Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник) Страница 28

Если бы только понял! Если бы в сердце ее заглянул… Увидел бы, как горячее Васино сердце любит его. Как истомилось оно, нахолодалось, ласки Володиной просит… Почему Володя с ней всегда так молчалив, угрюм? Никогда в глаза не посмотрит… Не так подушку поправишь, раздраженно так скажет: «Тоже сестра милосердия! Подушки поправить не умеет!»

Конечно, с больного что спросишь? А все-таки… Почему это так? Неужели не простит? Никогда? И останутся они жить вместе, а будет вот как сейчас: на сердце холодно, одиноко, жутко?

Глядит Вася на Владимира. Знакомое, милое лицо. И ресницы точно лучи. Их-то Вася полюбила первыми… А он Васину косу. Косы-то и нет!..

Как в сказке: косой приворожила, косу срезали – любимый-то и ушел… А как любились-то! Тогда, в семнадцатом году… И потом, когда белые наступали… В ту ночь, когда вместе шли заговорщиков арестовывать…

– Убьют меня, Вася, смотри дела ни на час не отпускай. Плакать потом будешь.

– И ты тоже, Володя. Обещаем друг другу. – За руки взялись, в глаза поглядели и скорее за дело… А ночь-то была морозная… Звезды рассыпались по небу… И по снегу хрустели шаги отряда, с которым шли Вася и Владимир…

Вспоминает Вася, а сердце будто от луча прошлого жаркого счастья тает и тает… Не плакала Вася, как горе стряслось, не жаловалась. Терпела. Себя забывала. А сейчас текут слезы по щекам, да не злые, не горькие, а сладко-грустные. Плачет Вася о прошлом счастье, о том, что ушло и чего не вернешь… Ничем! Никогда!..

– Вася, а Вася?… О чем ты?

Володя голову с подушки приподнял, на Васю глядит, а глаза не чужие, невидящие, холодные, а свои, родные, Володины глаза, ласковые, жалеющие, хоть и печальные.

– О чем, Васюк? О чем, мой бедный, плачешь? – И ласково так руку на Васину кудрявую голову положил.

– Володя, любимый! Драгоценный мой, простишь ли меня? Простишь ли?

– Глупенькая ты, Вася… Что мне-то прощать?… Не плачь так. Давай поговорим. Сядь сюда, ко мне поближе. Вот так. Живем в молчанку, обоим только тяжелее.

– Только тебе нельзя волноваться… Я боюсь, милый. Лучше другой раз.

– Нет, другой раз не скажется… Дай душу облегчить. Замучился я, Вася. Потому и из жизни уйти хотел… И сейчас, хоть жить охота, а выхода не вижу…

– Поищем вместе, Володя! Не чужая же я тебе стала.

– Ты все знаешь, Вася?

– Знаю, – кивает головою.

– Теперь поняла мою тоску? Мою муку?… А ты меня все глупостями попрекала… Савельевым изводила.

– Знаю, Володя.

– И в другом ты ошиблась: ты думала, что там любовь?… Да? Нет, Вася. Любить я люблю только тебя, моего ангела-хранителя, друга моего верного… А там, Вася, другое, совсем другое… Хочешь, назови «увлечением», чем хочешь, только то не любовь… А ты меня ревновала, подозревала, за мной шпионила…

– Никогда, Володя, никогда!

Ну, как же «никогда»? А помнишь историю с материей? Помнишь, как допытывалась: почему от тебя духами пахнет? Или: где живет Савельев? Покажи да покажи!

– Я не шпионила, Володя… Это неверно. Меня догадки мучили… Я их гнала, Володя. Я не хотела тебя подозревать. Я не хотела в тебе разувериться.

– Пускай догадки. А все-таки ты ревновала. Прямо не говорила, а мучила меня… Терзала… Да что там говорить! Оба виноваты. – Молчание. Оба думают.

– Володя, неужели такая и будет наша жизнь теперь? – с тоскою спрашивает Вася.

– Не знаю, Вася… Я сам сбился. Не знаю, что и делать.

И опять оба молчат. Много на душе у обоих, а друг до друга добраться не могут. Стенка выросла.

– Может, Володя, тебе в самом деле с ней, с той, лучше будет? – осторожно спрашивает Вася и сама удивляется, что не больно ей так спрашивать.

– Вася! Вася! Не веришь ты мне, вижу я!.. Неужели даже то, что я на смерть шел, когда понял, что тебя теряю, и это тебе не показатель, кого я люблю? – Упрек не только в голосе, упрек в глазах…

Задрожало сердце радостью, счастьем озарились карие Васины очи…

– Володя! Муж мой желанный!

На грудь к нему припала, руками шею обвила, губы Володины ищет.

– Нет, не надо так, Вася! Успокойся, Васюк!.. Видишь, сил моих нет… И целоваться-то еще не могу…

Улыбается Владимир, Васину голову гладит, а в глазах опять печаль…

Нет, не пробить стенки, что выросла между ними. Не найти тропы, что вела бы к сердцу другого через колючий терновник отчуждения…, Владимир первый день на работе, в правление уехал. А Вася и рада свободе. Спешит с утра в партком, а там и на рогожную. Лиза помощи просит, готовить надо совещание союзное.

