Неизвестно - Попов Страница 35

— Надо, хлопцы, встретить. Пойдем и скажем, что мы от Союза писателей... — предлагает Филипп Семенович.

Приходим на вокзал. Спрашиваем, где гости. На нас смотрят косо, подозрительно, но — показывают: «Вон в той комнате». А в «той комнате», глядим, уже порядочно народу: представители обкома, горкома, райкома... На нас, конечно, ноль внимания. Однако мы стараемся не уронить себя, не ударить в грязь лицом. Первым подходит к Панферову и здоровается с ним Филипп Семенович. Потом Кудрявцев и я... Панферов кивает на соседа слева. Мы здороваемся и с «соседом». Им оказался Ярослав Смеляков. Оба они еле лыко вязали. Вообще-то у нас была тайная мысль: дескать, повезут гостей, а заодно и нас пригласят, как представителей Союза писателей республики. А там, куда пригласят, наверно, можно будет выпить и закусить. Увы, надежды наши не оправдались. Не знаю, как это случилось, только нас — всех троих — оттерли от столичных гостей. Выйдя на привокзальную площадь, мы увидели, как машины трогаются с места, увозя их в неизвестном направлении. Что касается читательской конференции, то она была подготовлена что надо и прошла на уровне. О ней потом в «Лит. газете» появился довольно пространный отчет.

2 ноября 1976 г.

Главлит снял «Повесть о Джоне и Дженни» Лидии Вакуловской. Повесть безобидная, она направлена против показухи и шумихи, но... если мы говорим с трибуны, что у нас все хорошо и лучше не надо, значит, и правда все хорошо и лучше не надо. Подвергать сомнению... Гм-гм... Этого мы никогда не позволяли и не позволим!

Между тем жить становится все труднее. В магазинах хоть шаром покати. Появится какая-нибудь жалкая колбаса, и ту нарасхват. Вдобавок цены взвинтились. Ливерная раньше стоила 50 коп. килограмм. Сейчас (качеством если и

лучше, то очень не намного) стоит 1 руб. 80 коп. Вчера выбросили где-то свинину. Оля, наша шоферша, рассказывала, что началась давка с кулаками и руганью. Яйца тоже стали редкостью. Хлеб и тот серый, рассыпается в руках, — наверное, на помол пустили фуражное зерно.

Акцию Главлита люди восприняли по-разному. Многие искренне огорчились. И не только потому, что придется заново делать два номера — двенадцатый и первый, — повесть Лидии Вакуловской всем нам нравится. Мы ожидали,

что она будет иметь успех. Только наш главный редактор остался равнодушен. Больше того, признавая повесть талантливой, он вместе с тем находит, что автор глумится над людьми. Над советскими людьми.

Я возразил:

— Автор не глумится, а просто с улыбкой и усмешкой показывает людей... Наших, советских людей, вынужденных заниматься очковтирательством.

Но Макаенка это не убедило. Он остался при своем мнении. Вчера мы с Леонидом Шакинко заехали в Главлит, забрали корректуру 12-го номера и отдали дражайшей Марине Константиновне две повести из первого номера — дабы восполнить пробел, образовавшийся в двенадцатом... Работники Главлита веселые, шутят, смеются — ну как будто ничего и не произошло.

Разговор зашел о повести Юрия Трифонова «Дом на набережной», опубликованной в «Дружбе народов» и уже подвергшейся запрещению. Во всяком случае, библиотекарям приказано не выдавать на руки номер журнала с этой

повестью. Я пошутил:

— А как Марина Константиновна, подписавшая к печати «Дом на набережной», еще работает?

Все засмеялись, в том числе и наша Марина Константиновна. Мы с Леонидом Шакинко поздравили главлитовцев с праздником — 59-й годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции, — и пошли делать свое дело.

3 ноября 1976 г.

Макаенок ищет сторожа — охранять дачу. Условия: комната на даче, питание и плюс ко всему 80 рублей наличными. Если поторговаться, — даст и больше.

12 ноября 1976 г.

Вчера Макаенок опять заговорил об уходе. Он и раньше порывался. Но если раньше разговор носил абстрактный характер, то теперь другое дело. Оказывается, он уже толковал с Кузьминым и даже будто бы предложил на свое место... мою кандидатуру. Сообщая об этом по секрету (даже жене, сказал, ни слова), он добавил, что главное — как посмотрят Аксенов и Машеров.

По правде сказать, меня все это не обрадовало, а скорее огорчило. Во-первых, Макаенок нам нужен, как имя — настоящим редактором он никогда не был... И мне, коль об этом речь, поздно подниматься на вершину журналистики — годы не те... Огорчило и другое: начнутся всякие разговоры, переговоры, копание в анкетных данных, и все кончится ничем, как было уже однажды, когда Борис Павленок приглашал меня в Комитет кинематографии своим первым заместителем. Тогда и Мазуров (он был Первым секретарем ЦК КПБ) одобрил выбор Павленка, а все равно не вышло.

