Том Уикер - На арене со львами Страница 36

— Вот те газетчики? — удивился Мэтт.— Да они сами не знают, где право, где лево.

— Да, но мне-то это было невдомек. Они были для меня героями, светилами и моей профессии. И я стоял на пороге, переминался с ноги на ногу, даже пот прошиб. Наконец, смотрю, один встал и вышел,— я даже помню, кто это был: всезнайка из Ассошиейтед Пресс, у которого изо рта разит, знаете? Билли Гэтлпнг. Место освободилось, а я все равно стою и не подхожу. Кажется, ничего в жизни мне так трудно не давалось, как тогда заставить себя подойти и сесть за один стол с этими людьми, ведь они все меж собой свои, а я среди них посторонний.

— А я всегда считал вас таким человеком, который вотрется и ни на что не посмотрит.

— Это только поза. Но то, что я вам сейчас рассказал, было со мной совсем недавно. Так что не тыкайте мне в нос высокими сферами и важными газетами.

— Хант всегда говорит, что вы недотрога и кисейная барышня. Выходит, он прав.

— Просто я человек с тонкой нервной организацией, как говорим мы, литераторы. Ну, так что же Хант Андерсон делает на Западе? Завел себе там милашку?

— Вы же знаете нашего добросердечного Ханта. Слушались доклады о положении сезонных рабочих, всплыли кое-какие факты о голодающих ребятишках. Ну, и председателю стало невмоготу терпеть, как Хант колотит кулаком по столу, вот он, чтоб отделаться, и предложил создать специальную подкомиссию по этому вопросу с Хантом во главе. Не бог весть что. Дали немного денег, хватит съездить разок-другой на Дальний Запад и в Южные штаты и нанять двух-трех помощников. Потом он, наверно, представит доклад. А может, сперва проведет опрос свидетелей.

— За каким же чертом его понесло в эту даль, когда ему надо о своих избирателях думать?

— Такой уж он человек. Признаться, поэтому-то я и пошел к нему работать. Мне не было нужды бросать свое место, и никогда я не думал управлять ничьей канцелярией.

Морган подлил ему кофе из оставленного на столе кофейника. Мэтт, ссутулившись, рассеянно помешивал ложечкой в стакане, глубоко посаженные глаза его смотрели задумчиво.

— После тех обсуждений, когда мы с вами оба с ним познакомились, у меня с ним еще продолжалась кое-какая переписка по вопросу о контроле над посевной площадью и урожаем, и потом вдруг однажды он звонит мне и говорит, что Зеб Ванс уходит— я это знал из ваших статей — и он, Хант, будет баллотироваться на его место, а это уже для меня была новость. Так вот, не соглашусь ли я приехать и помочь, а потом, если мы поладим и его кандидатура пройдет, поехать с ним в Вашингтон и управлять его канцелярией? Резон в этом был, потому что в избирательных кампаниях я, правда, не большой мастак, зато Вашингтон, и конгресс, и всю бюрократическую машину знаю как свои пять пальцев. Спрашивалось другое: меня-то что в этом прельстило? Единственный ответ, который я сумел бы дать и тогда и теперь, заключается вот в этом его особом свойстве, благодаря которому он сейчас на Западе печется о голодных детях. Я почувствовал, что, если хочу сделать что-то, по моим понятиям, важное, лучше всего, наверно, осуществить это через Ханта Андерсона. У меня сложилось впечатление, что Хант, конечно, настоящий политик и даже, наверно, будет преуспевать, но по какой-то причине, возможно из-за своих счетов с отцом, он не так эгоцентричен и близорук,как другие. Я считал,что он способен смотреть вдаль, много дальше собственного носа, а при случае может и сунуть его куда-нибудь. Именно этим он сейчас и занят там на Западе. Так что похоже, я на этот раз все-таки не ошибся.

Мэтт говорил еще некоторое время, он рассказал Моргану о сезонных рабочих гораздо больше, чем ему тогда хотелось узнать. Но Морган и не особенно прислушивался, ведь о том, каким образом Мэтт Грант стал правой рукой Ханта Андерсона, он знал гораздо больше, чем подозревал Мэтт,— и вот теперь, через столько лет, Морган все еще со стыдом думал, что знал больше, чем ему полагалось знать.

— Вот Морган, например,— говорил Гласс, посасывая кубик льда из своего коктейля,— с ним небось никто так не будет обращаться, как со мной грешным. В этом разница между признанными знаменитостями и теми, кто еще только делает карьеру, вроде меня.

— Я никогда в жизни не встречалась с настоящими знаменитостями.— Тело рыжей стюардессы подло Моргана пылало жаром.— Разве они летают на наших корытах, знаменитые.

