Наталия Сухинина - Куда пропали снегири? Страница 4

-   Разверните ребёнка... Так, Денис, говоришь? - сейчас главное расположить его и незаметно ощупать ножки. - Ты, Денис, когда вырастешь, кем решил стать? Так... Что молчишь? Думаешь, я кому-нибудь расскажу? Нет, брат, обещаю, никому ни слова. Та-ак. Хорошо...

-   Военным буду, - сказал Дениска, да так бодро, будто и не его принесли сейчас в одеяле.

-    Военным - это, конечно, хорошо. Но ведь воен­ные видел, как маршируют - раз-два, раз-два. Так маршировать надо уметь, а ты в одеяле, на папиных руках...

-    А я умею маршировать! - почти выкрикнул Де­ниска и вдруг спросил: - Показать?

Мальчик спустил на пол ножки в голубых колгот­ках, легонько спрыгнул с кушетки и... пошёл бравым шагом к стеклянному шкафу с инструментами. Потом резко развернулся, отчеканил несколько шагов обрат­но и, довольный произведённым эффектом, сел на краешек кушетки, где сиротливо распласталось клет­чатое байковое одеяло.

Доктор отвернулся к окну, едва сдерживая смех. Родители ошарашенно смотрели друг на друга и мол­чали. Денис победно восседал на кушетке.

Первым пришёл в себя папа:

-    Раз ты будешь военным, пойдём сейчас в магазин, купим тебе подарок.

Дениска встрепенулся:

-    Какой?

-    Думаю, как будущему военному, хороший ар­мейский ремень тебе не помешает.

Все ушли на своих ногах. Первый сегодняшний паци­ент оказался совершенно здоровым человеком. А то, что он хитренький? Ну, с кем не бывает! Так не хочется иногда вставать на ножки, когда предстоит детский сад, школа, командировка, смена у станка... Он потом целый день вспоминал хитренького мальчика и улыбал­ся. Ведь Дениска-то - его родственная душа. Он тоже хотел быть военным. Вернее, военным врачом, но в во­енно-медицинскую академию поступить не получи­лось, поступил в медицинский институт с единственной целью - отучиться первый курс и перевестись. А тут практика в детском отделении. Четырёхлетняя девочка с гнойным аппендицитом. Белокурые локоны, бескров­ные губки, испарина на маленьком бледном лбу. После операции он сидел на краешке её кровати, молодой, красивый юноша, ещё и не думающий о собственных детях. Сидел и держал в руках её слабую ладошку: сле­дил за пульсом. Девочка дышала неспокойно, локоны разметались по подушке, она с трудом открыла глаза, увидела дядю и вдруг потянулась к нему тоненькими ручками, обхватила за шею, прижалась. Наверное, тог­да и родился в нём детский врач. Я спросила: «Когда? » Он рассказал эту историю. - Наверное, тогда...

Студента Сергея Великородова не оказалось в списках военно-медицинской академии. И в списках выпускников - соответственно. Но наша отечествен­ная медицина ничего от этого не потеряла. Напротив, выиграла. Потому что педиатр, за двенадцать лет вра­чебной практики не привыкший к детскому страда­нию, а принимающий каждого ребёнка, как своего собственного - приобретение несомненное.

Когда он сказал «надо больных детей любить, как собственных», я усомнилась, а возможно ли это вооб­ще. Он, конечно, сказал не о себе, а просто как об эта­лоне врача - так надо. Надо, кто же спорит? Но разве возможно? Собственный ребёнок для каждого из нас особая боль, его беды - рубцы на нашем сердце, к ста­рости-то сердце всё в рубцах. Маленькие детки - ма­ленькие бедки... А насчёт чужих, как своих - это уже некое декларирование, не больше. Но я поторопилась с выводами. Бывает, оказывается, бывает.

Тридцать восемь лет - возраст ли для мужчины? Сергей Владимирович Великородов красив - муже­ственное лицо, подтянутая спортивная фигура. И глаза... В глазах такая боль, что не выдерживаешь взгляда, отводишь в сторону. Глаза напитаны чужой детской болью, как своей. В посёлке Семхоз каждый ребёнок от колясочного грудничка до нескладного подростка, строящего из себя крутого мужчину, про­шёл через великородовские руки. На автомате трени­рованный мозг выдаёт сразу же данные истории бо­лезни.

- Андрей, здравствуй, - и тут же: «1980 год рожде­ния, родовая травма. В 10 лет двусторонняя пневмо­ния». - Да ты никак куришь? Бледный очень... Для те­бя это смерть... Тут недавно хоронили одного, курил, а тоже, как ты в детстве, пневмонию перенёс. В одно­часье сгорели лёгкие...

Пугает. У страха глаза велики. Этих крутых дурале­ев и напугать не грех. Мать всё больше уговорами: «Андрюшенька, не кури, ради меня...» А он мужчина, он по-другому. Иногда специально жёстче, чем пола­гается.

Ходили в прошлое воскресенье с сыном Никитой на баскетбольную встречу. Играл бывший пациент Дима Степанов. Слабенький всегда был, но занялся спор­том, окреп, развился, теперь под два метра, красавец. Сергей Владимирович специально взял сына посмот­реть на красавца Диму. Тоже педагогика - пусть зна­ет, человек много может, если многого захочет. Ники­та уже давно привык, что отца в посёлке знают все от мала до велика. Он привык, что отец часто говорит ему: «Прости, не получается», - когда уже совсем собрались на лыжах или на аттракционы в Сергиев Посад. Когда отца назначили ещё и главврачом амбу­латории, Никита вовсе не обрадовался. Он сразу просчитал: приём больных до ночи плюс ещё всякие заморочки главврача. И так живёт в своей амбулато­рии, а теперь пропишется там, что ли?

