Владимир Поселягин - Истребитель. Трилогия Страница 22

«Почему они сбросили? А‑а‑а, наши!» – понял я, заметив пять приближавшихся точек. Понять, что это наши истребители было нетрудно. Однако оставшаяся тройка мессеров просто так отпускать меня не собиралась, поэтому мне приходилось прилагать все свои летные умения, помноженные на опыт летчиков прошедших войну, чтобы не только уходить из‑под атак, но и самому стрелять, причем прицельно.

«Правильно летчики называли «ишачки» «ежиками»!» – подумал я в очередной раз встречая в лоб атаку «худого». Но на этот раз он не успел увернуться от очереди, и пушечные снаряды вспороли его от носа до хвоста.

Это было последнее, что я мог сделать, патронов больше не было, выпустил последний боезапас, поэтому мне пришлось просто молча крутиться, уходя из‑под огня. Я уже получил несколько попаданий, да и бак был практически пуст, так что долго крутиться я не смогу. Собьют, ироды.

Уворачиваясь от очередной атаки, я посмотрел где помощь. Три истребителя атаковали бомберов, а вот двое были уже близко. Это подстегнуло немцев, и они, поняв что я пустой, бросились в двойную атаку. Я знал, как от нее уйти, но тут мотор зачихал.

«Б…я, бензин!!!» – только и успел я дернуть штурвал в сторону, как по мотору и правому крылу забарабанили снаряды.

Выбросив клубы дыма, видимо попали зажигательными, «ишачок» понесся вниз, и как раз в это время помощь на МИГах сцепилась с немцами. Откинув борт, я чуть довернул штурвал и с трудом выбросил внезапно уставшее тело наружу.

«Сбили, все‑таки сволочи!» – изумленно подумал я, падая на город, меня поразила техника пилотирования немцев – я их делал как щенков. Или мне попались молодые пилоты или я недооценил свой потенциал.

В это время мы фактически крутились над Минском. «Ишачок» густо дымя, падал куда‑то в район парка. Вот на моторе возникло пламя, и ястребок огненным шаром врезался в землю, повалив несколько деревьев. Понимая что тянуть не стоит, немцы все равно дерутся с нашими, я дернул за кольцо на бедре.

Дальше произошло страшное. Маленький парашют вышел, но выдернуть основной не смог, то ли его склеила кровь, то ли неправильно уложили, и я с диким воплем с километровой высоты, стал падать на город, пытаясь затормозить руками.

Вы знаете, что такое ужас? Да, тот самый, от которого впадаешь ступор. Так вот я теперь знаю.

Не переставая орать, я падал на город, какой‑то частью мозга, я хладнокровно прикинул.

«Судя по направлению ветра и скорости моего падения место моего приземления будет крыша вооон того дома!»

Однако главное сознание продолжало пребывать в ступоре и орать.

Как ни странно, из этого состояния меня вывел немец из бомбардировщика, который опускался неподалеку. Этот гад, пару раз выстрелил в меня, когда я пролетал мимо него метрах в пятидесяти. Успев обматерить его, я быстро прикинул что можно сделать. Выход только один дотянуться до выпускного парашюта и выдернуть основной, что я и попытался сделать.

Вы когда‑нибудь пробовали выгнуть руки назад и что‑нибудь там сделать? Нет, не получится? Так вот мой вам совет. Прыгните с поврежденным парашютом и у вас все получится, поверьте моему опыту. Изогнувшись, я ухватил за парашют и стал его дергать. Резко дергать. С треском парашют полностью раскрылся на высоте примерно метров сто от земли.

Сапог с и так поврежденным в кустах голенищем, от рывка практически слетел с моей ноги, но я успел растопырить пальцы, из‑за чего он повис бултыхаясь, готовый вот‑вот слететь.

«Не удержу!» – понял я чувствуя как слабеют пальцы, и начинает сводить ногу от напряжения. Тут поток воздуха от земли немного приподнял меня и тряхнул, от чего сапог слетел и под мой возмущенный крик, с пятидесяти метров полетел вниз.

– Твою мать, Гаврюшов, это шо такое я вам ешо сказал? Шоб вы эту хрень перенесли туда, а не сюда. А вы шо сделали? – дыша перегаром орал старшина.

Старшину Данилюка в госпитале не любили, более мелочного куркуля встретить было просто невозможно. Как он попал на должность завхоза, тайна за семью печатями, но даже главврачу что либо получить от него, доставало немало проблем.

– На меня смотреть!! – опять заорал он, когда один из бойцов хотел посмотреть на воздушный бой что шел над городом.

Пять бойцов угрюмо насупились, старшину тихо ненавидели все бойцы охранного взвода, и то что они попали под его командование на время разгрузки привезенного материала, не доставляло им удовольствия.

