No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Франсиско Мероньо Пельисер Страница 27

— Произошло что-то серьезное? — спрашивает начальник штаба Молина, когда входит Клаудин.

— Нет! Могло бы быть и хуже.

— Если мы будем так ломать самолеты, то скоро совсем останемся без эскадрильи! — яростно восклицает Молина, когда на пороге двери появляется Браво, держа летные очки в руках.

— Что ты теперь скажешь? — насмешливо улыбаясь, обращается Клаудин к Браво.

— Оставь меня в покое! — почти кричит тот. В этот момент их взгляды встретились. Глаза

Клаудина наполняет издевка и насмешка, а глаза Браво пылают лютой ненавистью.

— Ладно, старик, не злись! Ты хорошо вел себя в небе, и если бы ты встретил фашиста, ему бы не поздоровилось! Эта нелепость при посадке — случайность. Винт и крыло исправят механики — они на это мастера.

— Не в этом дело! Я не обижаюсь на то, что меня прижал командир эскадрильи, — на то он и командир. Но как я теперь буду смотреть в глаза других пилотов?!

— Вижу, что ты честный парень! Давай выпьем по маленькой и забудем обо всем этом!

Через минуту они выходят из кабинета начальника штаба, обнявшись и оживленно беседуя.

Уже совсем поздно. Солнце давно спряталось за горой, отделяющей нас от Теруэля, и повсюду воцарилась темнота. Возвращаясь домой, мы видели, как в окнах местных домов зажигаются масляные лампы.

ДНИ ВЫНУЖДЕННОГО БЕЗДЕЙСТВИЯ

Под Теруэлем пехота значительно снизила свою активность, и наша авиация теперь поднимается в воздух лишь для перехвата фашистских самолетов, которые почти совсем перестают летать в плохую погоду. Нелетные дни — это дни отдыха наземного персонала и дни удручающей скуки для летчиков. Они обычно заполняются рутинной работой по подготовке обмундирования и снаряжения, мыслями о доме. Летчики пишут письма домой и своим любимым девушкам, которые с нетерпением ждут их возвращения. Мы пытаемся убить время, наблюдая, как местные жители, поставив кувшины на головы, направляются за водой или, вооружившись острыми топорами, заготавливают дрова для печки, собирают хворост. Сегодня,

в один из таких скучных дней, когда яркий желтый диск солнца скрывается за горой и зажигаются керосиновые лампы, мы садимся в большой комнате, курим и играем в карты. Тот, кто выигрывает, в конце игры возвращает деньги проигравшим. Долгие часы такого времяпрепровождения наводят еще большее уныние. На улице снова непогода, метет сильная пурга, — а это значит, что завтра снова вынужденный отдых.

Так незаметно наступает новый, 1938 год. Кислое местное вино заменило нам игристое шампанское, и оно вполне соответствует нашему настроению. На столе сильно перченное мясо, обжигающее своей остротой, почти остывшая жареная картошка, густой желтый соус и безвкусный рис с подливкой. Ложки оставляют в соусе следы, как сапоги в уличной грязи. Вареный рис мы мешаем с этим соусом — получается сносно.

Едим мы молча, без шуток, смеха и разговоров. Каждый вспоминает, как весело он встречал этот праздник дома, с родными и близкими, когда столы ломились от вкусной еды, — а сейчас ему приходится разжевывать кусок жесткого, как камень, мяса. Выпив несколько бокалов вина, мы постепенно забываем о прошлом и возвращаемся в настоящее, пытаясь предаться радости и веселью. У каждого это получается по-разному: Диес направляется к своей девушке; Аларкон с Фрутосом в шутку прячут штаны Вилькина; Мараньон, Гандиа и Браво спорят о каком-то боевом развороте. Я же иду спать — и вскоре остальные один за другим следуют моему примеру. Что касается Сарауса, то он достает пистолет и делает несколько выстрелов.

— Уж эти подлецы... мне за все заплатят!..

«Бах! Бах! Бах!» — серия выстрелов кладет конец старому году.

ЯЗЫКИ ПЛАМЕНИ

Когда облака рассеялись, раскрыв всю красоту высоких гор, сияющих белоснежными нарядами под лучами восходящего солнца, мы возвратились на аэродром. В календаре появилась первая отметка, сделанная красным карандашом. Начался новый, 1938 год. В 10.30 мы вылетаем на первое задание — обеспечивать прикрытие «чатос» над Теруэлем. В помещение штаба, где и без того тесно, набивается более двадцати человек — летчики двух эскадрилий. Мы проходим инструктаж и сверяем свои часы с командирскими. Дана команда: «По самолетам!» Все, как обычно, как будто не было нелетных дней в конце декабря.

Наконец в воздух взмывает сигнальная ракета, и мы снова испытываем столь желанное ощущение полета. Уже при взлете заметно долгое отсутствие практики: строй мы формируем с большим опозданием, и даже на высоте трех тысяч метров Пуиг не успевает занять отведенное ему место. Сарауса демонстративно показывает ему кулак, но это только сильнее действует на него — и без того нерешительного и нервозного. Мы набираем высоту, и незаметно слева появляется линия фронта. Зенитки противника открывают огонь — и два крупных, смертоносных снаряда звонко разрываются как раз в том месте, откуда секундой раньше выскользнул самолет Пуига...

«Чатос», сильно уступающие нам в скорости, летят на гораздо меньшей высоте. В своем строю пеленга они напоминают стаю журавлей, то и дело теряющихся из вида на фоне черной земли и ослепительно белого снега. Но вот столбы дыма и языки пламени точно указывают на их местонахождение. В крутящейся карусели воздушного боя трудно понять, сколько вражеских

самолетов и откуда они взялись! Убедившись, что поблизости нет «мессеров», мы на своих скоростных «москас», словно ястребы, набрасываемся на самолеты противника. Трассирующие пули наших очередей, как сверкающие шпаги, вонзаются в их машины, а кабины наших самолетов наполняются изысканными ругательствами в адрес пилотов врага. В середине этого кипящего котла раскрывается парашют, и мы спешим его прикрыть, даже не зная, — наш ли это или кто-нибудь из фашистов. Делаем мы это потому, что фашисты будут пытаться его расстрелять, — мы же никогда не уничтожаем беззащитных летчиков врага.

На земле видны результаты боя — пять или шесть пылающих точек. Теперь бой принимает иной характер — характер индивидуальных схваток. Каждый встречается лицом к лицу с противником, и теперь только личное мастерство пилота поможет одержать победу. Вот несколько итальянских «Фиатов» не выдерживают столь ожесточенного сражения, и вскоре нам видны только очертания этих фашистских самолетов, позорно скрывающихся в окутанной облаками дали. Другие отчаянно пытаются найти малейшую брешь в плотной стене нашей обороны. Так один из этих «Фиатов» довольно смело атакует Кортисо, и мы — четыре «москас» и один «чатос» — спешим ему