И сейчас не выйдет. Я уверен в этом. Вот почему я сказал Макаенку, что моя кандидатура вряд ли пройдет, поэтому он должен подумать над другой, тоже достаточно приемлемой. Хорошо было бы найти русского литератора, который бы полюбил журнал и смотрел бы на него как на дело своей жизни. Иначе он — журнал, поднятый с таким трудом и завоевавший широкую популярность, — может опять захиреть и превратиться в кормушку для узкого круга людей.

17 ноября 1976 г.

Ездил с Макаенком смотреть его новую дачу. Почти всю обратную дорогу опять говорили о редакторстве. Макаенок «двинул» вот какой вариант: я — главный, Козлович, Шабалин или Матуковский — заместитель. Впрочем, Козловича отвергли сразу — молод, да и на отдел некого... Против Шабалина я ничего не имею, хотя и знаю его плоховато. Однако Макаенок отдает предпочтение Матуковскому. Что ж, согласен и на Матуковского, хотя Матуковский и не лучший вариант. Ну, да все это еще на воде вилами писано. Наконец выпал снег. В городе — сырость, слякоть, а у нас на Востоке-2 бело, свежо, как-то весело и приятно.

27 ноября 1976 г.

Завершается подписка. Результаты еще не известны, но уже сейчас ясно, что из-за недостатка бумаги дела идут худо.

Вчера получили слезное письмо. Пишет некая Елена Сергеевна Иванова, уполномоченная по подписке моторного завода города Мелитополя. На этом заводе «Неман» выписало 150 человек. Принесла Елена Сергеевна подписку в

городское агентство, а начальник, некая Анна Карловна Ширяева, ей от ворот поворот: уровень, определенный на этот год, уже превзойден.

«У меня к вам большая просьба, — пишет далее Елена Сергеевна. — Как же мне быть, разве я сейчас могу это все возвратить людям? Да меня растерзают...» Пришлось весь день заниматься этим делом. Звонил директору издательства, звонил Александре Антоновне Антиповой, сочинил и послал срочную телеграмму в Мелитополь — Ширяевой — за подписью Макаенка, потом заказал телефонный разговор с той же Ширяевой и ждал, не выходя из кабинета, битых три часа. Наконец соединили... Анна Карловна, конечно, безмерно рада. Но... вместо 150 просит уже дополнительно 280 экземпляров! Пришлось согласиться и на это. Договорились так: что позволено по инструкции, она заказывает в обычном порядке — через Запорожье и Киев, а заказ на эти 280 экз. посылает непосредственно в Минск, Антиповой. Так сказать, в обход закона.

27 декабря 1976 г.

Вышел Макаенок.

— Хватит, теперь буду читать только рукописи, подготовленные к печати.

Об уходе ни слова. Больше того, у меня сложилось впечатление, что уходить он раздумал.

Перед Новым годом расплатился за дачу. Она обошлась ему в 29 768 р. 28 коп. Человеку, получающему 100 р. в месяц, надо было бы работать 25 лет! Четверть века!

Вчера произошла катастрофа. Возвращаясь из Беловежской пущи, машина, шедшая со скоростью сто километров в час, врезалась в автобус и... вот результат: Сурганов, Беда и милиционер погибли, двое — врач и шофер — находятся при смерти. Поохотились, называется. Кстати, охота была организована для Рауля Кастро. Он хотел ехать в Минск вместе с Сургановым — уже залез в машину, — но его, говорят, силком вытащили и уговорили остаться. И хорошо, что остался. Иначе и ему бы несдобровать.

27 января 1977 г.

Муки с публикацией переписки Твардовского и Исаковского продолжаются. Казалось бы, все ясно. Указания опубликовать полностью исходят из верхов, от самого Зимянина. И здесь — в нашем ЦК — читали с пристрастием: и Петрашкевич из отдела культуры, и Кононов из отдела пропаганды... Ан нет! Дошло до Главлита, до дражайшей Марины Константиновны, и дело опять застопорилось. В мартовском номере вырезали десять (!) журнальных страниц, главным образом, письма Михаила Исаковского. Главлиту (или еще кому, не знаю), видите ли, не нравится, что большой русский поэт в годы войны, живя в Чистополе, нуждался, нуждался в деньгах, в хлебе насущном и т. д. Твардовскому было легче — он находился в действующей армии, получал денежное содержание, которое и пересылал семье, к тому же много писал и издавался. Исаковский же оказался на мели. Отсюда и бесконечные жалобы в письмах к другу. В этом, я убежден, нет ничего порочащего, принижающего наш строй. Когда народу трудно — и поэту трудно. Иначе поэт — не поэт, а медное ботало, которое вешают на шею блудливым коровам. Но Главлиту какое до этого дело. Товарищи из Главлита видят свою задачу в одном: держать и не пущать!.. Во что бы то ни стало держать и не пущать!