Сергей Васильев - Как это было у меня: 90-е Страница 21

Действительно, остановить платежку от банка из МРЦ мы тогда не могли, это вмиг стало бы известно всему рынку, а вот сделать такое с обычным клиентом оказалось более реальным. Расчеты в стране еще были не очень быстрыми, и клиент мог и не заметить задержки.

Около полуночи, подсчитывая все приходы и уходы, мы увидели, что дыра еще остается. Денег на утренние платежи нам все равно не хватало.

Нам недоставало совсем чуть-чуть — но взять их было уже неоткуда. Мы все сидели в напряжении, в состоянии какой-то неожиданной и полной безысходности. Предыдущие четыре года мы были способны самостоятельно решить любые проблемы, а теперь не знали, что нам делать. И что будет завтра.

И потому спасение оказалось для нас тогда неожиданным!

Уже после полуночи позвонила Козырева и сказала, что ЦБ в Москве тоже заседал весь день и решил-таки дать краткосрочные кредиты нескольким системообразующим банкам столицы. И нам, единственному региональному банку, — через РКЦ Твери.

Наутро все наши платежи прошли!

Нам опять стали верить, деньги начали поступать в МРЦ, как-то потихоньку возобновился рынок «межбанка», и жизнь пошла дальше — но уже совсем иная жизнь, не похожая на ту, что была до этого «черного вторника».

P.S.

Тогда нас спасли три фактора.

Во-первых, у нас имелись крупные денежные остатки Национальных банков стран СНГ, которые лежали у нас в МРЦ. Эти организации были медлительны, принимали решения неторопливо — и потому не повелись на слухи про кризис.

Во-вторых, нас спасли юридические лица, чьи платежи можно было на время задержать. Тогда мы поняли, что нам срочно нужна устойчивая база клиентов-юрлиц. После того дня именно за ними мы стали гоняться по рынку и привлекать их к себе.

И, конечно, очень кстати пришлась краткосрочная помощь ЦБ. Сейчас это обычное дело для Центробанка, когда он раздает однодневные кредиты, делает сделки РЕПО22, но тогда подобное произошло в первый раз.

С этого дня мы стали жить иной, очень напряженной жизнью.

В тот день мы прошли по лезвию. Мы поняли, что очень уязвимы. Безудержный рост банка остановился, и мы с трудом удерживали его в таком состоянии еще почти год.

Начался тяжелый период лихорадочного поиска денег на рынке. Мы, по сути, перестали затевать что-то новое, нужно было хотя бы доделать старые проекты, но ситуация дальше лишь усложнялась и усложнялась.

Фонд взаимопонимания и примирения (1994–1996 годы)

Где-то в середине 1994-го, то есть в самый пик нашего расцвета, клиентом банка стал Фонд взаимопонимания и примирения.

Это был полугосударственный фонд — точнее, его создало правительство России, но деньги туда поступали… немецкие. Российская Федерация тогда заключила с ФРГ договор о компенсациях, которые та должна была выплачивать узникам концентрационных лагерей времен Второй мировой войны.

Я уже точно не помню, почему именно у нас фонд завел счет, возможно, это произошло после нашей программы с ВЭБом, но никаких особых договоренностей с кем-то в правительстве у нас по этому поводу не было. Мы никому не давали взяток и не делали ничего подобного, клиент просто сам открыл у нас счет.

Как говорится, просто пришел «с улицы».

Вначале мы его и не замечали среди десятков тысяч наших клиентов. Но постепенно, анализируя клиентскую базу, мы стали обращать внимание, что его остатки в банке все растут и растут — причем не в рублях, а в… немецких марках!

И вот в какой-то момент мы увидели, что на счету одного этого клиента уже скопилось около 10% от суммарных остатков всех юридических лиц.

Я сразу же решил познакомиться с этой организацией и попросил устроить мне встречу с президентом фонда.

Его звали Виктор Александрович Князев, он был уже в возрасте и сам еще в юности прошел через немецкий концлагерь. Я представился и сказал, что мы рады, что у нас появился такой серьезный и социально важный клиент! «Чем мы можем быть полезны?» — спросил я.

И Князев обрисовал мне несколько важных для него задач.

Во-первых, надежность.

Во-вторых, так как денег на все выплаты не хватает, для фонда важна ставка, которую мы будем начислять на его депозиты.

И, в-третьих, нужна помощь в отделениях на местах по всей стране, поскольку бывшие узники — пожилые, часто уже больные люди и им порой трудно приехать за деньгами. Все это банк легко мог выполнить, и потому мы активно взялись помогать фонду в организации его работы с клиентами.

