Ольга Горовая - Дурман Страница 42

- А ты у нас святая, да?! И всегда все правильно делаешь, даже если родного брата надо на зону загнать и сгноить там?! - схватил ее за плечи, притиснул к себе, заставив смотреть в глаза.

Видел, что этими словами боль причинил, все равно, что ударил. Только уже и его понесло. И ему она душу выкрутила в «бараний рог» своими обвинениями.

- А что бы ты делала, родись в таком дерьме, Таня? Как выгребала бы? Думаешь, тоже святая и правильная была бы? С голоду подохла бы, но не украла? - встряхнул ее от избытка всего, что самого колотило, обжигая мозги обидой.

- Не знаю! - заорала она в ответ. - Но осталась бы человеком!

- А я кто? Пес бродячий?! Или кусок дерьма, по-твоему? - вообще взбесился.

Таня закусила губу, растерявшись, похоже.

- Нет! Не то сказать хотела, - отдернулась от него. Но Виталий не пустил, еще крепче сжал руки на ее плечах, наверное, уже чересчур. Елки-палки! Ей удалось его взбесить. - Я бы постаралась человеком остаться. - Закусила губу. - По правде жить…

- Хр*н тебе, Таня! - опять заорал. Рассмеялся зло и с сарказмом. - Воровала бы! И убила бы, если бы сил хватило, за кусок хлеба всего лишь, не свежего даже, плесневого. И под кого хочешь легла бы, кто еду пообещал бы. И на дурь подсела бы или спилась! Думаешь, я мало такого видел? Или, считаешь, есть те, кто с иммунитетом к такому рождаются, и к ним грязь не липнет?! - смерил ее саркастичным взглядом с ног до головы. - Ошибаешься, Таня! Когда тебя касается, кто хочешь и на воровство, и на убийство пойдет! И нет святых. Ни одного не знаю! Или, думаешь, родилась в хорошей семье, и сразу от всего такого застрахована? Ни хе*а! И можешь всех вокруг попрекать своей святостью, пока не охрипнешь! А ты попробуй в себе что-то человеческое сохранить, пройдя то, через что я к нормальной жизни лез! И не тебе мне говорить, что я был не прав в том, что делал! Я тебя хоть раз, хоть чем-то обидел? Да я тебе, что хочешь, готов дать, себе брюхо вспороть, если надо! А ты меня в чем обвиняешь? В том, о чем и не знаешь ни хр*на?!

Снова встряхнул ее.

Застыл, глядя в расширившиеся, заплаканные, и обиженные, уже злые глаза Тани.

Зацепил ее, выходит. Тоже до нутра достал. Как она ему, до «почек».

Горло жгло из-за выкуренных сигарет, из-за этого ора. А в голове ярость и обида грохочет. Детская, какой уже и не помнил, и не подозревал даже, что может еще так обижаться, что его могут настолько хоть чьи-то слова задеть! И грудь жгло, так зацепило. Сорвался, как сто лет не срывался. А может, и вообще, ни с кем еще так катушек не рвало. Потому что ему все по фигу были. А Таня…

А Таня - нет. Она для него столько значила, сколько никто. И такое говорит, в таком обвиняет?!

Она дернулась, вцепилась в его руки, которые все еще держали ее за плечи. Попыталась высвободиться, сбрасывая этот захват

- Отпусти меня! Пусти! - закричала, что у самой голос срывался.

Он не хотел и не собирался, несмотря на свою обиду и злость. Но Таню настолько затрясло, что Виталий ослабил захват, отошел на два шага, уперевшись в стенку коридора. А она обхватила себя руками, потирая плечи. Слишком сильно держал? Перешел границу? Сделал больно? Блин! Не хотел же!

Уже почти протянул руку к ней, двинулся к Тане. Но она сжалась, отошла дальше от него, отвернувшись от этого порыва.

Бл***! Как под дых получил. Стало еще больнее внутри. Просто реально ощутил это. Словно его ногой пнули, как бродяжку, которым когда-то был. И отошли подальше от грязи и вони, которой и не было уже, а он в себе все равно ощущал.

Замер на месте.

Так и продолжая держать себя за плечи, Таня уперлась лбом в противоположную стенку. И глубоко вдохнула.

Оба молчали. Он не знал, что ей сейчас сказать. Не представлял, даже, как заставить махнуть на все рукой и пойти дальше. И как в себе унять все, что сейчас бушевало, не помогая договориться, распаляя безумную обиду в душе.

- Я не знаю, что делать, Виталь. Просто не знаю, - так тихо, что ему пришлось задержать дыхание, чтобы услышать, прошептала Таня.

- Что делать?! - он не мог шептать. В нем сейчас столько всего ревело, что, спасибо, не заорал, сумел. - Послать на хр*н весь этот бред и поехать домой! Все!

В конце все-таки не выдержал, сорвался, повысил тон.