— Я, например, люблю общаться с народом,— величественно пояснил Морган. — Чтоб не заноситься. И вам, Гласс, рекомендую то же, иначе вы в нашем деле карьеры не сделаете.

Рыжая одобрительно кивала, но Моргану, в общем-то, было все равно. Он думал о Кэти, Джералдине, Ханте, о прошлых днях, об избирательной кампании, которая когда-то сыграла такую большую роль в его жизни.

Как раз перед тем, как Морган расстался с «Кэпитал таймс», его вызвали из Вашингтона и дали задание освещать сенатскую избирательную кампанию в их штате. В это время Хант Андерсон только начал показываться избирателям, имя его было известно всем, а лицо, голос, повадки еще нет. Позже Хант Андерсон выступал больше по телевидению, он был первым, кто стал широко пользоваться этим новым средством, но сначала он хотел хорошенько показать себя избирателям в натуре, а заодно и самому получше рассмотреть свой родной штат и людей, которые в нем живут.

С этой целью он назначил целую серию митингов в разных концах штата на протяжении трех недель и для переездов нанял автобус; часть сидений оттуда вытащили, установили два или три стола, несколько пишущих машинок, мимеограф, радиотрансляторы, обвешали снаружи флагами и тронулись в путь. Все это была не новость, но избирательная поездка сына Старого Зубра повсюду имела полный успех. А поскольку Андерсон оказался еще и хорошим, уверенным оратором и к тому же возил с собой небольшую инструментальную группу под названием «Фа-соль», получился прекрасный политический дебют.

Морган присоединился к группе Андерсона в небольшом городке на востоке штата, где местная промышленность производила овощные консервы и каждую осень на улицах происходили беспорядки по случаю начала учебного года в старой городской школе, в которой девяносто девять процентов учащихся составляли белые, а один процент — негры, прибывающие в сопровождении судебных исполнителей и под охраной недовольной полиции. Морган приехал солнечным весенним днем и от автобусной станции с небольшим чемоданом и пишущей машинкой в руках пошел по горячим тротуарам — максимальная летняя температура в тех местах достигается уже в апреле — под дробные звуки «Марша белых», которые неслись из открытых дверей парикмахерской, но чем дальше, тем больше заглушались андерсоновскими громкоговорителями.

Митинг происходил на площади перед зданием городского суда. Народу столпилось много, стояли на газонах, на тротуарах, на мостовой. Морган поспел только к концу речи Ханта — обсуждалась самая главная и самая больная для Юга политическая тема — и, обведя взглядом круг хмурых лиц, залитых предвечерним светом, поневоле подумал: это тебе не то, что сидеть и рассуждать за полночь с бутылкой виски дома, на веранде.

— …так что на вопрос, поставленный нашим другом,— у Андерсона была теория, что люди не любят, когда им читают лекции, а хотят во всем сами принимать участие, и он строил свои встречи с избирателями в форме вопросов и ответов,— я могу только ответить, что мне ничего не стоит надавать вам обещаний, а потом, попав в Вашингтон, ни одного не выполнить. Только какой вам от этого прок, да и мне тоже, раз они все равно так и останутся обещаниями?

Мужчина в белом аптекарском халате впереди Моргана пожал плечами, повернулся к своей соседке и начал было что-то говорить ей, но она не сводила глаз с Андерсона — высокий и худой, Андерсон одиноко стоял на ступенях городского суда, похожий на выбеленный голубями памятник солдату-южанину, который возвышался тут же, по правую руку от Моргана.

— Но я дам вам, друзья, одно обещание по этому делу, которое я всегда признавал и признаю самым серьезным и трудным изо всех, какие стоят перед нами. Одно-единственное обещание, по зато такое, которое я могу и намерен выполнить: я буду добиваться, чтобы дети вашего города и всего штата получали как можно лучшее образование. Я говорю равно про белых и про черных детей, потому что вы знаете и я знаю, что от образования зависит все их будущее и, значит, будущее Америки.

— Болтовня, пустая болтовня,— негромко, но отчетливо произнес аптекарь, и в тишине его услышали многие. К нему стали оборачиваться хмурые, неулыбчивые лица. И тогда, растолкав стоявших вокруг, аптекарь выбрался из толпы и пошел прочь.

— Вы, может быть, не считаете, что смешанные школы — это верный способ дать детям наилучшее образование,— снова заговорил вдруг Андерсон, когда Морган уже решил, что он кончил.— Но вы знаете, что раздельные школы вообще не дают никакого образования, и потом вспомните, в решении Верховного суда говорится о десегрегации, а не об интеграции, верно? А это большая разница.