Фридрих Горенштейн - Место Страница 169

– Позволь, – крикнул журналист, – но Коммунистический манифест и не ставил перед собой задачи духовного воздействия на личность в отдельности, но лишь на личность в обществе. Именно это я и имел в виду…

– Я говорю не о том, что ты имел в виду, – сказал Роман Иванович, – а о том, как ты был понят… А этот диспут, в котором ко всему замешана твоя дочь и эта кучка идиотов из общества имени Троицкого… Твое выступление там выделено теперь в отдельное дело… Но более всего меня заботит дело Коли… У нас, повторяю, имеются работники, которые относятся к тебе весьма дурно еще со старых времен, еще с тех времен, когда они ревновали тебя из-за хорошего отношения к тебе Сталина. Ну так вот, поднятая тобой волна дает им возможность действовать против тебя и особенно против Коли. Ранее я думал, что мне как-то удастся замять, но теперь вряд ли… – Две-три фразы я не расслышал и пропустил и уловил лишь конец какой-то мысли. – …тем более, – говорил Роман Иванович, – что у нас были работники, которые Щусеву доверяли, и сейчас они сделают все, чтобы себя реабилитировать… (опять я не расслышал одну-две фразы). Тот парень, он как? Цвибышев, кажется?

Услышав-свою фамилию, я вздрогнул.

– Там все хорошо, – сказала Рита Михайловна, – он сейчас должен подойти…

Я слышал, как она встала и пошла к дверям. Бежать мне было поздно и небезопасно, ибо, если б подобное мое движение было замечено, меня могли бы заподозрить в каком-то тайном замысле.

– Он здесь, – сказала Рита Михайловна, увидев меня, – подождите, Гоша… С вами хочет поговорить один наш знакомый. (Чисто женская нелогичность. Во-первых, я знал, кто этот человек, а во-вторых, сами же они меня к встрече с ним готовили.)

В приоткрытую на террасу дверь я видел столик, на котором стояла бутылка коньяка, открытая банка паюсной икры и нарезанные лимоны.

– А пусть он сюда, – услышал я голос журналиста, – зачем в кабинет? Здесь мы так хорошо сидим. (По-моему, журналист опорожнил одну-две рюмочки.)

– Нет, – сказал Роман Иванович, – ты здесь побудь, ты отдыхай, а я с ним сейчас должен потолковать.

– Возьми, Роман, ключ, – сразу сообразила Рита Михайловна.

Роман Иванович вышел вместе с Ритой Михайловной. (Журналист остался на террасе.) Роман Иванович коротко кивнул мне, открыл кабинет ключом, пропустил меня, и мы остались наедине.

– Садитесь, – сказал мне Роман Иванович.

Я сел.

– Давайте, – сказал Роман Иванович.

Я не сразу сообразил, о чем речь, но, замявшись секунду-другую, все-таки догадался, полез в карман и протянул донос. Роман Иванович взял и принялся читать. Читал он долго и внимательно.

– Ну что ж, – сказал он, – конечно, немало шероховатостей, но в общем приемлемо… Должен вас предупредить, что вам предстоит поездка.

– Куда? – тревожно спросил я.

– У вас есть связи с группой Щусева? – не отвечая на мой вопрос, неожиданно спросил Роман Иванович.

– Я уже давно не общаюсь.

– А что вам известно об отношениях Щусева с русским националистическим движением за границей? С русской антисоветской эмиграцией?

– Никогда, ничего, – растерянно как-то ответил я, поняв, что подвергаюсь допросу, и волнуясь оттого, что Роман Иванович может меня в чем-то заподозрить и не поверить.

– А Горюн? – спросил Роман Иванович. – Что вам о нем известно? О его взаимоотношениях со Щусевым?

– Мы состояли в одной организации, – ответил я, – но Щусев ненавидел его.

– Почему?

– Горюн был сторонник Троцкого, – ответил я, – а Щусев считал троцкизм еврейским движением, направленным на порабощение России.

– Было бы неплохо, если б вы могли поехать вместе с группой Щусева, – сказал Роман Иванович. По тому, как он перескакивал от темы к теме, я понял, что мои сведения его не интересуют, все это и так ему известно, он просто прощупывает меня. – Щусев вас в чем-нибудь подозревает? – спросил Роман Иванович.

– Раньше он мне доверял, относительно конечно, – ответил я, – но теперь, пожалуй, не доверяет.

– Ну хорошо, – сказал Роман Иванович, – во всяком случае, вы должны явиться к месту назначения одновременно с группой Щусева… Поможете местным товарищам в опознании…

– А Щусев собирается куда-то ехать? – спросил я.

– Да, – ответил Роман Иванович, – тот район сейчас весьма беспокойный… Там было несколько стихийных выступлений экономического характера… Появлялись и антисоветские листовки… Надо бы выявить, кто их распространяет, нет ли здесь связи с группой Щусева…

– Коля тоже поедет? – тревожно спросил я.

