Unknown - i e8c15ecf50a4a624 Страница 40

Уже в период избирательной кампании в IV Думу ми­нистры А. В. Кривошеин, И. Г. Щегловитов, С. В. Рухлов, В* А. Сухомлинов и др.— все ставленники камарильи и крайние черносотенцы — повели тайную и явную борьбу против премьер-министра. Когда собралась IV Дума, они заключили с этой целью союз с главарями крайних правых и националистов. Первый удар от них Коковцов получил, явившись в Думу с правительственной декларацией. Оце­нивая декларацию, Пуришкевич говорил: «Нам надоела, нам претит... эта шаткость правительственной власти...» «Про­грамма, с которой выступил здесь перед нами председатель Совета Министров, это не путеводная звезда..., а...‘ туман­ность» [339]. На Коковцова обрушились также националисты, выражая при этом сочувствие сидевшим тут же в мини­стерской ложе Рухлову, Щегловитову, Кривошеину и Мак­лакову [340].

Следующий удар Коковцову был нанесен в мае 1913 г. во время бюджетных прений. Адресуясь непосредственно

к министру финансов, Марков 2-й произнес: «красть нель­зя»[341]. Это было рассчитанное оскорбление, в ответ на кото­рое министры перестали посещать Думу. «Министерская забастовка» длилась до осени. Инцидент был улажен Щег- ловитовым, заявившим председателю Думы Родзянко, что конфликт исчерпал себя, так как ему точно известно, что дни Коковцова сочтены и он скоро будет уволен в от­ставку[342].

В сентябре 1913 г. князь В. П. Мещерский, имевший большое влияние на царя, в своем журнале «Гражданин» резко напал на Коковцова за то, что он якобы хотел ввести в России «парламентаризм» и узурпировать в пользу Со­вета министров прерогативы короны. Сверх того, Коков­цов обвинялся в личной вражде к «молодому и талантли­вому министру внутренних дел» Маклакову, которому он будто бы мешал выполнить волю царя — осуществить «прекрасный» план обуздания печати[343]. В такой резкой форме обвинения не предъявлялись даже Столыпину.

Еще более нелепым был предлог, избранный для от­ставки Коковцова, которая последовала 29 января 1914 г. Царь выразил Коковцову недовольство в связи с тем, что его финансовая политика строилась главным образом на спаивании народа. Соответственно этому его преемнику на посту министра финансов П. Л. Барку предлагалось принять меры к сокращению потребления водки. Это была грубая, примитивная демагогия, не имевшая под собой никакого желания покончить с «пьяным бюджетом»* Увольнению Коковцова предшествовала кампания «Граж­данина» и думских правых, обвинявших его в спаивании народа, и это лишний раз подтверждает, что его отставка явилась результатом совместных действий камарильи и правых.

На посту председателя Совета министров Коковцова заменил И. Л. Горемыкин, крайний реакционер, старый, ленивый, равнодушный ко всему и вся сановник. Уже са­мый этот факт говорил о том, что отныне всякой самостоя­тельности официального правительства пришел конец и оно становится безвольной игрушкой в руках «темных

сил». Вот что писал об этом сам Коковцов в своих воспо­минаниях: «В ближайшем кругу государя понятие прави­тельства, его значение, как-то стушевывалось, и все резче и рельефнее выступал личный характер управления госу­дарем...» Авторитет «главы правительства... совершенно поблек», и стали господствовать «упрощенные взгляды», что «государь может сделать все один», а власть министров и Думы должна быть ограничиваема «возможно меньшими пределами», так как они умаляют престиж царя[344].

При невозможности осуществить «реформы», обеспечи­вавшие переход царизма на рельсы буржуазной монархии, такой итог был совершенно неизбежен.

Начало распада третьеиюньской системы. Следствием хронического кризиса «верхов» и Думы был распад третьеддщьской системы. Окончательно он наступил уже в годы войны и выразился, с одной стороны, в крушении системы правого и либерального большинства и переходе Думы как целого, за исключением крайних правых и ча­сти националистов, в оппозицию к режиму, а с другой — в открытой войне против Думы царизма, не решавшегося, однако, разогнать ее. Оба момента были тесно связаны ме­жду собой, так как основа их была одна и та же — полити­ческий кризис в стране, который к кануну войны достиг уже крайней степени остроты. Революционная ситуация заставляла «леветь» не только кадетов, но и октябристов и даже часть правых. Она же вынуждала насквозь про­гнившее самодержавие поворачивать все более вправо.

Сильнее других, естественно, «полевела» партия, имено­вавшая себя партией «народной свободы». На кадетских конференциях, заседаниях ЦК и фракции борьба «реаль­ных политиков» с правым крылом руководства партии не­изменно заканчивалась в пользу Милюкова и др., требовав­ших строить4 тактику партии с учетом изменившейся об­становки в стране.

