Том Уикер - На арене со львами Страница 37

— Болтовня, пустая болтовня,— негромко, но отчетливо произнес аптекарь, и в тишине его услышали многие. К нему стали оборачиваться хмурые, неулыбчивые лица. И тогда, растолкав стоявших вокруг, аптекарь выбрался из толпы и пошел прочь.

— Вы, может быть, не считаете, что смешанные школы — это верный способ дать детям наилучшее образование,— снова заговорил вдруг Андерсон, когда Морган уже решил, что он кончил.— Но вы знаете, что раздельные школы вообще не дают никакого образования, и потом вспомните, в решении Верховного суда говорится о десегрегации, а не об интеграции, верно? А это большая разница.

Говорить так в те времена, думал Морган, а ведь тогда в стране закрывались школы, органы местного самоуправления отменяли решение федеральных властей, безмозглые ослы ревели о массовом сопротивлении и повсюду собирались возбужденные толпы, готовые протестовать, говорить так на собственном предвыборном митинге в южном штате, тем более в Черном поясе, было отнюдь не просто,

В тот давнишний день, слушая мертвую тишину, наступившую после слов Андерсона, и глядя в спину воинственно шагающему прочь аптекарю, за которым потянулась еще кучка рассерженных горожан, Морган подумал, что, пожалуй, карта Андерсона бита — не он первый, не он последний рухнул, не успев сделать и шагу, под тяжестью негритянского вопроса. Андерсон, как видно, тоже испугался, он вдруг дал знак, и «Фа-соль» грянула «Коварную красотку». Митинг закрылся.

Морган терпеть не мог брать интервью у прохожих на улице, но в тот день у него не было выхода — он имел на этот счет самые недвусмысленные указания. Рядом, засунув руки в карманы грязного комбинезона, стоял рабочий в полосатой железнодорожной фуражке, и, когда «Фа-соль» смолкла, Морган обратился к нему:

— Думаете, этот малый победит на выборах?

Козырек полосатой фуражки вздернулся и поник — рабочий задумался.

— Нам без разницы, — произнес он наконец. — Все — одна шайка.

Теперь это суждение, думал Морган, уже не кажется мне таким глупым.

Потом он подошел и пожилой даме с целым букетом цветов на шляпке, открыл было рот, но она так на него посмотрела, что он не произнес ни слова и поспешил убраться, пока она не кликнула полицию.

Мужчина в пиджачной паре оказался страховым агентом, он был счастлив поделиться своими мыслями с «Кэпитал таймс», у него сложилось впечатление, что держатели полисов считают этого Андерсона большим пронырой, вроде покойного папаши, тот всегда хитрил, ничего не говорил начистоту, и сам он, агент, тоже придерживается такого мнения. После него Морган поговорил с продавщицей из мелочной лавки, эта вообще не разбиралась в политике; как люди, так и она, вот только ее сын считает, что положение сейчас тяжелое. Спрошенный после нее агент по продаже автомобилей определенно высказался в том духе, что скорее сдохнет, чем допустит своих детишек ходить в одну уборную с негритятами, а что до этого типа Андерсона, то такие свистуны и краснобаи вообще ни в чем толком не смыслят.

За этими разговорами Морган успел протиснуться сквозь редеющую толпу поближе к андерсоновскому автобусу с раструбами громкоговорителей на крыше наподобие оленьих рогов и столкнулся нос к носу с тучным помощником шерифа в высоких крагах, стягивавших толстые икры. Наученный, как видно, горьким опытом школьных беспорядков, помощник шерифа сурово посмотрел на его чемодан и подозрительно — на пишущую машинку. Морган поспешно забросил и то, и другое в автобус, впрыгнул следом сам и очутился прямо перед Кэти Андерсон, которая сидела за столом, установленным позади шоферского места, и просматривала газеты, великолепно скрестив, не преминул заметить Морган, свои великолепные ноги.

— Разрешите представиться: Эрнест Хемингуэй. Не возражаете, если я приму участие в вашей охоте?

Она подняла глаза от газеты, улыбнулась.

— Возражаю, если придется звать вас Стариком.

— Зовите меня Измаил, деточка.

Она засмеялась и грациозно встала с места.

— Мы наслышаны о вашем прибытии,— сказала она.— Секретарша Ханта потеряла сон и покой.

— Ого, моя слава меня опередила.

— Да, во многих смыслах. Слышали речь Ханта?

— Слышал. Но мне показалось, это говорит Эрл Уоррен.

— Вы сегодня явно настроены веселое, чем в прошлый раз.— В теплом салоне автобуса, хотя снаружи еще слышались голоса и гудение отъезжающих автомашин, Морган уловил ее аромат, нутром почувствовал ее близость, трепетную живость, исходившую от нее, как сияние. Словно они очутились где-то вдвоем, и стены смыкаются все теснее, все ближе, и вот уже невозможно больше ни дышать, ни жить.

