Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица. Страница 48

.Отпуск в тот год взял поздней осенью - в октябре - ноябре. Решил провести дома, в Москве, в новой трехкомнатной квартире в "Сокольниках" - поставить стеллажи, распределить книжки, побегать трусцой в парке, посочинять кое-что.

Я и "посочинял", но совершенно не то, что собирался...

Вызвал недавно пришедший на свою должность председатель Госкино СССР Филипп Тимофеевич Ермаш. Разговор получился примерно такой:

- У меня к тебе просьба, - с подчиненными он был на "ты", - изложи на бумаге свои соображения о проблемах нашего кино, что ты считаешь нужно сделать, чтобы улучшить. Постановление "О мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии" читал?

- Конечно!

- Вот и напиши, что думаешь по этому поводу.

- Так я в отпуск собрался...

- Куда?

- Дома буду, дочку качать, - я для ясности согнул перед собой руки и показал, как качают.

- Ну и замечательно, что дома, не тяни. Две недели хватит?

Дальше события стали происходить со скоростью, которую называют калейдоскопической. Видимо, разогревшись на северокорейском кино, теперь я столь же споро прошелся по современному советскому. Уложился точно в две недели, и получившийся довольно объемным текст передал в секретариат министра. Еще через две недели он меня вызвал. Теперь за приставным столиком сидел еще и его первый заместитель Владимир Баскаков. Ермаш сказал:

- Так, слушай, Даль Константинович... Хочу предложить тебе должность главного редактора главной сценарной редакционной коллегии. По новой структуре - это головной главк, согласно должности будешь введен в коллегию Госкино, как?

В тот момент в коллегию, кроме председателя и его заместителей, входили Сергей Бондарчук, Сергей Герасимов, Станислав Ростоцкий, Григорий Чухрай и Константин Симонов. Такая вот была компания. Предлагалось присоединиться...

Я почувствовал примерно то же, что в юности, когда на первенстве СССР вдруг прибавил больше метра к личному рекорду: сразу так много?!

- Да я не потяну, Филипп Тимофеевич! Как снег на голову...

- Будешь стараться... Посоветуйся дома. Через два дня дай ответ: согласен, не согласен.

Через два дня пришел и сообщил, что согласен. Ермаш был явно доволен и пояснил свой выбор. Ты человек со стороны, говорил он, не завязан в группировках, никто не сможет влиять. Это сейчас важно. Будешь поднимать сценарное дело. Ты профессионал, драматург, критик, знаешь, как с ними разговаривать. ( "С ними", понял я, - это со сценаристами и с режиссерами). К тебе начнут искать подходы, держи дистанцию. Могут через жену подъехать, будь внимательным.

Примерно так, наверное, отцы-командиры собирали новичков в разведку.

- А еще просьба, - добавил он в конце, - первые пять лет не пиши, пожалуйста, сценариев! Не подставляйся. Вот пьесы свои, театры там - это, пожалуйста, а сценарии не надо.

Новость, что Даля Орлова назначают главным редактором Госкино СССР, сразу разнеслась по кинематографической Москве. Среди первых мне позвонил Семен Фрейлих: "Ни до кого нельзя дозвониться, - сообщил он, - все обсуждают".

На людей, конечно, производило впечатление, что на столь заметную должность в системе государственного кинематографа взяли невесть кого - подумаешь, три года поотсвечивал в журнале! Вон, сколько есть в кино известных и уважаемых фигур! Не надо забывать к тому же, что все происходило в замшелые "геронтологические времена" и член коллегии в 37 лет смотрелся просто неправдоподобно.

Мы с Аленой сидели на кухне в своей трехкомнатной кооперативной квартире, куда недавно перебрались из однокомнатной, дочка спала за стенкой, и пытались осознать случившуюся с нами перемену. Не правда ли, сказал я, тебе со мной не скучно?..

Пока я не сообщил Ермашу о своем "да", несколько раз, всегда на ночь глядя, звонил Сурков и расписывал ужасы, которые меня ждут, если соглашусь. Он-то знал, о чем говорит, сам выдержал на этой должности два года. Кстати, потом все так и оказалось, как он описывал. В обсуждениях вам придется выступать первым, - пугал он. Ни одному сценаристу не объяснишь, чем плох его сценарий. Вы станете говорить дельные вещи, а у него в глазах будет одно: "запустит" - "не запустит"? У вас появится огромное количество врагов! Будете наживать их каждый день по пачке. Поверьте, я это прошел.

Сурков предостерегал, говорил все правильно, но за три года, как и предсказывал И.Шток, работа с ним стала для меня "фактом биографии". Я прочно усвоил, что у него в словах и поступках никогда не бывает одного побудительного мотива, всегда несколько. Вот и сейчас улавливался некий отзвук "достоевщинки", словно сам Фома Опискин включается в разговор: " Я хочу любить, любить человека, а мне не дают человека, запрещают любить, отнимают у меня человека!"

