Анатолий Андреев - Пустота Страница 5

Собрались эти всемирные чемпионы как-то под тентами и решили напасть на Ирак - и тут же, под предлогом диктатуры демократии, то есть диктатуры желуд­ка, с божественной легкостью взялись перекраивать карту мира. Этим светлым, доброжелательно настроенным друг к другу людям нужна нефть? Конечно. Кому же в наше время не нужна нефть? Но несметные сокровища уже давно не при­носят удовольствия сами по себе. Времена Али-Бабы и его сорока разбойников прошли. Золото и алмазы приносят власть - но власть уже особого рода. Нефть, черное золото, - это хороший предлог, разумеется. Все в мире завидуют олигар­хам (боюсь, и Будда, поклонница Маркса, - тоже), поэтому поймут их и без слов, тем более что все «слова», произносимые в средствах массовой информации, также оплачены олигархами.

Но почему бы нам напасть не на Ирак, как всем кажется, а на Вавилон, руины которого мирно покоятся близ Багдада (огромный квадрат раскопок, прозванный в народе «черным»), и не отомстить первой в истории мировой империи за то, что она тысячелетиями была «чудом света», Первой?

Унизить прошлое величие, саму Историю, - это покруче нефти будет.

Последнюю империю, СССР, мы развалили только что, и это произошло до обидного не апокалиптично. Раз - и в дамки. Где же моря крови и тектониче­ские сдвиги? Никакого адреналина, слабенькое зрелище, хотя мы вбухали кучу бабла. Отыграемся на первой.

И теперь, когда нет ни первой, ни последней, можно за коктейлем подумать о единственной. Вечной Империи. Минус 80% - и все становится управляемым и подконтрольным. Скучно...

Вы получаете власть быть Богом, и сама всемирная история превращается в игру, ставки в которой - всего лишь ваши миллиарды. Сегодня выиграл тощий господин К., завтра - толстая леди В. Движущие силы истории, о которых твердил переучившийся бедняга Маркс, превращаются в пустой звук. Историей начинает заправлять кучка олигархов, решающая в перерывах между ланчем и обедом, что делать с 80%, засоряющими пространство и историческую среду. Можно трава- нуть их чем-нибудь генетически модифицированным, можно ВИЧ как-нибудь модернизировать, а можно...

В общем, есть варианты. Профинансируем университеты - и высоколобые рабы, прилично, как им кажется, зарабатывающие и превыше всего ценящие свою свободу, что-нибудь придумают. Уж мы-то за Земелькой проследим.

Эта версия рассматривалась мною уже потому, что она была вполне сумас­шедшей. Люди, придатки своих желудков, заигрались, им стало казаться, что они запросто управляют историей - прошлым, настоящим и будущим. На самом же деле эта мания всемирного величия возникла как следствие того, что человек не в состоянии управлять собой. Собой, своей особой, то есть желудком в душевной оболочке, и, следовательно, всем вокруг себя он «управляет» бессознательно. Но бессознательно управлять историей - значит, подчиняться все тому же бессозна­тельному. Управлять историей, то есть относительно контролировать ее движе­ние, возможно только с помощью разума.

Разве объяснишь это желудкам в панамах, облюбовавшим отель с крысиным названием «Фермонт»?

Но дело не в олигархах, как могло кому-то показаться. 1% - это предводители всех остальных, и люди вполне заслужили такую элиту. Все думают желудками, только у фарфорозубых он оказался крепче. 99,99% населения Земли, включая обреченных 80%, не замечают меня, и по их законам я не существую, меня нет; они превратили меня в песчинку пустоты.

Но и без меня, Льва Романова, ваш мир - пустыня, на песках которой когда-то возник Вавилон, ваш мир - пустота, ибо мысли ваши, произведенные желудком, - ничто.

И я, самый главный враг сильных и слабых мира сего, потомок Хаммурапи, сижу у себя в кабинете и радуюсь тому, что будущее у меня, человека разумного, и у желудка - одно. Отнимешь будущее у меня - сам останешься без будущего. Вы еще приползете ко мне за разумным советом, убогие.

А я еще посмотрю, стоит ли мне делиться властью.

Но это утешало мало.

И я провалился в горячий, рожденный раскаленной пустыней блюз.

7

Рано утром в среду раздался телефонный звонок.