На заседании ЦК 28 октября 1912 г. Милюков, пред­ложив поставить в Думе на первую очередь законопроект о всеобщем избирательном праве, указывал, что «в этот первый законопроект кадетами должны быть внесены бое­вые политические ноты». Милюкова поддержало большин­ство ЦК[345].

На кадетской конференции 31 января — 2 февраля 1913 г. Милюков выступил еще более решительно, заявив, что кадеты должны находиться в «непримиримой оппози­ции к власти» до тех пор, пока не будет осуществлена «демократизация государственного строя, что„. возможно при всеобщем избирательном праве, равноправии народно­стей и ответственности министров».-Возражения Макла­кова, Челнокова, Гредескула и др. о том, что боевая так­тика сыграет на руку только левым и оттолкнет от кадетов стоящие правее «прогрессивные элементы Думы», успеха не имели. Представители с мест и «левые» кадеты, в част­ности представитель Москвы, доказывали, что «надо идти не к умеренным элементам, а к рабочим массам, приказ­чикам и т. п.». Представитель Риги, указывая на усиление социал-демократии в обеих столицах, на то, что «города понемногу переходят к социал-демократам», предлагал «подумать над тем, как сохранить и привлечь массового из­бирателя»[346].

Еще более радикальные призывы раздались на кадет­ской конференции в марта. 1914 г. С докладом о тактике, сделанным до этого на заседании ЦК, выступил один из наиболее левых кадетских лидеров, Н. В. Некрасов..-Оя считал «маловерШтШШ мирный исход из

создавшегося тупика» и, наоборот, «вероятными резкие кон­фликты», из “чего вытекает, что партия «должна быть на­стороже, чтобы не быть захваченной событиями врасплох». Для этого Некрасов предлагал центр тяжести работы пар­тии перенести на внедумскую деятельность, перестроив тактику в соответствии с господствующими в стране на­строениями. «Можно не верить,— говорил докладчик,— в „мускулистый кулак44 пролетария, но нельзя игнорировать, что рабочие в высшей степени активная сила». Одновре­менно он настаивал на необходимости для кадетов «сохра­нять свое лицо» и еще «более выпукло», чем в 1905 г., «отмежеваться от утопического социализма» и «сохранять дружественный нейтралитет» по отношению к октябри­стам [347].

Позиция Некрасова показалась слищшм левой, де только правым кадетам, но и милюковской группе «реаль­ных политиков». Ему возражали как Изгоев, так и Родичев

и Шингарев. Смысл всех их возражений сводился к тому, что у кадетов нет никаких шансов повести за собой рабо­чий класс и крестьянство. Заигрывание с левыми, в част­ности с социал-демократией, приведет к повторению оши­бок 1905 г., к тому, что в «момент политических переворо­тов» кадеты будут «сжаты как буфера между левыми ок­тябристами и большевиками», которых разделяет «громад­ная пропасть»[348].

Тем не менее принятая тактическая линия проходила довольно близко от линии, предлагавшейся Некрасовым. Формулируя позицию большинства, Милюков заявил, что деятельность партии должна строиться на учете общего полевения страны. «Совет Родичева — смирно держаться оборонительной тактики — совершенно неприемлем. Имен­но теперь-то и надо держаться ярче и непримиримее, и это есть то правильное, что заключается в докладе Н. В. Нек­расова». Конкретно Милюков предлагал не останавливать­ся перед отвержением смет реакционных ведомств — ми­нистерств внутренних дел, юстиции и народного просвеще­ния, требовать ответственности министров перед Думой, а при попытках проведения реакционных законопроектов применять обструкцию [349].

Рост оппозиционных настроений прогрессистов также был довольно заметным. Уже на своем учредительном съез­де они пришли к выводу, что «нет надобности беречь Думу IV созыва» и что «могут наступить такие обстоя­тельства, когда надо будет сознательно идти на роспуск и даже ускорять его...» В борьбе с правительством они пре­дусматривали такое радикальное, с точки зрения либера­лов, средство, как отказ в кредитах[350]. Как правило, в Ду­ме прогрессисты выступали совместно с кадетами.

В августе 1913 г., во время посещения Коковцовым Нижегородской ярмарки, председатель ярмарочного коми­тета А. С. Салазкин от имени всероссийского (Купечества потребовал «осуществления обещанных реформ на нача­лах, с высоты престола возвещенных 17 октября» [351]. Вы­ступление Салазкина нашло сочувственный отклик в кру­гах торгово-промышленной буржуазии.