Ольга Горовая - Дурман Страница 41

Вот и сейчас, да еще с ночи, собственно, эта «вонь» гнили и плесени, помойки - ему нос забивала. Знал, почему. Только не хотел с этим соглашаться…

Ему мысли Тани «пахли». Ее испуг, ошарашенность, шок и ступор. Ее растерянность и боль… Впервые за все эти месяцы.

До сегодня она ему шоколадным мороженым пахла, шампанским, мандаринами и шишками. Теплым ароматом костра и тем облепиховым чаем, что он для Тани же и покупал.

А сейчас - тревожно, горько и неприятно, затхло, особенно, когда ловил ее взгляды, полные отчаяния и настороженности. Сладковато-тошнотворно, когда она попросту глаза отводила… В горле налет появлялся. И привкус гнили, который сигареты не перебивали, потому что в мозгах его этот запах сидел. Из его же прошлого, из памяти вылезал.

И никогда за последние лет тридцать, наверное, его не выворачивало настолько от этого запаха, от этой вони… Потому что никто не цеплял его настолько, чтобы так задеть. Настолько обидеть, как Таня. А сейчас - реально мутило от обиды, что она так реагирует. Что обвиняет его во лжи. Когда он Тане лгал? В чем? Ни разу же.

Хотелось садануть по стене кулаком. Еле сдерживался.

Не говорил он ей, да. Но как было рассказать? Он что, дебил, что ли, чтобы своими руками разрушать то, во что до сих пор не верилось, по ходу? Как можно было рассказать ей о том, чем занимается, когда Таня пакет в супермаркете за служебные деньги не купит? Раскладывала все на разные кучки и истерику закатала, нервничая, что он перепутал и смешал их покупки, личные, с кормами для клиники, когда как-то вызвался ей помогать? Казак даже врубился тогда в причину ее кипиша не сразу, рассмеялся, сказал, что все оплатит сам, не такая и сумма там. Но нет, Таня уперлась, все отложив и оплатив под расчет до копеечки.

И ей, этому человеку, сказать, что у него конвертационный центр под контролем, где весь город деньги «отмывает»? Или что он крышует и контролирует один из крупнейших районов города: и маршрутки, и рынок, и все остальное, практически? Понятно, что об этом никто с транспарантом не ходит и на улице не кричит. Но заинтересованные всегда знают, к кому идти за «защитой» или с «благодарностью». И не просто так нынешний смотрящий, Мартыненко, мирится с таким положением дел. Не может от них избавиться, пусть Калиненко и на зоне до сих пор.

Вон, сейчас на нее смотрит, и кто скажет, что неправильно делал, когда молчал? Да на Тане не то, что лица нет, живого места не осталось, кажется. Сидит под стенкой, как будто кто-то куклу взял и прислонил в уголке. И не шевелится. Только дышит едва слышно.

Кто он в ее понимание теперь? «Бандит, убийца и вор»? Или, все-таки, «любимый», как она его все эти месяцы называла?

Виталия трясло изнутри. Как лихорадка при температуре. Только, все же, немного иначе. Мандраж такой, что пульс «под сто двадцать» на ровном месте. Боялся ее потерять. Чего себе-то врать и петлять? Никогда у него такого человечка не было, как Таня. Никого, настолько близкого и дорогого. Родного, чтоб до позвонков, до кости; в нутро, в мозги влезла. Никого, кто бы его любил, кто бы просто говорил такое. А Таня же не только языком трепалась, она ему столько за эти полгода прочувствовать, ощутить дала, столько нового показала, на такие вещи открыла глаза… Елки-палки, четвертый десяток разменял, а не пробовал такого, не испытывал, не чувствовал. И терять не хотел, не собирался.

Батя.. Батя был. Но это другое. Это как брат родной и отец в одном лице. Лучший друг, знающий о Казаке столько же, сколько и Виталий знал о Калиненко. Протянувший его за собой по всему вывороту жизни. Поднявший его с этой изнанки и дна.

А Таня… Она, чтобы там ни думала, никогда на этой изнанке не была, не хлебала полным ртом той гнили, которой он нажрался до рвоты. Раз из-за спины отчима заглянула, когда с братом та история вышла, и все.

Полоснуло ее, кто ж спорит, даже с рубцом. Только что ж она знает об этом всем, кроме своих идеализированных представлений? Как себе мир, вообще, представляет? Как шахматную доску, где только «белое» и «черное»? Как вечную драку «хороших» и «плохих», к которым теперь и его относит?

Докурил. Вдавил в тарелку. Отставил на комод. Подошел к ней и сел рядом на пол.

Она даже не вздрогнула.

Хорошо это? Или все, капец?

В пальто жарко, а ему все не до того, чтобы хоть раздеться. Сгреб ее в охапку, перетащил к себе на колени и уткнулся в волосы Тани. Хорошо, блин, так! Пахнет сладко и свежо, по-родному…

Только гниль в его носу это все равно не перебивает. Потому что так и не шевелится. Истуканом сидит на нем. Сжалась в его руках.

- Ты меня боишься, что ли? - рыкнул от мысли, которая неожиданно взбесила.