В это время я, приняв душ, наслаждался горячим чаем, новостями из Ирака и иных «горячих точек», волдырями покрывших планету Земля, а также роем смутных фантазий, которые сливались в облако вожделения. Я снял трубку и вкрадчивым голосом доложил:

- Мой ангел, я, старый повеса, впервые ловлю себя на мысли о том, чтобы замужняя женщина, мечта ловеласа, стала моей женой. Подожди, не перебивай меня. Я обожал чужих жен, потому что они гарантировали мне необременитель­ную интрижку. Я наслаждался ими и не уважал их. Мне не надо было любить их, достаточно было любить только себя. Тебя, Вера, я не могу забыть вот уже целый день и две ночи. Мне трудно будет сказать тебе об этом, глядя в твои совсем не серые глаза. Кстати, я вчера только понял, что позавчера заметил это. Твои глаза поменяли цвет, представляешь? Спасибо за внимание. Теперь я готов выслушать тебя. Опять продиктовать адрес? Вера, склероз - это привилегия Будды, тебе еще рановато...

- Лев Львович, вы открыли вчера больничный лист? - раздался из трубки голос Будды.

Теперь я понимаю, что значит гром среди ясного неба. Я даже плотнее запах­нул халат: меня будто обдало холодом из разодранной тучи.

- Извините, кажется, моя речь предназначалась не вам, Лариса Георгиевна, и если бы вы любезно прервали меня вовремя, вам не пришлось бы выслушивать столько глупостей.

- Да, я не Вера. Если вы вчера не позаботились о больничном, то сегодня долж­ны заменить коллегу Седлухо, выручившего вас вчера, когда вы симулировали, обманывая очередного мужа и его несчастную жену. С удовольствием хочу со­общить вам, что ваша неявка на работу сегодня станет еще одним поводом для не­медленного увольнения. Замену вам мы уже нашли. Ваше место займет Седлухо, мой зам. Желаю удачи, господин повеса.

Голос Будды сменили короткие нудные гудки. Кстати, слушать их было прият­нее, нежели мадам Державную. Только трубка знает, как грязно думал я в этот мо­мент о Будде, таких, как она, о подвернувшемся мне под руку муже Веры, о моей паршивой судьбе, об олигархах, Али-Бабе, о самом себе и целом свете ублюдков, способных только бесконечно воевать, но не способных познавать себя.

Что ж, программа и учебное пособие написаны. Почему бы теперь не прирезать курицу, которая снесла положенное количество золотых яиц?

Слишком много золота - это девальвация. В услугах прелестной курицы уже никто не нуждается. Все логично. Займите кресло, пан Седлухо! А еще говорят, что свято место пусто не бывает; по-моему, оно только пустым и бывает.

Святое - значит, пустое.

В этот момент раздался звонок в дверь. На пороге стояла великолепная Вера, сияющее лицо которой в мгновение ока потухло.

- Что случилось? - сразу спросила она.

- Вера, понимаешь, Вера...

Меня потрясла перемена, которая произошла с ней со скоростью света.

Никакой игры. Чистое светлое чувство ко мне. Мой мгновенный порыв к ней. Она обняла меня, и я заплакал, в то же время отчетливо представляя себя персо­нажем, с глубокой иронией наблюдающим со стороны за всем происходящим. Я упорно не верил тому, в чем был абсолютно убежден.

- Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься - ото всех и от меня? - спросила Вера, внимательно выслушав мой монолог, подслушанный Буддой. Я повторил его спе­циально для Веры: из вежливости. Кроме того, боюсь, у меня не было выбора.

- Сам толком не знаю.

- Они же съедят тебя, разорвут на мелкие кусочки! Это же вампиры! Крокоди­лы! А я - замужем. Я действительно замужем. И это не моя прихоть, а моя судьба. Понимаешь?

- Ты будешь иногда вспоминать обо мне, разорванном на мелкие кусочки?

- Перестань. Я серьезно.

- И я серьезно. Будешь?

- Буду. Легче стало?

- Нет. Тяжелее.

Она засмеялась и бросилась целовать меня.

- Подожди, - сказал я и отстранил ее от себя. Из ее глаз напрочь исчез серый фон, они светились мягким светом, льющимся из морского простора.

- Я люблю тебя, - сказал я.

- Я тебя тоже люблю, - просто ответила Вера.

- Нет. Пожалуй, я тебя обожаю.

- Я тебя тоже.

Еще я хотел сказать, что не могу жить без нее, и в этот момент я бы не солгал. Уже разведанные запасы моей любви позволяли мне сделать это историческое за­явление безо всякого риска для моей репутации. Однако слишком многим людям было бы слишком плохо от этих искренних слов, которые так ждет услышать каждая женщина и которые так приятно произнести мужчине. Что-то в этом мире наперекосяк...

Я обнял ее за талию, она склонила голову ко мне на плечо. Моя горячая ладонь гладила ее спину под свитером. Она коротко, прерывисто вздохнула и задержала дыхание. Сердце ее учащенно заколотилось. «Моя славная девочка», - сказал я. - Моя любовь». С тихим стоном она рухнула на мой диван, увлекая меня за собой.

Мы слушали тот самый блюз, под печальные ритмы которого я расстался с На­ташей.