Дочка, та постарше, та понимает. Впрочем, как и жена Людмила. Что делать, раз участок у Сергея - даль неоглядная, частные небольшие домики по по­сёлку, как цыплята по лугу. В каждом доме или доч­ка, или сын, или внук, или внучка, или те и другие вместе. А болеют все. Есть, конечно, особые дома. Дома, к которым он прикипел. В его семейном альбо­ме небольшая фотокарточка очаровательного ребён­ка. Девочка капризно надула губы, а сама вот-вот расхохочется. Леночка... Долгожданное, выстрадан­ное дитя. Роды были трудные, девочка родилась сла­бенькая, а тут ещё инфекция, срочно надо переливать кровь. Группа редкая, сбились с ног, и оказалось, что только великородовская кровь может спасти ребён­ка. И потекла по жилам девочки кровь доктора, ста­ла девочка расти и крепнуть, хорошенькая, благоразумненькая хохотушка.

...Утром он уже допивал чай, прикидывал, с чего начнёт свой амбулаторский марафон, как влетел в его квартиру бледный Леночкин отец.

-   Скорее! Задыхается...

В чём был - на улицу. Бежал по посёлку, никого не видел, хотя его видели многие, почтительно уступали дорогу, смотрели вслед. Он знал, что может не успеть, он сразу понял, что это такое.

Каждая минута дорога. Дома билась в истерике Леночкина мама, Леночку сводили судороги. Два мок­рых полотенца, массаж...

-   Помогите мне!

Но мама не помощница, отец тоже. Зажав волю в кулак, к доктору подошла бабушка. Как долго тянет­ся время. Как быстро оно летит. Пульс не прослуши­вается. Почти...

-   Бегом в ванную, несите мокрое полотенце.

Слабый, совсем слабый пульс. Массаж сердца. Ру­ка совсем занемела, он не ощущает её. Крошечный ко­мочек в его больших ладонях. Надо сделать искус­ственное дыхание. Доктор склоняется над девочкой, пытаясь приоткрыть её маленький ротик. Когда она открыла глаза и виновато как-то улыбнулась, он го­тов был засмеяться от счастья, но он от «счастья» -заплакал. Он и сейчас слегка отворачивается и протя­гивает мне Леночкину фотокарточку:

-   Красавица, правда? Всё у нас хорошо.

Когда Леночка вырастет, родители обязательно расскажут ей, как доктор Великородов выцарапал её из лап смерти. А когда сама Леночка станет мамой, она расскажет об этом своим детям. И внукам расска­жет. И если кто-то из них вдруг надумает пойти в ме­дицинский, она совсем не удивится: может, это насле­дственное, ведь в её жилах течёт докторская кровь.

Год назад Великородов вздохнул свободно: амбу­латория приобрела наконец старенький автомобиль, и теперь ему не надо бить ноги по поселковым больша­кам. Полгода назад автомобиль украли. Увели прямо из-под окон амбулатории. Говорит об этом как о пре­дательстве.

-    Все в посёлке знают, что без транспорта мы как без рук. У всех дети, не дай Бог что случится, бывает, каждая минута дорога. Ведь свои, не чужие позари­лись. Или у них детей нет?

Тогда он закрылся в спальне', долго лежал, смотрел в потолок. Не хотел никого видеть. Жена испугалась:

-    Тебя, Сергей, предали. Уходи, без работы не ос­танешься.

Оно так, конечно. Только ведь предали двое-трое, а остальным он нужен. И опять шагает он, «безлошад­ный», по поселковым тропинкам, обходя лужи, поспе­шая по вызову. Купить бы старую какую колымагу, лишь бы колёса, лишь бы не на ногах, но покупка эта в амбулаторном бюджете не значится, а из оклада участкового врача даже на велосипед накопить невоз­можно.

Редчайшее сочетание - детская душа и мужской ха­рактер. Как правило, одно исключает другое, но если уж уживаются вместе два этих качества, то рождают удивительный человеческий тип. Этот тип способен жить в современных условиях, не ломаясь, но и не пе­реступая за черту совести. Редкий тип. Великородов яркий его представитель.

Его жизнь на виду всего посёлка, ничего не остаётся здесь незамеченным. Ни новые джинсы, купленные к именинам, ни мешки под глазами после пережитого предательства. Знают здесь и его историю с квартирой. Долго Великородовы ютились по углам. Дочка подрас­тала, а очередь на жильё вальяжным шагом, не торопясь, продвигалась к прекрасному далёко. Ходил. Напоминал. Обещали. Но вот сдали новый дом, но что-то там не рас­считали, не предусмотрели - в другой раз, в другой раз уж обязательно... Но и другой раз не приблизил их к но­воселью. Опять сдаётся дом. Опять списки не украшает фамилия участкового педиатра. «Всё, решил- уйду!» Хороший друг, который до сих пор помогает, хотя и стал «новым», нарисовал картину достойной жизни, при ко­торой дети будут сыты, жена довольна, а сам он ощутит себя в кои веки кормильцем, главой семьи. Возразить было нечего, тем более сдали дом...