Спешит Вася в партком, а сама улыбается. Будто из клетки выпустили. Всем-то Вася рада, кажется, точно невесть сколько времени товарищей не видала. И ей рады, соскучились. Васю товарищи всегда любят. Деловитая. Не склочница. На горе отзывчивая. Пришла в партком, и сразу Васю в дело запрягли, тезисы намечать, с докладчиками материалы подготовить…

Смотрит Вася на часы: батюшки! восьмой час! Владимир-то небось заждался. Все ли без нее ему подали к обеду, как доктор приказал? Вася об этом и забыла. Идут с Лизой, разговаривают о московских новостях, что товарищ из центра привез. Многое в партии теперь непонятное делается. Лиза, та с линией не согласна. Она с ребятами с завода держится. На партконференцию своих кандидатов выдвигают, опять борьба с предгубкомом будет. Завидует ей Вася; как сюда приехала, ни в чем участия настоящего не принимает. Точно не партийная, а «сочувствующая».

Все оттого, что женою директора заделалась. Жила бы сама по себе, живо бы опять на дело встала.

Вася вздыхает. И без Лизы знает. Но сейчас об этом и думать нечего. Пусть Владимир раньше как следует оправится, а там она и уедет к себе в губернию.

– Не уедешь ты! Больно ты крепко к своему Владимиру Ивановичу привязалась. Женою заделалась, – досадует Лиза.

Вася молчит. Что скажешь? Права Лиза. Но после того, что Васе пережить пришлось, она уже не жалуется. Лишь бы Володя жив был, лишь бы он-то не страдал.

Пришла Вася домой. А Володи-то и нет.

– Где же Владимир Иванович? Не вернулся еще?

– Как же, возвращался. С трех часов дома был, вас к обеду ждал… Ждал, ждал. Не пришли вы. С Иваном Ивановичем пообедал. А недавно на автомобиле вместе уехали, – осведомляет Мария Семеновна.

Да, вот вам на столе записка есть. Хватает Вася записку.

«Милая Вася, мы уговорились, что теперь между нами будет одна только правда и что ты меня всегда поймешь. Мне необходимо сегодня быть «там». Потом я тебе объясню почему, и ты поймешь, что так надо. По уговору прошу тебя не огорчаться. Твой Володя».

Прочла Вася. Руки опустила.

Опять? Значит, ничего не кончено? Да почему же она думала, что кончено? Разве Володя это сказал? Разве она не знала, что Иван Иванович маячит туда-сюда, между Володей и «той», связью служит? Володя честно исполняет то, чего она от него просила: «правду, только одну правду». Почему же Васе так больно? Почему же подымается снова эта горечь обиды, почему на Володю злоба шевелится, точно он опять ее обманул?

Мария Семеновна, накрывая на стол, неодобрительно поглядывает на Васю.

– Кушать-то будете? – спрашивает она. – Или опять канитель заведете: один не ест, другой не ест, хоть не готовь!.. А там опять ссоры да слезы, пока друг друга не уморите! Как хотите, Василиса Дементьевна, сердитесь на меня или не сердитесь, а я вам правду выложу: не жена вы Владимиру Ивановичу!.. Теперь будете над письмом его убиваться да слезы лить, что к полюбовнице уехал… А я скажу: поделом вам!.. Человек, можно сказать, со смертного одра встал, из-за вас же и отраву принял, а вы, чуть он за дверь, и сама закатилась… Кабы служба – дело другое. Служба своего требует. А то, небось, по вашим митингам шатались… Дур баб наших просвещали! Раньше, чем других учить, у себя бы в доме порядки завели, а то и служить-то у вас одна срамота… Не дом, а чистый вертеп!

И, с сердцем хлопнув дверью, исчезает Мария Семеновна в кухне. Но через несколько минут возвращается уже более благожелательная, с горячей яичницей и стаканом какао.

– Покушайте, Василиса Дементьевна, а думы-то свои оставьте… Всего не передумаете!..

Садится Мария Семеновна рядом с Васей за стол и начинает вспоминать, как такое же дело приключилось в доме покойной генеральши Гололобовой, только все из-за «губернатки», из-за «француженьки» вышло. А потом генерал и генеральша помирились. И отлично до самой смерти генеральши жили. И очень даже счастливы были!..

Вася одним ухом слушает, но Марию Семеновну не прерывает. За время болезни Владимира Вася и Мария Семеновна сдружились. Жалеет Васю Мария Семеновна, а Вася в Марии Семеновне «своего» человека чувствует, устает она от спецов-докторов, от членов правления. Буржуи все. Но зато теперь Васе приходится выслушивать нескончаемые повествования Марии Семеновны о том, как жили «миллионеры» Покатиловы и что любила «покойница генеральша»… Васе это скучно, но ей жаль обидеть Марию Семеновну. Добрая душа она, хоть с первого знакомства и кажется угрюмой.