А кто были его клиенты? Это были советские люди, прошедшие через немецкие концлагеря. Таких тогда, как я узнал, еще оставалось в живых около полумиллиона человек.

Фонду предстояло их найти, получить от них заявления и начать проверять в немецких архивах и в архивах КГБ СССР: реально ли эти люди где-то работали, действительно ли они были угнаны? После получения подтверждений фонд выплачивал каждому узнику «законную» компенсацию от правительства ФРГ.

Максимальную сумму — 15 тысяч немецких марок — предоставляли заключенным концлагерей и гетто. Для советских граждан, занятых на принудительных работах на заводах, фермах или, скажем, в ресторанах, немецкой стороной предусмотрено было от 1,5 до 10 тысяч марок, в зависимости от тяжести условий.

По тем временам это были довольно большие суммы, особенно для пожилых людей.

Правительство ФРГ обязалось перечислить в Фонд взаимопонимания и примирения всего около 400 миллионов марок — огромные деньги!

Я все чаще и чаще стал приезжать к Князеву, чтобы наладить с нашей стороны максимальную помощь. Нужно сказать, что в самом начале фонд имел счета для выплат где-то в пяти-шести банках, так как ему нужно было охватить всю страну.

Но постепенно благодаря нашим сервисам, нашей активности и тому, что мы имели огромную корреспондентскую сеть банков по России, мы стали основным банком фонда — в какой-то момент все его деньги хранились только у нас.

Мы начали работать с фондом в 1994-м, когда средств у него было еще не слишком много, но к середине 1995-го он уже стал одним из главных наших клиентов, а после «черного вторника», когда от нас вывели деньги многие банки, — и вовсе самым крупным, ключевым для нас.

Я часто встречался тогда с Князевым, активно обсуждал с ним все проекты фонда.

Очень хорошо помню эти лица… лица… лица…

В какой-то момент Князев выступил с инициативой, что нужно не просто выплачивать людям компенсации, а сделать Книгу памяти. Эту идею высоко оценили и в Германии, и у нас в Москве.

Смысл ее был вот в чем: при выдаче денег нужно делать снимок бывшего узника, а если у него есть сохранившееся старое фото — времен его молодости, — то снимать с него копию.

И мы взялись организовать все это для фонда.

Мы закупили фотоаппараты, разослали их по филиалам и отделениям, а затем стали делать снимки и накапливать фотобанк. Все это было очень важно фонду — равно как и связь с банком, организовавшим такую работу.

Лица… лица… лица…

Так прошел весь 1995-й и начало 1996-го. Но дальше было все сложнее и сложнее…

Я приезжал к Князеву и слушал его рассказы про узников, но меня интересовало тогда только одно: когда в его фонд придут новые деньги из Германии и как бы еще немного задержать выплаты узникам.

Это было ужасно, это было кощунственно, но я кожей, нутром своим ощущал, что все последние месяцы существования банка мы жили именно за счет того, что фонд держал у нас свои огромные деньги!

Князев тогда ничего не подозревал, он занимался своей работой, готовил бумаги к очередным выплатам. А я приходил к нему и всякий раз советовал ему продлевать депозит — мол, тогда мы дадим еще чуть больший процент.

Я понимал, что, если фонд решит отозвать свой депозит, банк рухнет.

Фонд взаимопонимания и примирения стал в 1996 году для нас ключевым клиентом. Князев об этом не знал, думал, что он — один из многих. Тогда с помощью бесед и уговоров мне удалось сохранить сотрудничество с фондом до конца, до дня краха банка.

P.S.

Как только наши проблемы стали видны всем и в банк была введена временная администрация, мы сразу же рассказали ЦБ о том, что у нас есть такой клиент и что прежде всего нам нужно рассчитаться именно с ним.

Это дело принципа и чести — для всех нас, для банка.

И в ЦБ с нами согласились.

— Что вы предлагаете? — спросили они.

— Нам нужно отдать самое ценное, что у нас есть из активов, и мы считаем, что это — наш бизнес-центр на Трехпрудном, — ответили мы. Югославские девелоперы как раз к тому времени заканчивали его реконструкцию.

— Сколько он стоит? — спросили в ЦБ.

Мы потратили на его строительство денег чуть больше, чем составляла сумма всего депозита фонда в банке, и ЦБ согласился с нашим предложением. Здание, конечно, стоило дороже, но в тот критический момент на рынке никто его не покупал, и ничего другого не оставалось. Князев был ошарашен случившимся, но он тоже понимал, что других вариантов нет, и потому забрал здание.