– Нет, – ответил Роман Иванович, – достаточно, если вы пройдете там регистрацию… А на докладной подписи вас обоих. Таким образом, у меня будет возможность вас из дела извлечь… В крайнем случае вы будете проходить отдельно, но это уже проще… Вы меня поняли?

– Да, – ответил я.

– Ну, все, – сказал Роман Иванович, встал, и мы вместе вышли из кабинета.

У дверей кабинета нас ждала уже взволнованная Рита Михайловна.

– Роман, – сказала она, – только что приехала Маша, она ищет встречи с тобой… Я ее пока спровадила.

– Подожди, – сказал Роман Иванович, – в чем дело?

– Маша хочет хлопотать за какого-то своего знакомого, за какого-то Иванова.

– Ах, это тот… – сказал Роман Иванович. – Я вряд ли смогу что-либо сделать.

– Да тебе и не надо ничего делать, – крикнула Рита Михайловна, – этого еще не хватало! Сумасбродная девчонка! Ты и так достаточно много делаешь для нашей семьи… Роман, у тебя с Гошей все?

– Да как будто.

– Тогда неплохо, если б ты сейчас уехал.

– Гонишь? – улыбнулся Роман Иванович.

– Мы ведь люди свои, – сказала Рита Михайловна, – эта сумасбродка устроит скандал, возбудит Колю, и бог его знает, что она натворит.

– Да мне, собственно, и пора, – сказал Роман Иванович.

– Ну, чудесно, – сказала Рита Михайловна. – Господи, какой ужас иметь таких детей!.. Ведь к ним буквально липнет всякая антисоветчина…

Я понял, что лишний при этом разговоре, и вышел во двор. «Значит, Маша приехала, – подумал я с радостью, – и я ее увижу… Но куда ее отослали? Наверно, на озеро к Коле». И действительно, углубившись в лес, я увидел брата и сестру, которые торопливо шли к даче.

– Роман Иванович еще здесь? – издали крикнула мне Маша.

– Кажется, уехал, – ответил я.

– Ну вот, – горячился Коля. – Я ведь тебе сказал: они нарочно тебя спровадили, чтоб ты с ним не встретилась. У мамы сталинские методы. (Напоминаю, Коля все дурное именовал сталинским.)

– Сволочи! – сказала Маша. Она была крайне взволнована и бледна. – Значит, ты меня обманула, – крикнула Маша, увидев Риту Михайловну на дачном крыльце.

– Оставь этот тон, – сразу же возбудила себя Рита Михайловна, чтоб чувствовать себя против Маши потверже. (Мне кажется, она ее побаивалась.)

– Где отец? – спросила Маша.

– Не твое дело! – крикнула Рита Михайловна. – Я ведь тебе запретила показываться на даче.

– Где отец? – снова повторила Маша.

– Он болен, – уже потише сказала Рита Михайловна, – но разве тебя это интересует?

– Да ты не слушай эту сталинскую стерву! – грубо крикнул Коля. – Он на террасе. – И вместе с Машей они проскочили внутрь дома.

– Пойдемте, – отирая заблестевшие слезы, шепнула мне Рита Михайловна, – может, вам удастся повлиять на Колю.

Мы поспешили следом. Журналист, как и прежде, сидел в кресле. Разморенный коньячком, он, кажется, задремал и вот теперь был разбужен криком.

– Отец, – говорила Маша, – Сашу Иванова, помнишь, того, кто делал на диспуте доклад, обвиняют в хулиганских действиях… Но ведь это не он тебя ударил, он просто спорил с тобой…

– Ну что ты хочешь, Маша? – вяло, еще не оправившись от сна, спросил журналист.

– Ты должен официально написать, что он не совершил против тебя никакого хулиганства.

– Ты ведь неглупая девушка, Маша, – сказал журналист. – Вспомни тему его доклада, тут ведь все гораздо серьезнее.

– Напишешь или не напишешь? – резко перебила она.

– Ну хорошо, напишу, – испуганно как-то сказал журналист.

– Ничего ты не напишешь, – вмешалась Рита Михайловна. – Еще чего недоставало. И перестань, Маша, тиранить больного отца. Как тебе не стыдно! Ты, Маша, издеваешься над родными тебе людьми ради какого-то чужого типа, замешанного в антисоветских делишках.

– Он мне не чужой, – крикнула Маша, – это мой жених!.. Вы мне чужие!..

Меня обдало жаром. Значит, Маша его любит, значит, снова соперник и снова из пострадавших. Но четких мыслей у меня в тот момент не было, ибо далее все пошло клочками.

– Не желаю вас больше знать! – крикнула Маша.

– Маша, – пытался подняться из кресла журналист, но у него, очевидно от волнения, отнялась больная левая нога, которой он безуспешно скользил по полу. – Маша, я ведь согласен.

– Ничего ты не напишешь! – снова крикнула Рита Михайловна. – Пусть уходит!.. Слишком она разжирела на отцовские денежки!..