Unknown - Unknown Страница 19

В нем несколько десятков килограмм чистых мышц! Он просто издевается надо мной. Так и хотелось кинуть в него подушку.

— Аккуратнее с ударом, маленькая Мика, — ощетинился он, прежде чем уйти. — Ты была бы отличным боксером. Бьешь в самое сердце.

Я не поняла ничего из того, что он сказал, и чувствуя в душе шквал из непонятных эмоций, улеглась на кровать, завернувшись в одеяло. Как это все странно.

Как бы я не хотела об этом думать, но к Майклу я не была равнодушна. Он был моим первым мужчиной, и я помнила ВСЕ. Просто закрывала на это глаза и сейчас думала совершенно о другом.

Но эти полчаса, что мы провели вместе – были странными. Я даже в мыслях не хотела произносить это слово, но не могла умолчать. То, что происходило между мной и Майклом называется, как…

Притяжение.

Я отогнала от себя эти мысли и специально погрузилась в удручающие размышления о Нике — мне вновь стало жалко себя, жалко, что я осталась совсем одна, и этой ночью он больше не придет ко мне.

ГЛАВА 9

POV Майкл

На подкашивающихся ногах я дошел до ближайшего угла и ухватился за него. Грудь словно лупили изнутри. Долбили молотком в одно место на ребрах, и этим молотком было сердце. Проклятое сердце!

Я со всей дури ударил кулаком по стене, так что с ней осыпалась краска, и вспомнил этот сладкий вкус.

Бить. Бить. Бить. Хотелось избить, хотелось поднять руки вверх и услышать, как толпа орет мое имя.

Айк. Так меня называли на арене.

Хотелось видеть, как я намного сильнее, намного злее, быстрее и яростнее своего жалкого противника. Я хотел видеть, как он падает на пол и смотрит на меня умоляющим взором. Просит о том, чтобы я пощадил его.

Как он боится меня.

Черт возьми, что сейчас только что было? Весь вечер я не находил себе места, девушка из воспоминаний не покидала мою голову. Потом я вспомнил Монику и то, как накричал на нее в зале. Руки словно сами набрали телефон номера доставки, а там я и глазом моргнуть не успел, как оказался в ее комнате с едой, и мы начали милую беседу – если это так можно назвать.

Я всегда считал ее симпатичной – в школе над ней издевались из-за лишнего веса и прочего, и я был согласен: Моника тогда не была яркой красоткой. Да и сейчас ее не назовешь стандартной моделью, но именно это в ней и привлекало.

Она была похожа на лисицу: маленькие аккуратные черты лица, острый и вздернутый носик. Миндалевидные раскосые глаза янтарного цвета. Нетипичная внешность для американки. Даже волосы у нее были трехцветные: русые с золотистыми и красноватыми переливами.

А теперь у нее еще была и красивая фигура…когда-то. До того, как она попала в больницу и заморила себя голодом.

Я бы определенно трахнул Монику Саммерс второй раз в своей жизни. Мне было даже любопытно – наш первый секс я помнил очень плохо, тогда я был под кайфом и сильно нажрался, для подросткового организма это была ядерная смесь. Помню только то, что она была девственницей и очень боялась этого. Наверное, я с ней не слишком церемонился.

Плевать.

Она всего лишь девчонка, такая же, как и все. Если захочу – трахну ее и второй раз. И точно так же благополучно забуду об этом, как сделал это тогда в школе – наш спор со Стефаном разбил ей сердце, но тогда я об этом не думал.

Да и сама фраза «разбил сердце» звучала для меня теперь глупо. Во-первых, сердце нельзя разбить. Если оно не остановилось в ее груди после того случая, то с ней все в порядке. Во-вторых, как оказалось, в случае чего его могут пересадить.

Вот мое сердце…оно не то, что разбито. Оно мертво. Утилизировано. Оно в чертовом мусорном ведре. А в моей собственной груди бьется нежная трепетная машинка, которая носит девушкам ужин и занимается любовью с безликой Богиней.

Я бы ее совсем иначе трахнул.

За всеми этими мыслями я сам не заметил, как вернулся в свою комнату. Я смотрел на свои руки и они ходили из стороны в сторону. Начало бросать то в жар, то в холод.

Я хотел гребанного кайфа.

Все мои желания отозвались болью в сердце — да такой, что захотелось вырвать его из груди.

POV Мика. Настоящее.

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошла с тобой? — Лили заботилась обо мне каждую секунду свободного времени. Но я знала, что должна сделать это сама.

