Железные Лавры - Сергей Анатольевич Смирнов Страница 35

- Тебя разуметь – в болоте тонуть, - сердито простил ярл лесного певца.

А бард Турвар Си Неус, напротив, только начал сердиться, поглаживая мятую шею:

- Вот попортил мне голос – хуже болота может выйти, масло надо искать. Найду – расскажу, что дальше делать. А пока наше дело – шляться на виду. И вот всем нам надо искать глину погуще. Кто из нас найдет первым, пускай горсть-другую остальным принесет. Не найдем – вот овечий помет сгодится.

- Какую дыру в судьбе замазывать? – успел первым вопросить ярл Рёрик.

- Даже две, а вместе – четыре, - вдруг повеселел бард и ткнул себя пальцами в уши. – Когда я начну петь при Карле, вы оба должны быть глухими, как тот верзила, что приставлен тебе в соглядатаи, ярл. Глаза останутся видеть. Тогда ты, ярл, узришь доподлинно, сойдет со стены подложный меч или нет, а уж родной вернется так и так, если проворством всех удивишь. У тебя, славный ярл, ведь еще одно жало имеется. Стоит глянуть, вдруг и его подменили.

Ярл вновь оцепенел на миг, а потом, рывком приподняв подол кожаной рубахи и исподней туники, купленных уже здесь, в замке, принялся судорожно шарить будто в самой глубине чресл. Едва сдержал я смех: казалось, ярл в испуге проверяет, не подменили ли ему самое дорогое и редкое жало. Но вот он извлек свой кинжал, по не известной мне причуде хранимый в таком небезопасном месте – в особых ножнах на внутренней стороне бедра.

- Свой! – с облегчением выдохнул на острие ярл.

И тут бард показал малое чудо. Он тоже завозился рукой в своей просторной одежде и спустя миг представил кинжалу ярла своего не менее верного друга, тайное оружие – пошире и потяжелее. Это был как бы малёк боевого франкского ножа – скрамасакса, кои мне приходилось видеть на оружейном рынке Города.

- И у меня свой! – с радостной гордостью сказал бард. – Твой к метанию приучен, славный ярл?

- Не приучал, он – не охотничий пес, сторожевой, - с толикой напускной обиды произнес ярл.

- А жаль. Теперь бы и надлежало выпустить его за дальней добычей, - загадочно укорил ярла бард. – Ведь тебя, славный ярл, сам граф Ротари посадит от себя и Карла дальше, чем меня. Но не гораздо дальше. У него – большой расчет. Смотри.

Бард даже не выбросил руку, а только как бы коротко хлестнул одной кистью – и тут же его малый скрамасакс, пронзив сумрак от двери овчарни до дальней стены, глухо клацнул, вгрызаясь в древесную плоть стены. Овцы так и прыснули в стороны, громыхая боками по тесным стенам.

- Мой бы – как раз для убийцы, - похвалил бард своего коварного дружка, но досталась и особая, верная похвала оружию ярла:

- Зато твой, ярл, куда знатнее.

Едва приметно в сумраке улыбался и нагонял еще больше тьмы своими чернёными зубами бард. Едва приметно он и правил среди нас, повелевал по-императорски лесной певец:

– Вот его бы и приспособить для убийцы, а мой – для его ближайшего подельника. Я ближе всех к делу буду, мне что покороче сгодится, а тебе, славный ярл, и двух длинных мечей хватит. Второй у глухого одолжишь. Глухой мне будет виден, и я тебе подам знак, с какой стороны его брать кистью – сверху или снизу. Разумеешь, славный ярл?

Густая мысль закипела в голове ярла, едва ноздрями не пошла.

- Выманиваешь? – вопросил он, но видно было, что недоверчивость его напускная.

Светлый кожей, светлый волосами и простецким рассудком дан не уставал меня удивлять.

- А я не вор, певцы не воруют, иначе голос пропадет и лад вместе с ним, - умело проникал в его напускную опаску бард. – Меня лапать не станут, а мне обоих зубастых зайцев поразить надо, чтобы нам с тобой остаться в живых умниках, а не в мертвых дураках, про коих и дурацкие, позорные сказки уже выдумали. Так оба они зайцы шустрые.

- Ни разу не отдавал в чужие руки. – То был последний и самый веский довод ярла.

- Невесту себе императорских кровей еще не умаялся желать, славный ярл? – как истинный демон, терпеливо искушал бард. – А то прямо сейчас можем утечь отсюда, чтоб не сгинуть здесь. Падалью в чужом муравейнике.

Если бы ярл уже не решился отдать на подержание свой кинжал ради сговора и мало сбыточного счастья обладания невестой императорского достоинства, то верно, освежевал бы тотчас барда за неслыханные дерзости, как того волка-вожака. Пусть даже барды и скальды неприкосновенны, да только – не в сей римской глуши.

Бард принял кинжал даже с поклоном, примерился к весу нового оружия так и сяк, качнул острием в одну сторону, главой рукояти – в другую, испросил у хозяина еще одно позволение и, получив его, легко и уважительно метнул ярлов кинжал вслед за своим. Тот плашмя грохнул в стену и унизительно упал под гордо торчавший из неё скрамасакс. Овцы, те с перепугу стали ломиться наружу, но разбивались кипучими волнами об ярла, заслонившего проход и прямо окаменевшего. Могу вообразить, какой пытки и терпения стоила ярлу такая невозмутимость, такое неслыханное смирение.

Прозорливы были овцы, ибо бард испросил прощения с еще более низким поклоном, а потом, распрямившись, вздохнул с огорчением:

- Поупражняться бы на овцах, да на волков урон не свалишь. Больше из руки не выпущу, телом согрею, славный ярл, в том клянусь. Видно, самому придется стать шустрее тех зайцев. Как тут петь с чудесами велишь?

В тот день шляться на виду не удалось, ибо еще до полудня в замке заварилась суета, воистину как в растревоженном лапою зверя муравейнике, всем стало не до нас. Оказалось, король франков стал приближаться куда быстрее, чем рассчитывали: с мелкой рыси перешел на галоп. А кони у франков все резвые и в холках выше чужих пород.

На счастье зеваки, коим сам я себя и видел, не представляя ясно своего значения в малом сговоре, противостоявшем большому заговору,