Вот теперь Таня вздрогнула и как-то дернулась. Не вырвалась, нет. Но глянула на него как-то неуверенно, из-под прядей волос, упавших ей на лицо.

- Таня? - еще жестче, так и не получив ответа.

Обхватил ее затылок. Не хотел, чтобы отворачивалась.

- Не знаю, - снова этот взгляд.

Вообще для его Танюши не привычный…

Хотелось ее «Зажигалочкой» назвать, но Казак себе язык прикусил. Усек реакцию и восприятие. Не дурак, чтоб лишний раз давить на то, что у нее самой гноем сочилось.

- С какой стати? Когда я тебе хоть что-то сделал? - даже нахмурился.

Блин, а задело так! Обидно до чертиков! Ведь и пальцем никогда не зацепил, пылинки сдувал!

И весь тот мандраж, что с ночи копился - давит, распирает грудную клетку. Аж печет, рвется наружу. Хочется встряхнуть ее и хорошенько наорать, чтоб выбросила дурь из головы. Чтоб успокоилась, и они поехали домой.

- Не в том смысле, - Таня покачала головой, отчего ее волосы по его щекам, по губам проехались. Хорошо так! Гниль перебивает.

- А в каком? - снова рявкнул.

Гнев все равно не унялся. И обида, что шугается от него.

Таня вновь зыркнула исподлобья. Сумрачно и тяжело. Этими красными, заплаканными глазами.

- Я тебя не знаю, как оказалось. Ничего о тебе. А ты… Ты… Такой.

Замолчала, словно этот ее лепет хоть что-то объяснял.

А его аж заколотило. Тот мандраж, что весь день внутри все в узел крутил, долбанул в голову. Виталя сжал зубы, пытаясь взять себя в руки. Только ни хрена не выходило. Скажи это кто-то еще, и не заметил бы, «как с гуся вода», скатилось бы. Но от Тани…

Аккуратно, едва контролируя это все, ссадил ее на пол. Вскочил сам. Прошелся туда-сюда по коридору. Не выдержал, снова закурил, пытаясь взять эмоции под контроль.

Таня наблюдала за ним с пола. Настороженно, как-то скукожившись. Будто чувствовала это все, что ему голову сейчас разрывало. Ощущала нарастающую внутри злость.

Она, вообще, неплохо его чувствовала всегда.

- Какой «такой»? - процедил сквозь зубы, выдохнув дым.

Таня подтянула под себя ноги и как-то сжалась, обхватила колени. Совсем маленькой и измученной показалась, будто точно от него ждала западло…

Кровь в черепе барабанить начала.

- «Бандит», да? Это сказать хотела? - голос едва удерживал на границе среднего.

Обида глотку жгла. Орать хотелось.

От кого-кого, а от Тани хотелось доверия. Принятия. Чтоб нараспашку и без вопросов. Как тогда, когда встретились, когда он ее на ужин позвал. Чтоб вот так же и сейчас, просто приняла и была рядом…

Она отвернулась, спрятала глаза.

А его это просто добило, контрольным в голову. Все, что с ночи накопилось, вдруг рвануло так, что не сумел остановиться. Сжал кулаки.

- Когда я тебе врал, Таня, а? Когда, мать твою?! Я говорил, что картины малюю? Или что горшки леплю? В чем наврал? Да, не все говорил. Но я тебе о себе такое рассказал, что ни одна живая душа не знала! Димка, и то, многое только подозревал. А ты меня обвиняешь, что я - незнакомец? Да я перед тобой душу вывернул! Все к твоим ногам, всего себя с потрохами! Ты со мной жила, ты со мной спала и ела, и говоришь, что ни хр*на обо мне не знаешь?! Да что за бред?! Ты - слепая?

Заорал.

Заорал так, что голос, и так прокуренный, осип сразу. И она вздрогнула. А ему уже по барабану! Не только Таня тут имеет право претензии выставлять! Вдавил недокуренную сигарету в тарелку.

Но под конец его крика, ее будто подбросило. Вскочила, сверкнув глазами, забыв о своем реве и опустошенности. Сама сжала руки в кулаки и уставилась ему глаза в глаза:

- И это все, что ты считаешь, я должна о тебе знать? Так? - Таня тоже заорала. Оба сорвались. - И то, что ты… - она замолчала, возмущенно хватая воздух ртом. А потом воинственно выдвинула подбородок вперед. - Да, бандит! Да! А кто еще? Если ты убивал, воровал и отжимал бизнес, то кто ты, Виталя? Кто? Приличный бизнесмен, продающий автомобили?! На кого ты нападал? Чем оправдывал для себя свои поступки и такой выбор в жизни? Как до такого дошел?!

Зря. Вот, правда.

Лучше бы она молчала.

У него выдержка кончилась. А Виталий, в отличие от Бати, никогда особо сдержанным не был. Особенно там, где его цепляло по живому. А Таня - она ж не просто «цепляла». Она ему в мозги влезла, между ребер. И сейчас, своими словами, там по гнойным нарывам топталась, даже не понимая этого…