Таня снова вздрогнула. Обернулась и посмотрела на него снизу вверх. Наискось, из-под волос, так и упираясь головой в стену. И у нее в глазах столько клубилось: и боль, и обида, и страх… А еще такое опустошение, что еще до того, как Таня рот открыла, он все понял. Уже знал примерно, что она скажет. И пульс вдруг перестал барабанить. Он весь будто застыл.

- Поезжай домой, Виталь… Я… Я не могу так. Я уже дома… Уходи…

Его аж подбросило! Сам не понял, когда и как пересек коридор, как вновь вцепился в ее плечи. Да так, с такой силой, что Таня ухнула. Скривилась. Но его - как переклинило.

- Так, значит? Это - твоя любовь, Таня?! - кажется, снова встряхнул ее.

Блин, вообще контроль потерял из-за обиды и боли от ее слов. Как предательство… Настоящее.

- А клялась, что навсегда. И что ничего не важно, любить всегда будешь?! И где это? Может, это ты мне все время врала?!

Его трясло. И он ее тряс из-за этого. А она вскинулась, уперлась ему в грудь ладонями.

- Люблю! Люблю тебя! - закричала ему в лицо с такой же злостью и обидой.

Однако ему не стало легче от этого признания. В глазах Тани светилось то, что не давало надежды и не позволяло расслабиться. Она от него отрекалась. Отказывала ему в себе, в понимании, в ее тепле и любви. Во всем том, чего Казак так хотел от нее, в чем нуждался.

- Только это - слишком, Виталь! - продолжала кричать Таня то, что он уже и так понял. - Я не смогу это…

Отпустил, не слушая уже, как она договаривает:

- … принять.

Отступил на шаг, с трудом расцепив пальцы. Безумным усилием заставив себя ладони разжать, чтобы выпустить ее из своих рук. Застыл. Таня замолкла, глядя на него. И не было в ее взгляде сейчас огня. Только отчаяние и боль…

- Виталь, я… - прошептала теперь вместо крика.

Но он ничего не ответил. И не спросил «что?». Развернулся и молча вышел из этого гребанного коридора и ее квартиры. Хлопнул дверью со всей силы. У самого в мозгах зазвенело!

Он в жизни столько выгреб, из такого дерьма вылез, такое делал, что не ей его судить! И как бы он в Тане не нуждался, не будет унижаться и умолять. Даже если у него сейчас все внутри от боли колом… И мозги в фарш. Сердце через мясорубку… Бульдозером.

Точно, лоб в лоб въехали. И, по ходу, его в этом столкновение - размазало по асфальту.

ГЛАВА 17

Он оставил свои сигареты. И зажигалку.

На комоде в коридоре.

Таня два дня ходила вокруг них, не решаясь тронуть.

Почему? Что ее пугало или останавливало? Понятия не имела.

Она саму себя не узнавала, не понимала, да и не ощущала в эти дни и недели. Куда уж ей было догадаться о причинах поступка Виталия. Тем более, после всего, Таня в принципе сомневалась, что может и умеет его понимать.

Планировал ли он вернуться за ними? Или это смешно? Сколько стоит пачка сигарет? Он новую, что ли, не купит? Может, просто забыл? Ведь, вполне возможно, учитывая все то, что случилось между ними, тот разговор, эмоции, обвинения…

Таню до сих пор мучили все слова, сказанные ими в ее коридоре. Невыносимо. Глодали разум. Взрыв мозга и души. Как скрутило болью нервы в узел той ночью, как гахнуло по голове его обвинениями и обидой - так до сих пор и не отпустило. Ходила сомнамбулой по квартире и по клинике, когда выходила на работу. Не замечала никого и ничего вокруг, только на животных и находила в себе силы сосредоточиться. А как только решала вопросы по лечению, снова впадала в ступор. Уходила в кабинет, закрылась и отключалась от всего на свете, пытаясь себя из этой прорвы боли вытянуть, или ее из себя. Но ничего не выходило.

Господи! Как же это невыносимо оказалось - быть без него.

Просыпаться ночью, через час или два после того, как измученная уснула, еще с улыбкой на губах тянуться к нему, которого во сне обнимала… И понимать, что одна. Все вспоминать по новой. Лежать до утра уже без сна, глядя в отсветы проезжающих машин на потолке, в окна, подсвеченные уличными фонарями. И думать, думать, думать…

Осмысливать все, что узнала о Виталии, пытаться сопоставить факты с тем мужчиной, которого знала все эти месяцы, которого любила так сильно. А оно не сравнивалось, не получалось, не совпадало. Не могла совместить в своем представлении образ мужчины, который так страстно, горячо и жадно обнимал ее, целовал, кормил печеной картошкой, и картину циничного авторитета в криминальном мире, которого ей описал Миша.

Нет, она верила отчиму. Да и Казак же тогда не отрицал уже, все подтвердил, даже больше сказал, чем Миша ей. Просто…

Ей так тяжело без него было! Невыносимо. Как будто сердце выдернули. И вся грудная клетка болела до сих пор. И мозг кровоточил. Потому что понимала - сама ушла. Сама же его прогнала. И боль эту - сама себе причинила. И ему… Виталию… тоже она.