Он действительно был настроен гораздо веселее, чем в первый раз, когда увидел ее. Он знал, что после выборов уйдет из «Кэпитал таймс» на новую, лучшую работу с жалованьем, кстати сказать, чуть не вдвое большим против теперешнего, и переедет в Вашингтон на постоянное жительство, так что кончатся его страхи перед пожизненным прозябанием в безвестности у себя на Юге; и я тогда считал, думал теперь Морган, что все это очень важно, и верил, что жизнь моя складывается так, как надо, что близок день, когда все, что я знаю и что представляю собой, что успел сделать и еще сделаю, сольется в одном усилии, в едином труде всей жизни, который останется после меня и противостоит течению времени. Да, он был тогда веселее и моложе, хотя никак не предполагал, что его жизнь может всерьез соприкоснуться с жизнью Кэти Андерсон,— она была для него тогда лишь Первая Дама, и на нее надо было произвести хорошее впечатление, не больше, хотелось ей понравиться, заслужить ее похвалу.

— Вы замечательно выглядите,— сказал ей Морган.— Избирательная кампания вам явно пошла на пользу.

— А по-моему, это не очень-то веселое занятие. Я ведь родом из Новой Англии, местной жизни не знаю и никогда не подозревала, что здесь столько цветных. И такая бедность. И столько проблем, которые меня совсем не интересуют. Сегодня утром, например, я выслушала целую лекцию о ценах на свинину от каких-то людей, которых привел сюда Хант. Он постоянно что-нибудь изучает, выслушивает какие-то доклады или звонит в Вашингтон, чтобы ему добыли какие-то сведения. Или ходит по улицам и пожимает всем руки, чтобы стать великим человеком. Это может и наскучить.

В открытую дверь Моргану видны были Хант Андерсон, Мэтт Грант и еще один человек; разговаривая, они медленно шли к автобусу. Андерсон, не прерывая разговора, на ходу протягивал во все стороны длинные руки и обменивался рукопожатиями со встречными людьми. У него на это дело был просто талант, вспоминал Морган. Он мог говорить с собеседником и одновременно пожимать десятки рук, и при этом каждому рядом с лим казалось, что ему уделяют внимание, его слушают, им интересуются; в толпе Андерсон излучал тепло, точно маленькое солпце, но тогда Морган еще не успел оценить всю силу воздействия, производимого Андерсоном на людей.

— Большая удача, что вы заполучили Мэтта,— сказал Морган. — Как это Ханту удалось склонить такого человека к участию в политической кампании?

Он стоял, отвернувшись от Кэти, но почувствовал, не глядя, как она придвинулась к нему, ощутил ее трепетную близость, услышал легкий шелест ее дыхания.

— Мы его уговорили,— пояснила она негромко, равнодушно, и Морган, обернувшись, увидел, что она тоже смотрит на приближающихся мужчин, смотрит с тем неподвижным вниманием, с той пристальной сосредоточенностью, на которую, как и на ее ноги, Морган обратил внимание еще в первый раз.

Не считая инструментальной группы «Фа-соль», которая путешествовала в специальном фургоне, свита Андерсона тогда еще была немногочисленна; он и позже, когда решил выдвинуть свою кандидатуру в президенты, предпочитал ездить налегке,— да и не было у него средств на грандиозные выезды. В тот раз с ним была Джералдина — секретарша, машинистка и копировщица с толстыми ногами, которая явно не потеряла сна и покоя из-за ожидаемого приезда Моргана, наоборот, весь вид ее говорил о том, что она сделана из еще более крутого пуританского теста, чем даже свирепая прошлогодняя стенотипистка Зеба Вэнса. Еще там были два организатора, которые возникали ненадолго по очереди и сразу же снова энергично устремлялись вперед, чтобы в других городах вот так же собирать толпы у ступеней городских судов или в непроветренных школьных залах; и четыре местных репортера, от которых Морган самодовольно скрывал до поры свое новое назначение, чтобы полнее насладиться их завистью, когда они прочтут о нем, как он надеялся, на первой полосе «Кэпитал таймс». Водитель автобуса, он же по совместительству грузчик и телохранитель, звукооператор и штатный фотограф дополняли список. Число репортеров было непостоянным — иногда кто-то из них присоединялся к бригаде на день-два или приезжал специально на назначенную встречу с избирателями, и кроме того, во время переездов в автобусе почти всегда находилось несколько местных политиков из числа тех, что хотели заручиться хорошим отношением Ханта на случай его будущих успехов, просто получше к нему присмотреться или же самим на даровщинку покрасоваться перед избирателями.