Он, конечно, был уязвлен. Он, можно сказать, чуть ли не в прямом смысле слова с Тверской подобрал человека, дал ему расцвесть, а человека не просто отняли, даже не предупредив и не посоветовавшись, а еще и поставили на такую должность, что он стал с ним вровень. А по существу и выше...

Я слушал его, но уже не слушался. Я уже разбегался, чтобы взлететь. Где приземлюсь - посмотрим. Ужасы, которые он расписывал, не столько отпугивали, сколько манили их пережить.

И вот пришел в редакцию прощаться. В нашем маленьком кинозале шел просмотр, я туда заглянул, и Сурков вышел. Выслушав мои полагающиеся для такого случая слова, он вдруг извлек из внутреннего кармана белый продолговатый конверт, тщательно заклеенный, и вручил мне. "Пусть будет у вас!.." И отошел, в обычной своей значительной манере.

Неразборчивым сурковским почерком, но я научился его понимать, на конверте было написано: "Вскрыть после моей смерти".

Весьма оторопев, убрал конверт уже в свой внутренний карман.

Что он хотел этим сказать? Опять возможны варианты. Вряд ли надеялся так меня испугать, что я пошел бы и теперь отказался от назначения. Логичнее, согласуясь с его эскападной логикой, предположить другое: получив завещание, я раззвоню о нем всей Москве. Дойдет до начальства. Начальство, конечно, испугается: оно, видите ли, приняло кадровое решение, у него не спросясь, - понуждают тем самым самого Суркова к самоубийству. Глядишь, и пересмотрят решение.

Когда принес конверт домой, Алена тут же сунула его под настольную лампу - на просвет. Шутки шутками, но по обрывкам строк, что можно было разобрать, - это, действительно, было завещание!

Рассчитывая на несколько ходов вперед свои гроссмейстерские казуистические партии, Евгений Данилович именно на последнем ходе то и дело ошибался. Так получилось и на этот раз: он думал, я раззвоню, а я, считая себя человеком порядочным, коли доверили личную тайну, поступил так, как попросили: было сказано "вскрыть после смерти", только после смерти и вскрыл. То есть, продержал это письмо не вскрытым пятнадцать лет. И вообще никому не сказал, что оно существует.

Бодливой корове, как известно, бог рогов не дает. Ближе к перестройке на Суркова, правовернейшего партийного трубадура, стали сыпаться несчастья, которые он себе и в страшном сне не мог бы представить. С помощью хитро организованных брачных перипетий сбежала за границу дочь. По тем временам только этого было достаточно для конца карьеры. Но, помня заслуги, его поначалу не тронули. Он же, как бы отмываясь, стал разоблачать происки явных и скрытых идеологических недругов с утроенной энергией и в результате так перестарался, что просто жутко надоел всем трем отделам ЦК - культуры, пропаганды и зарубежному. Времена менялись, партийные челюсти ослабевали, излишнее рвение адептов рождало теперь досаду - он этих перемен не уловил... Своим старанием в деле "постановки вопросов" он "достал", естественно, и киноминистра. И его убрали с должности главного редактора "Искусства кино". А когда осталось совсем немного до исчезновения КПСС, он еще и банально, в такси потерял партбилет. Возникло персональное дело.

К тому времени я уже состоял на партучете в Союзе писателей и, будучи членом бюро объединения драматургов, присутствовал на том заседании парткома. Мы тепло поздоровались с Евгением Даниловичем, сидели друг против друга, он выглядел спокойным. Никто не зверствовал. Суркову присудили что-то совершенно не страшное. Видимо, это было одно из последних в истории КПСС персональных дел.

После уже не встречались.

Сурков вернулся во ВГИК, где стал вести семинар кинокритиков. Ему уже было под семьдесят. И тут, надо же, - влюбился в студентку! Причем влюбился страстно. До такой степени, что задумал разменять свою большую квартиру и жить с любимой девушкой на постоянной основе. Для его законной и многолетней супруги - Олимпиады Трофимовны, бывшей актрисы, настали черные дни: мало дочь уехала, так еще и муж квартиру вознамерился делить. Но пока оставались вместе.

Однажды она пошла в магазин, а он, как свидетельствует молва, закрывшись в кухне, отворил газовые конфорки. Кое-кто потом злословил: это он думал, что Олимпиада пошла за хлебом и скоро вернется, а она встала за колбасой и задержалась. За колбасой тогда были очереди. Намекали, таким образом, что, оставаясь в своем жанре, Сурков хотел только попугать, но жена не подоспела...