– Ничего, – ответил Трент. – Слушай, уже поздно, а мне завтра на работу.

Мы уехали и после этого видели Трента и Рокки гораздо реже, чем раньше. Зато часто

встречались с Шейном, который мне не очень-то нравился. Он не был груб со мной, но в нем

сидело что-то такое, чему я не доверяла. Когда Глория и Сиджей обсуждали Шейна, Сиджей

часто говорила: «ой, ма-ма» и выходила из комнаты. Обе были расстроены, и я не понимала, почему. Мне казалось, что вокруг столько счастья! Например, бекон или те прекрасные

деньки, когда мы с Сиджей валялись во дворе, а ее пальцы скользили по моей шерсти.

Одно мне совершено не нравилось. Я не любила Мыться. Во всех моих предыдущих жизнях

Мыться означало стоять на улице и терпеть, пока меня поливали водой и терли скользким

мылом, вонявшим хуже, чем волосы Глории, и этот ужасный запах надолго оставался потом

в моей шерсти. У Сиджей Мыться означало стоять внутри маленькой коробки с гладкими

стенками. Я всегда считала это наказанием. Она поливала меня водой из собачьей миски

с ручкой и терла зловонным мылом, а я стояла там с зажмуренными глазами и с опущенной

головой, пытаясь вытерпеть это надругательство. Все восхитительные ароматы, которыми мне

стоило столько труда и времени пропитать свою шерсть, – запахи грязи, испорченной пищи

и мертвых животных – безвозвратно исчезали с каждой новой порцией вонючей теплой воды.

Когда я пыталась сбежать, то всего лишь беспомощно царапала стенки, мои когти были

не в состоянии за что-либо зацепиться, а Сиджей сердилась.

– Нет, Молли, – строго говорила она.

Мыться было самым страшным наказанием, потому что я никогда не знала, в чем

провинилась. Но оно заканчивалось, Сиджей заворачивала меня в полотенце и прижимала

к себе, – ради этого стоило вытерпеть все мучения. В ее крепких объятиях мне было спокойно

и тепло.

– Молли, собачка моя, Молли. Ах ты мой шнудель, – шептала она мне.

Потом она брала полотенце и растирала меня, после чего моя кожа оживала и приятно

зудела. Когда Сиджей ставила меня пол, я начинала носиться по всему дому, вытряхивая

остатки воды из шерсти, я запрыгивала на стулья, диван, терлась о ковер то одним плечом, то другим, вытирая шерсть и массируя кожу.

Сиджей смеялась, не переставая, но если в это время дома была Глория, она всегда на меня

кричала.

– Хватит! – Я понятия не имела, отчего она злилась, но по опыту знала – это ее обычное

состояние. Ее не радовало даже то, что наказание Мытьем было окончено, и мы могли вместе

отпраздновать мою свободу и порадоваться тому, как это здорово – носиться по дому

и запрыгивать на мебель.

Когда Сиджей вновь стала регулярно закрывать меня в подвале, я поняла: началась школа.

Сидя внизу, я слушала шаги Глории, пока и она не уходила из дому. Потом я отправлялась

на улицу через собачью дверь и ложилась на свое любимое местечко, скучая по Сиджей.

Иногда, задремав, мне казалось, что ее пальцы еще касаются моей шерсти.

Мы продолжали регулярно ходить в корпус искусствоведения. Иногда там были и другие

люди, которые меня гладили, а иногда мы с Сиджей сидели в кружке совершенно одни.

Однажды вечером, когда кроме нас там никого не было, раздался стук в дверь – очень

странный звук, который заставил меня зарычать и ощетиниться.

– Молли! Все в порядке, – успокоила меня Сиджей. Она подошла к двери, и я за ней.

Я поняла, что по другую сторону двери стоял Шейн, но комфортнее мне от этого не стало.

– Эй, Сиджей, открывай, – скомандовал он. С Шейном был кто-то еще.

– Мне нельзя никого сюда впускать, – ответила Сиджей.

– Да ладно тебе, малышка.

Сиджей открыла дверь, и оба парня ввалились внутрь. Шейн схватил и поцеловал Сиджей.

– Привет, Молли, – сказал он мне. – Сиджей, это Кайл.

– Привет, – ответила Сиджей.

– Ну что, достала ключ?