— Спасибо, Лил. Я справлюсь, правда, — я приоткрыла дверь автомобиля подруги и посмотрела на наш с Ником дом. Мы долго спорили — покупать недвижимость у океана с видом на воду, или на холмах, откуда открывался обзор на весь Лос-Анджелес. В итоге Доминик победил, аргументировав свой выбор тем, что океан у нас и так в пятнадцати минутах езды без пробок, а вот дом на холме — это престижно и более надежно.

— Может, тебе помочь дойти или хотя бы разложить вещи?

— Нет, я все сделаю сама, — я с благодарностью улыбнулась подруге и подождала пока она поможет выйти мне из машины. Я все еще опиралась на костыли, для подстраховки. Хотя уже могла передвигаться и без них, но это требовало много усилий.

— Ну, смотри, дорогая. Позвони мне вечером. Зови нас с Сэтом, как только будешь готова, — я сделала пару шагов в сторону дома и Лили добавила. — Прошу, не закрывайся ото всех, Мона. Ты нужна нам.

Затем я услышала NF–Thing Called Love, которую она включила на полной громкости и звук заведенного двигателя. Лили уехала, оставив меня одну, как я и хотела.

Я огляделась — наш спокойный, ухоженный и зеленый район рядом с Гриффит Парком(Griffith Park). Через дорогу шла миссис Шепард с двумя далматинцами и, заметив меня, помахала рукой. В шаге от меня заразительно улыбаясь пролетел на скейте Джаред Хейл — сын моих соседей, которому Ник всегда помогал с машиной.

Цвета неба и травы казались такими яркими после однотонных стен больницы, что я чуть не ослепла, а свежий воздух опьянял и дурманил, даруя ясность в мыслях.

Я видела, что здесь ничего не изменилось. Соседи смеются, солнце продолжает сиять над холмами моего любимого города, и, казалось, за все это время с неба не упало ни одной капли дождя.

Жизнь продолжалась, кипела, бурлила каждый день, и только у меня она остановилась. Приятный прохладный ветерок овеял лицо, и я вдохнула полной грудью прежде, чем войти в дом.

А потом я это сделала. Костыли поставила к стенке, и мой взгляд тут же упал на голубой джемпер, который небрежно висел на спинке кресла в гостиной — там, где его и оставил Доминик. Он одевал его по вечерам осенью или зимой, когда в Калифорнии становилось прохладно, хоть он и не сильно ему нравился.

Я медленно подошла к креслу и взяла свитер в руки. Мягкая ткань заскользила под подушечками пальцев, а в ноздри ударил знакомый аромат — запах Ника. Он до сих пор остался на его вещах, на этом дурацком свитере, который он носил только потому, что подарила его я.

А потом я сделала то, что хотела сделать, как только вошла в наш дом — отчаянно уткнулась в свитер носом и зарыдала во весь голос. Сейчас можно. Здесь никто не слышит. Здесь можно, наконец, снова отдаться своему горю.

Его запах был таким свежим, словно и не прошло двух месяцев. Лили специально не стала трогать свитер, наверное, знала, что я захочу обнять его.

Я прижала его к себе так сильно, будто хотела, чтобы запах с этого свитера навечно стал запахом моей кожи. Я знала, что теперь я буду с ним спать, буду в нем ходить, и я вряд ли когда-нибудь решусь постирать его, потому что этот свитер насквозь пропитан Ником.

И я не хочу, не хочу, чтобы он уходил. Иллюзия того, что он только что снял его и ушел на работу, так реальна, что к горлу подкатил новый отчаянный вой.

Боже, надеюсь соседи этого не слышат. Хотя, мне все равно.

Я цеплялась за свитер, как ребенок за первую игрушку в своей жизни. Глаза то и дело падали на вещи, которые принадлежали Доминику: его любимая кружка, фотографии, расставленные на полках возле телевизора, фотоаппарат, работы на стенах…все, каждая вещь этого дома была пронизана Ником. Весь дом был им. Но его здесь больше не было.

— Малыш, не плачь пожалуйста. Теперь ты вышла из больницы, и я жду от тебя действий, — я плюхнулась в кресло и увидела Ника на диване: он лежал на подушках и с осуждением смотрел на меня. — Ты должна продолжить свою карьеру. Должна пойти в зал, как мы делали вместе. И ты обязана сопровождать Лили на всех ее субботних вылазках, иначе она снова наделает глупостей, — он подмигнул мне с улыбкой, которая показывала его ямочки на щеках.

Я ненавидела то, что он улыбался мне. То, как легко ему было. От мысли, что он совершенно не испытывает несчастья от нашей разлуки, мне становилось хуже. Почему?

— Тебе совсем все равно, да? Неужели тебе не больно, Ник?