В дворике госпиталя, где у склада с открытым бортом стояла полуторка, из которой почти все выгрузили, бойцы слушали разглагольствования старшины, как внезапно услышали близкий возмущенный вопль:

– Сапо‑ог! Сапо‑о‑о‑ог!!!

Бойцы в недоумении закрутили головами, как послышался звук удара и последующего за ним падения. Повернувшись к старшине, они увидели занимательную картину. На утрамбованной земле, лежал, раскинув руки и ноги старшина, а рядом с ним командирский сапог.

– Твою ж мать, – снова послышалось где‑то рядом. Один из бойцов поднял голову и увидел парашютиста спускающегося на них. В нем привлекало то, что к ноге был привязан большой желтый портфель, развивающаяся портянка, и пятнисто‑красный парашют.

– Мне пожалуйста сто грамм водочки и огурчик, и усе… – послышалось от старшины, после чего последовал громкий храп.

– Живой, гад, – сплюнул один из бойцов, конопатый красноармеец Федюнин.

Меня приподняло над большим трехэтажным зданием, в котором я без труда узнал госпиталь, и опустило на пристройку, крытую железом. Железо гулко встретило мое приземление, не успел я облегченно выругаться, как опустившийся было парашют, внезапно наполнился воздухом, и резкий порыв ветра потащил меня по пристройке.

Боец‑зенитчик, что лежал сейчас на операционном столе, имел тяжелую осколочную рану в ногу, и трое врачей с операционной сестрой боролись за его ногу. То и дело слышалось:

– Зажим!.. Убрать кровь!.. Есть один осколок! Тампон!

В открытое, несмотря на инструкцию окно, было слышно звуки прифронтового города. Стрельба зениток, привычный мат завсклада, чьи‑то возмущенные крики, рев авиационных моторов.

За окном операционной была крыша пристройки, и в последние дни частенько один из врачей вылезал на нее покурить и прогуляться. Поэтому громкий бум на пристройке они услышали довольно четко.

– Да куда еще!!! – послышалось почти сразу, и последующие за ними звуки, заставили одного из врачей оторваться от раненого и с недоумением посмотреть на окно, где были слышны странные быстрые звуки. Бум‑шлеп, бум‑шлеп, бум‑шлеп. Мимо окна привлекая внимание желтым портфелем и полуразмотанной портянкой пробежал кто‑то непонятный. Почти сразу послышались звук ломающихся веток, и радостные крики, перемешанные с болезненными ойканьями:

– Жив! Цел! Ой… Б.я. Жив. Уй! Ха‑ха. Цел!

Мимо окна, мелькнув красно‑белым, опускался парашют.

– Нужно будет узнать что это было, – сказал врач, вернувшись к раненому, которому уже зашивали рану.

Гадский ветер потащил меня по крыше. Попытка затормозить ни к чему не привела, меня потащило дальше, из‑за чего пришлось быстро перебирать ногами. Ремень, которым был привязан портфель, больно врезался в ногу, из‑за чего я постоянно морщился.

Тут пристройка кончилась, и я полетел на растущее рядом дерево. С хрустом веток я повис на стропах в полуметре от земли.

Облегченно вздохнув, я быстро осмотрелся. Ко мне уже бежали люди, причем преимущественно в военной форме. Первым добежал боец с винтовкой. Опасаясь, что мне могут принять за немца, я быстро заорал:

– Свои, б.я!!

– А то я не понял, что так материться только наши могут, – ответил запыхавшийся боец, и прислонив винтовку к стволу дерева стал помогать мне спуститься.

Тут налетели остальные, и меня мгновенно освободив из строп, и ремней парашюта стали кидать в воздух, дружно скандируя и крича не впопад.

– Ай маладец, пятерых сбил… – радостно кричал лейтенант‑грузин, командуя бойцами что меня качали. Спину начало стрелять болью.

– Молодец, ай да летчик… Вот, настоящий сокол.

Перед лицом мелькали разные лица, и руки.

– Да поставьте меня на землю, мне к командованию надо у меня важные разведданные!

– Смирно! – рявкнул кто‑то рядом.

Бойцы ловко поймали меня и поставили на землю, после чего быстро выпрямились и замерли.

Я тоже встал по стойке "смирно", стараясь незаметно проверить сухие ли штаны, а то до этого было как‑то не до того.

«Уф, сухие, что странно!»

Командир, что скомандовал, стоял неподалеку и чуть насмешливо наблюдал за моими манипуляциями, явно поняв что я делаю. А вот меня он сразу напряг. В двух метрах от меня стояли два командира, один политрук с синими петлицами и с глазами особиста, другой майор авиации. Именно политрук и командовал.

– Представьтесь! – снова скомандовал он. Майор же молчал. Позади них, метрах в пятидесяти, стояла черная «эмка», из которой выглядывал боец в пилотке и с синими петлицами.