Сиджей скрестила руки на груди.

– Я же говорила тебе…

– Слушай, мы с Кайлом просто хотим сдать экзамен по искусствоведению, пустяковый

экзамен в середине семестра. Ты же знаешь, что все это ерунда, и вряд ли мне эти знания

действительно пригодятся в жизни. Мы всего лишь сделаем копию и уйдем.

Я не могла понять, что с Сиджей, но она точно не была в восторге от происходящего.

Она отдала что-то Шейну, который, в свою очередь, повернулся и бросил это Кайлу.

– Я быстро. – Кайл развернулся и ушел. Шейн ухмылялся Сиджей.

– Ты понимаешь, что меня могут за это отчислить? Я и так на испытательном сроке.

– Да расслабься! Никто не узнает. Молли же никому не скажет. – Шейн протянул руку

и погладил меня по голове. Он был слишком грубым. А потом схватил Сиджей.

– Ты что! Не здесь.

– Да ладно, в корпусе никого нет.

– Прекрати, Шейн.

Я почувствовала раздражение в ее голосе и тихо зарычала. Шейн рассмеялся.

– Господи! Только не натравливай на меня собаку. Я пошутил. Пойду, помогу Кайлу.

Сиджей вернулась к своей игре с бумагами и мокрыми палочками. Вскоре Шейн вернулся

и бросил ей что-то на стол.

– Ну все, мы ушли, – сказал он. Сиджей ничего не ответила.

Через несколько дней Глория и Сиджей спокойно смотрели телевизор, а я спала, как вдруг

в дверь постучали. Я поднялась и завиляла хвостом, думая, что это Трент, однако вместо него

на пороге оказались двое мужчин в темной одежде с металлическими предметами на поясах.

Я видела таких людей и раньше: полицейские. Сиджей впустила их в дом. Глория встала.

Я продолжала вилять хвостом и начала их дружелюбно обнюхивать.

– Вы – Клэрити Махони? – обратился один к Сиджей.

– Да.

– Что происходит? – спросила гостей Глория.

– Мы по поводу грабежа со взломом в корпусе искусствоведения в школе.

– Грабежа со взломом? – переспросила Сиджей.

– Ноутбук, немного наличных и серебряная рамка для картины, – пояснил офицер.

Глория ахнула.

– Что? Нет, это не… – начала оправдываться Сиджей. Я почувствовала, как внутри нее растет

страх.

– Что ты натворила? – спросила Глория, обращаясь к Сиджей.

– Это не я, это Шейн.

– Вам придется проехать с нами, Клэрити.

– Никуда она не поедет! – заявила Глория.

– Сиджей, меня все зовут Сиджей.

Я подошла и встала с ней рядом.

– Пойдем, – приказал офицер.

– Моя дочь не поедет в полицейской машине! Я сама ее привезу, – возразила Глория.

– Глория, все нормально, – ответила ей Сиджей.

– Нет, не нормально. Они не вправе врываться сюда, как гестапо, – это наш дом.

Мне казалось, что офицеры начинали злиться.

– Ваша дочь должна немедленно проехать с нами в участок.

– Нет! – закричала Глория.

Полицейский достал из-за пояса два металлических кольца на цепочке.

– Сиджей, повернитесь.

Потом все уехали. Сиджей даже не погладила меня на прощанье, из-за чего я чувствовала

себя плохой собакой. Дом опустел. Тогда я направилась к своей подушке в подвал – очень

сильно хотелось свернуться калачиком в безопасном месте.

Услышав звук открывающейся двери, я встала, но на наверх не пошла, потому что Глория

вернулась одна. Она закрыла дверь в подвал.

Всю ночь я прождала свою девочку… Сиджей так и не пришла. Не пришла она

и на следующий день. У меня была резиновая кость, чтобы жевать, но мне по-настоящему

хотелось есть – ни ужина, ни завтрака. Воду я смогла найти во дворе, тем более, что утром

прошел дождь.

В конце концов, я не выдержала и начала безудержно лаять от голода и страха. Какой-то

одинокий пес издалека ответил мне, я никогда его раньше не слышала. Мы вместе полаяли

какое-то время, а потом замолчали. Мне было любопытно, что же это был за пес, и не доводилось ли нам играть вместе. Интересно, он сегодня завтракал?